Призрак в Сети. Мемуары величайшего хакера - Уильям Саймон

В мире лос-анджелесских радиолюбителей использовалась группа промежуточных станций (регенераторов сигнала). Она работала на частоте 147,435 МГц и называлась гадюшником. Там люди нападали друг на друга, ругались без всякого стеснения и глушили радиопередачи других коллег, работавших в этой сети. Для меня это место было площадкой для игр. Позже я узнал, что один парень, завсегдатай гадюшника, вероятно, имел на меня зуб. Он-то и позвонил в управление инстанции по делам несовершеннолетних, которая отвечала за условно-досрочное освобождение, и пожаловался, что я взломал сеть их компании. Я этого не делал, но тот парень работал в компании Xerox, что, полагаю, добавляло правдоподобия его словам.

Мама отвезла меня куда следует. Агент, который занимался надзором за лицами, получившими условно-досрочное освобождение, попросил пройти с ним в кабинет. Он сказал маме, что я долго не задержусь, и предложил ей подождать в фойе. На самом деле, как только мы оказались наедине, мне надели наручники и через заднюю дверь вытолкали из здания к уже ожидавшей машине. Я кричал маме, что меня пытаются тайно увезти и арестовывают за то, чего я не совершал.

...

Как только мы оказались наедине, мне надели наручники и через заднюю дверь вытолкали из здания к уже ожидавшей машине.

Офицер по надзору за условно освобожденными и его начальник доставили меня в изолятор Ван-Нюйс. По иронии судьбы, мой дядя Митчелл звонил мне из этого самого изолятора всего несколько недель назад. Так случилось, что в жизни ему довелось попасть из грязи в князи, а потом также стремительно снова вернуться в грязь. Он стал миллиардером на рынке недвижимости, обосновался в особняке в районе Бель-Эйр, даже еще более престижном, чем Беверли-Хиллз, круче места не было во всем Лос-Анджелесе. Позже дядя подсел на кокаин, потом на героин, а этот наркотик – история стара как мир – отобрал у него дом, удачу, честь и самоуважение.

Несмотря на все, я по-прежнему был к нему очень привязан. В тот вечер, когда он позвонил мне из изолятора Ван Нюйс, я спросил: «Хочешь, я подправлю таксофон так, чтобы ты мог звонить бесплатно?» Конечно, он не отказался.

Тогда я сказал: «Когда мы закончим разговаривать, повесь трубку и набери номер 211-2345. Система автоматически сообщит тебе номер телефона, по которому ты звонишь. Потом набери мне обратно коллект-колл [25] и назови этот номер». Когда я узнал номер, нужно было разобраться с одним из коммутаторов компании. С моего компьютера я дозвонился на нужный коммутатор и изменил код класса линии того телефона, с которого набирал дядя. Теперь он считался не таксофоном, а домашним телефоном, который допускал как входящие, так и исходящие вызовы. В то же время я также добавил функцию разговора с автоматическим подключением третьего абонента и ожидание вызова. Кроме того, я запрограммировал телефон так, чтобы вся оплата за разговоры зачислялась на счет полицейского участка Ван Нюйс.

Прошла неделя, и я оказался в том же изоляторе, и благодаря дяде Митчеллу именно отсюда я мог куда угодно звонить бесплатно. Я провел у телефона всю ночь. Разговоры с друзьями помогли мне абстрагироваться от ситуации, в которой я оказался. Кроме того, мне следовало разыскать себе хорошего судебного представителя, поскольку я уже предчувствовал, какой развернется бой на пересеченной местности, когда мне вновь придется предстать перед лицом Совета по условно-досрочному освобождению при калифорнийской инстанции по делам несовершеннолетних. Права условно-досрочно освобожденных лиц были очень ограничены, а членам совета нужно было всего лишь поверить, что я, возможно , делал что-то из того, в чем меня обвиняют. Доказательства не должны были отвечать стандартному требованию «вне пределов разумного сомнения», в отличие от условий уголовного процесса.

Положение стало из плохого совсем плохим. Меня перевели в следственный изолятор графства Лос-Анджелес, потребовали раздеться догола, после чего продезинфицировали инсектицидом. Потом меня провели в общую камеру, и она ужаснула до смерти. Я не знал, кого бояться сильнее: зэков, которые казались слишком свирепыми (они словно при первой возможности готовы вырвать тебе глаз), или тех полоумных молодчиков, которые могли ранить кого-то, но даже не заметить этого. Все койки уже были заняты, спать было негде. Я просто сел на корточки, прислонившись к стене, и изо всех сил старался не смыкать глаз. Поэтому, когда взошло солнце, все мои пожитки все еще были при мне.

Бойер, мой куратор по условно-досрочному освобождению из инспекции по делам несовершеннолетних, сказал маме: «Изолятор графства Лос-Анджелес – очень опасное место. Ему могут там навредить». Он похлопотал, чтобы на следующий день меня перевели обратно в Норволк. Если бы в тот день мне довелось увидеть Бойера, то я, наверное, бросился бы его обнимать.

Мне было уже 20, но благодаря условно-досрочному освобождению за меня все еще отвечала инспекция по делам несовершеннолетних. Эта ходка в приемник-распределитель Норволка являлась для меня третьей по счету. С некоторыми охранниками мы были уже хорошо знакомы.

Когда я предстал перед советом по условно-досрочному освобождению, стало понятно, что его члены не собираются слишком серьезно относиться к предъявленному мне обвинению. Ведь против меня не было никаких доказательств, а только одно сообщение, которое поступило от инспектора по условно-досрочному освобождению. Это сообщение было основано на единственной жалобе. Меня обвинили в том, что я не выполнил рекомендации Совета по условно-досрочному освобождению не пользоваться любительским радио, но это была лишь рекомендация, и она не имела юридической силы. Только Федеральная комиссия связи (FCC) могла лишить меня этого права. Мне дали срок 60 дней, к тому времени я провел за решеткой уже около 57, поэтому меня освободили через считаные дни.

Когда мама меня забрала, я попросил отвезти меня в полицейскую академию Лос-Анджелеса. Я слышал, что там продаются рамки для номерных знаков, которые якобы более мягко воспринимались полицейскими: если полисмен видел такой номер, он мог не остановить вас за нарушение правил дорожного движения. В книжном магазине академии я заметил большую стопку какого-то периодического издания: это оказался ежегодник Департамента полиции Лос-Анджелеса. Я попросил одну такую книгу в подарок для дяди, который работает в лос-анджелесской полиции. Книга стоила 75 долларов, но она была для меня не менее интересна, чем Святой Грааль [26] : в ней напечатаны фотографии всех офицеров лос-анджелесского департамента полиции и даже тех тайных агентов, которые были под прикрытием заброшены в мир организованной преступности.

Интересно, по-прежнему ли они переиздают эту книгу каждый год и продают ее любому, кто готов заплатить наличными.

Одним из приятелей моей мамы был предприниматель Дон Дэвид Уилсон. Он руководил несколькими компаниями, которые подчинялись фирме Franmark. Дон взял меня на работу для выполнения задач, связанных с компьютерами: программирование, ввод данных и т. д. Работа была скучной, поэтому, чтобы сделать жизнь более интересной, захватывающей и найти в ней место для решения интеллектуальных задач, я – как вы, наверное, догадались – снова занялся хакингом и телефонным фрикингом. Зачастую компанию мне составлял старый соратник на этом фронте Стив Роудс, который приходил по вечерам и пользовался компьютерами фирмы Franmark.

Как-то раз, отправившись на обед в компанию одной молодой коллеги, я краем глаза заметил группу незнакомцев. Они всем видом напоминали полицейских. Присмотревшись повнимательнее, я узнал среди них моего инспектора по условно-досрочному освобождению, а также парня, который несколько лет назад искал у меня в машине логическую бомбу. Я уже знал, что они здесь не ради светского визита. Черт возьми! По жилам заструился адреналин, меня окатила волна страха. Я не мог побежать или даже ускорить шаг и не вызвать у них подозрений. Поэтому я пристроился спиной к мужчинам в форме и картинно обнял девушку, шепнув ей, что заметил старого знакомого и не хочу, чтобы он меня также засек. Мы сели в машину, все еще оставаясь на виду у той группки.

Я нагнулся пониже, чтобы меня не было видно, и попросил девушку побыстрее отсюда уехать, сославшись на то, что мне нужно сделать важный звонок. С таксофона я набрал в отдел полиции Лос-Анджелеса Вест-Велли и попросил соединить меня с архивом. «Это детектив Шаффер, – сказал я. – Мне нужно проверить одного субъекта. Меня интересуют любые данные: эпизоды в регионе и материалы Национального информационно-криминологического центра ФБР. Меня интересует Митник, М-И-Т-Н-И-К, Кевин Дэвид. Дата рождения – 8 июня 1963 года».

Я, черт возьми, со всей ясностью представлял, каким будет ответ.

«Да, есть эпизод с его участием. Видимо, имело место нарушение предписаний калифорнийской инстанции по делам несовершеннолетних».