Литературная Газета 6443 ( № 50 2013) - Литературка Литературная Газета

Знаете, поневоле, анализируя тексты, поражаешься невыносимой советскости Рубинштейна. Это даже не просто советскость, а какая-то совковость наоборот. Ощущение, будто включаешь чёрно-белый телевизор году так в 82-м, а там диктор Кириллов, который вдруг перепутал всё на свете и вместо здравиц хлеборобам Черноземья величает их испитыми ничтожествами, затем солдат Красной армии – уголовниками и насильниками. Следом – костерит и проклинает компартии Западной Европы, после славословит миролюбивый блок НАТО, хвалит передовых транссексуалов Голландии и Дании и в конце поздравляет США с удачным испытанием нейтронной бомбы. Конечно, это та же программа «Время»: суть одна, только знаки разные.

Вообще политическая борьба захватила автора чуть больше, чем полностью. Это видно из многого, что им делается. И данная книга – не исключение. Прямо скажем, название «Лев Рубинштейн. Моя борьба» подошло бы больше. С чем же борется автор, кроме извечного антисемитизма? Ну, конечно, с диктатурой Сталина. С революцией 17-го года. С советской «империей зла». При этом лукаво умалчивая о том, что у страны, которую он так не любит, были и великие достижения. И великие победы – да, были. И в демонстрациях первомайских не было ничего зловещего и фашистского. И ледоколы пробирались через белые пустыни Северного моря. И сквозь тьму, идущую из океана тундры, горели зажжённые комсомольцами (да, именно ими!) огни Самотлора. И в среднеазиатских городах вовсе не мечтали приехать в Москву, чтоб мести улицы. А строили в тех городах самолёты и проектировали узлы луноходов. Нет, не всё было прекрасно, кто спорит. Но и хорошего было немало.

И тут думаешь: а вдруг произойдёт чудо? Закроет наш Лев Семёнович глаза и вернётся в своё детство. Туда, где девочка Таня, та самая, что посчитала имя бабушки автора смешным. Прямо в тот момент и вернётся, аккурат. И отшутится. И не будет потом с ветхозаветной непримиримостью десятилетиями копить желчь, ядрёную, как серная кислота. А подарит той самой Тане конфетку. И всё изменится. Всё точно будет по-другому. И может даже так случиться, что на пустыре, образовавшемся на месте рощи левитановских берёз, или на проплешине, где прежде пали под ревущей циркуляркой дивные сосны, мы увидим знакомую фигуру – тощую, замотанную в шарф, с лопатой в руках, а рядом – саженцы деревьев. И это будет, пожалуй, лучшим из всех возможных исходов.

Все дороги Империи

Империум. Антология / Сост. Глеб Гусаков, Сергей Чекмаев. - М.: Снежный Ком М, 2013. – 560 с. – 2000 экз.

Достоинством данной антологии является то, что всевозможные варианты дальнейшего (после 1917 года) существования Российской империи вовсе не являются абсолютно благостными и начисто свободными от проблем. Авторы, моделируя историческую реальность и соблюдая требования научно-фантастического жанра, обрисовывают объективно возможные ситуации со всеми сложностями и противоречиями, порождёнными прежним правлением династии Романовых. Однако при этом патриотическая направленность произведений не вызывает сомнения.

"Воспитать патриотизм искусственным образом невозможно, – говорит Глеб Гусаков, лидер возрождения научной фантастики и один из составителей антологии. – Но можно создать для этого питательную среду. Созданием этой среды мы и занимаемся".

Одной из точек поворота истории в антологии предстаёт Первая мировая война, в том числе возможное неучастие Российской империи в ней. Так, в произведении Олега Дивова «Немцы» Царь-Миротворец «волевым решением не позволил русским влезть в Первую мировую[?] надо было думать об экономике и народосбережении… Страна молилась на царя – и стонала под его железной пятой».

И, конечно, уделено внимание началу правления Романовых – завершению Смутного времени и восшествию на престол царя Михаила. В произведении Дмитрия Володихина «Иное сказание», открывающем сборник, выбор будущего России предстоит сделать князю Пожарскому, только что возглавившему народное ополчение против интервентов. Но как только зашла речь об избрании нового царя, стали назревать раздоры. В итоге герой, который готов был силой продвинуть на престол князя Голицына, всё же принимает сторону Михаила Романова: «Да ведь Миша Романов чист, девствен. Смута не тронула его… Цар­ство с чистого листа начинает жить…»

В повести Далии Трускиновской и Дмитрия Федотова «Сова расправляет крылья» решающим моментом оказывается неудачное покушение на Столыпина в Киеве. Оружие террориста даёт осечку. И раненый, но выживший премьер-министр убеждает императора создать особую службу по расследованию дел государственной важности и охране высших лиц. После чего происходит разоблачение разветвлённой сети британских шпионов и ратификация договора об экономическом и культурном сотрудничестве с Германской империей и пакта о ненападении с Австро-Венгрией.

А в завершающем книгу цикле произведений Terrа Imperium рассматриваются различные ключевые моменты российской истории и их влияние на другие периоды. Например, тень Смуты нависает над страной во время правления Алексея Михайловича. Очередной самозванец, уже сын первого Лжедмитрия, при помощи технических новинок – ему повезло встретить во время своих скитаний в русской глубинке гениального парнишку-изобретателя – и поддержке католической Европы пытается захватить российский престол. Но любая техника оказывается бессильной против всенародного сопротивления.

В повести «Битва императоров», ставшей смысловым и идейным центром сборника, обыгрывается тема ответственности государя за всю державу. Россия не смогла уклониться от вступления в Первую мировую войну, но финал оказывается неожиданным: «Дорогой брат! В прошлом нам не удалось избежать несчастья этой войны, и сейчас, когда жертвы уже неисчислимы, будущее сулит всем нам только новые потери. Взываю к нашей старой дружбе и предлагаю, пока не стало слишком поздно, решить судьбу Европы и мира в честном поединке…»

При внешней динамичности сюжетов цикла Terra Imperium внимательный читатель может увидеть в них второе дно – сложный философский и социальный анализ той или иной ситуации и обоснованную экстраполяцию Прошлого в Будущее.

Александр АРТИ

Между прозой и поэзией

Борис Левит-Броун. Вынужденная исповедь: Билингва. - М.: Idyllwild, California: Вест-консалтинг, Charles Schlacks, Publisher, 2012.

Борис Левит-Броун – поэт, прозаик, философ, чей голос доносится до нас сегодня из Италии, где он живёт с 1995 года.

Немало авангарда (но что есть авангард, как не своеобычный взгляд на мир?) читатель найдёт в новой двуязычной книге писателя "Вынужденная исповедь". Левит-Броун разрабатывает традиции футуризма начала XX века, но при этом не отказывается и от «традиционной» ветки отечественной литературы.

«Вынужденная исповедь» – иная, параллельная литература, в чём-то необычная и даже неправильная, но живая. В ней явственна традиция абсурдизма, но если вчитаться глубже, флёр непонятности развеивается, многословие опадает. И мы видим ранимую душу творца, словно листами капусты запеленавшего сокровенную суть текста.

В «Вынужденной исповеди» – четыре произведения, верно отмеченных автором как «коллекция прозы»: ведь точный жанр их определить едва ли возможно: «Маленький мук», «Евангелист Антоний», «Анкета» и «Кошмар». Непосредственно разбирать прозу Левита-Броуна вряд ли возможно, её нужно читать, ещё лучше – слышать, поскольку хорошее литературное произведение просто обязано «звучать», хотя для прозы это правило – закономерно – поддаётся сомнению.

Потому остановимся на «Анкете» – самом необычном «экспонате» «коллекции прозы». Композиция «Анкеты» (автор приписал к названию «вынужденная исповедь») предсказуема – герой повествования заполняет анкету, по ходу комментируя, вспоминая, возвращаясь в прошлое[?]

Кто скажет, что это проза, а не пограничный стык прозы и поэзии, наложенный на бытописание и приправленный юмором? Это проза парадоксов, яркая, самобытная – порой даже чрезмерно самобытная. Показательны и критические отзывы. Фёдор Мальцев, к примеру, отмечает: «Все произведения Бориса Левита-Броуна можно смело назвать поэзией. Поэзией резкой, острой, публицистичной, нервной, раздражённой, умиротворённой, какой угодно. Главное – необычной». О поэзии автора (но, как мы уже говорили, сам по себе художественный мир – един, это люди придумали границы) говорит Ольга Денисова: «Борису Левиту-Броуну действительно, кажется, мало даже слов родного языка. Поэтому то и дело появляются авторские неологизмы, не утяжеляющие поэтический язык мастера, а своим окрасом проясняющие то, что хочет высказать поэт».