Осколки недоброго века - Плетнёв Александр Владимирович

Вчера до полуночи одолевал отчёт Государственного совета о положении дел в империи, попутно ломал глаза об экран вашего компьютера. Сравнивая. Выбирая гожие постановления, кои обрели бы форму будущих законов, как и всего военно-политического курса страны. Так что уж поверьте, я стараюсь соответствовать своему предназначению, уповая на Господа и провидение. Ратоборствую.

– А народ… – пренебрежительно пустил дым Романов, – народ в массе сущеглуп, что мы ныне воочию наблюдаем по взбунтовавшимся губерниям. Но прерогатива монарха – сострадание. Посему, несмотря ни на что, долгом совести считаю облегчить народу нашему юдоль. – И не скрывая презрения: – А уж к чему возымели либеральные преобразования – мы уже ведаем чрез меры! Даже у вас там, в вашем сплошь демократизированном веке!.. Бог мой. Да выкиньте из головы свой двадцать первый век и попробуйте взглянуть на окружающую жизнь нашими глазами! Ваша этическая система далеко не в полной адекватности приложима к бытовым и политическим реалиям нашего времени! Вас же, по-моему, и цитирую!

Для вас наша эпоха – прожитая красивая или трагическая история. А для нас… для меня ваше появление видится так: живёшь себе, несёшь бремя, хлопоты-радости, заботы-невзгоды. И вот на голову сваливаются… да сами себе представьте, что к вам прилетают иномиряне с Луны-Марса и ошарашивают: «Так жить нельзя!» Выдавая свои патентованные советы, начиная учить, как правильно! Хотя, признаюсь, рассчитывал, что располагая предвосхищающими зданиями, нынешние революционные волнения будут упреждены. Но, видимо, такова судьба. И поныне отвечаю пред Богом, стоя пред великой развилкой!

Да-с! Прав был батюшка, когда говорил – помню дословно: «Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда и с ним Россия рухнет. Падение исконно русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц».

Основание Думы это начало конца! Я сам своими руками создал губителей моих и губителей державы. Рассадник, возомнивший себя интеллигентами премиум-класса. Политический истеблишмент, воспользовавшийся неразберихой и войной, чтобы перехватить власть, сместив законного правителя.

– Помазанника, – не сдержавшись, чуть слышно пробурчал Алфеич и тут задавил вопросом: – Так, простите, перехода к конституционному строю не будет?

Император восседал в кресле с виду непринуждённо, но папироса в его руке нервно загуляла, выписывая тонкой прядью замысловатые круги. Сжав кулак, он и вовсе её сломал, рассыпав пепел и табак на стол:

– Будет! Вот где они у меня будут! Ничего менять не стану. И люди останутся те же – известное зло лучше неведомого. Все злокозненные фамилии помню.

«Это он Гучкова, что ль, имеет в виду?! – догадался Гладков. – Хм, все, да не все[23]. Фамилию Брусилова, например, ребята на ”Ямале” вымарали из всех документов, хотя он тоже списал самодержавие с потрохами. Но тогда такой был политический момент. Царь слаб – долой царя.

Но что характерно и про церковь умолчали, что по факту чуть ли не первая отвернулась от монархии, начав восхвалять республику. Но да ладно. Может, и тут правы – не время рушить устои. Может быть, правы, что в дополнение ко всем кошмарам, о которых поведали несчастному, не стали ещё и насиловать его веру».

– Новые времена всё равно грядут, ваше величество. Этого не остановить. Это мировая, европейская тенденция. Мы же не останемся в азиатщине?

* * *

До контрольно-пропускного пункта на территорию императорской резиденции остановили, кстати, всего раз, далее ведя узнаваемый экипаж визуально, передавая от точки к точке. Уже у ворот – подтянутые часовые в лучших традициях ружистики, неулыбчивый офицер, штатная, но строгая проверка. Включая осмотр кареты на предмет закладки бомб, с зеркалом на палочке – осмотр днища.

Час был к полудню, но будто раннее утро – весь дворцово-парковый ансамбль оплыл в серой мороси, сонно бродит ветер в ветках деревьев, слышны отрывисто-приглушённые переговоры личного состава и чем-то похожие сдержанные выдрессированные «гав-гав» доберманов… Лишь колокол дворцовой церкви звонко разбивает эту монотонность.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Эскорт остался у проходной, а Гладкова подкатили прямо к парадному входу – по пологому пандусу под свод крыльца, так как накрапывающий дождик усилился.

Уже выйдя из кареты, Александр Алфеевич, вдохнув вкусный запах павшей листвы увядающего парка, увидел на боковой аллейке фигуру императора, возвращающегося с прогулки.

Стоял, вежливо ожидая. Дескать, «Звали? Я тут, вашество!» Смотрел, по мере приближения, исподволь изучая, подмечая.

На властителе одной шестой части суши простой, залубенелый под дождём парусиновый плащ. Непроницаемое лицо со слегка печальными вислыми от дождя усами, в повзрослевших глазах – ясность мысли.

«Что наступает, когда человек, наконец, обретает понимание и выбор, – делал свои выводы Гладков, – или смиряется с единственным. Какое основное свойство правителя? Применять данные ему ресурсы, использовать людей, их умы и умения: чиновников, инженеров… даже музыкантов и поэтов всяких в целях пропаганды. И политиков, насколько они полноценны при самодержавии. Стоишь во главе и дёргаешь за ниточки. Главное, людей правильных подобрать и задачу ставить, не миндальничая. Деликатностью державу сильной не сделать.

А Николай заметно изменился. Лёгкая меланхолия от осени, но былой отрешённости и равнодушия уж нет. В общем, вырос мальчик».

* * *

Как-то уживается в человеке наряду со здравомыслием вера во всякие дурные приметы или же наоборот – в добрые знаки.

Древние суеверия продолжают жить даже в нас – оциниченных детях компьютерного картирования, взирающих на мир с точки зрения байтово-пиксельной составляющей[24]. А что уж говорить о рождённых в девятнадцатом веке, истово молящихся на распятие и только-только ухватившихся за гриву научно-технической революции. Хотя… физики – умники-теоретики завсегда, а ныне и подавно стали выходить за терминологию классической науки.

Но да вернёмся к делам нашим скорбным.

Государь император Всероссийский Николай II, далеко не глупый и образованный человек, неся в себе грузом всю трехсотлетнюю память дома Романовых, точно какой-нибудь феодально-дремучий Иван Грозный всякий раз оглядывался на символы и пророчества, прислушиваясь к святым отцам и астрологам, замирая пред вещающими юродивыми. Да что уж – всерьёз воспринимая модные на это время спиритические сеансы.

И что там ему эти чужаки-попаданцы?!

Вот приди они с горящими глазами знамений господних, наверняка бы предупреждения грядущих лихолетий легли в более благодатную почву. А так…

А так… – безбожники. Адепты бесцеремонной логики и прагматизма. Хулители устоев.

Понятия «судьба», «предопределённость», «перст божий» (то, что проскользнуло у пришельцев из грядущего как «упругость времени»), точно дамоклов меч, висели над головой и думами самодержца. Уже который раз подкидывая упрямые доказательства: приказал содрогнувшись и сгоряча снести дом купца Ипатьева, планируя поставить на том месте храм-церквушку, скромно назвав: «мученику Николаю». И?..

Погодя доложили: «исполнено – дом снесли, с церквушкой покуда заминка вышла…»

Но каким мистическим ужасом преисполнился «венчанный Богом царь», когда узнал, что дом по ошибке снесли не тот! А «тот» так и стоит… будто ждёт!

Вторым фактором, мешающим императору, скажем так, профессионально править страной, являлась «законная да благоверная».

Будем честными – нередко для неуверенных слабовольных мужчин женщина оказывается положительным катализатором, подталкивающим к действиям. Иногда умно исподволь, иногда подавляя и доминируя.

Что же касается императрицы Александры Фёдоровны, урождённой принцессы Гессен-Дармштадтской, она, опираясь на тылы семейного ложа, всецело завладела умом Николая, неприхотливо, но мастерски оперируя своей хрупкостью, выводя «на передовую» любовь и заботу о потомстве, настойчиво и последовательно выкладывая весь букет женского эгоизма.