Фабрика счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь - Иллуз Ева

Несмотря на непрекращающиеся острые дискуссии34 о том, какие переменные вносят наибольший вклад в благополучие наций, многие позитивные психологи поддерживают утверждение, что чем более индивидуалистична нация, тем счастливее ее граждане. Тем не менее тот факт, что эти ученые не прекращают отыскивать доказательства, подтверждающие взаимосвязь счастья и индивидуализма, не должен вызывать удивления. То, как позитивные психологи концептуализируют и измеряют счастье, само по себе в значительной степени индивидуалистично. Преуменьшение, а зачастую и отрицание роли обстоятельств в счастье людей было одной из отличительных черт этой дисциплины с момента ее появления. Это ярко прослеживается как в теоретических основах движения позитивной психологии, так и во многих межкультурных исследованиях и в инструментах количественной оценки счастья. Так, популярная шкала удовлетворенности жизнью (ШУДЖ)35 является примером того, как подобные опросники склонны уделять чрезмерное внимание индивидуальным и субъективным факторам в ущерб другим социальным, экономическим, культурным, политическим или более объективным. Что касается теоретических основ, то, пожалуй, ни один случай не служит более наглядным примером индивидуалистической предвзятости и узкого понимания социального лучше, чем знаменитая «формула счастья» Селигмана.

Формула счастья

В книге «Подлинное счастье: применение новой позитивной психологии для раскрытия вашего потенциала для длительного удовлетворения»[16] Селигман сформулировал то, что он называет «формулой счастья»: С (счастье) = Н (наследственность, генетически обусловленная отправная точка счастья) + В (волевая, намеренная деятельность, направленная на увеличение счастья) + О (обстоятельства, влияющие на счастье)36. По мнению Селигмана, это простое уравнение сжато выражает важные открытия о природе человеческого счастья, а именно: на генетику приходится около 50 процентов счастья индивидуума; на волевые, когнитивные и эмоциональные факторы – 40, а на жизненные обстоятельства и другие факторы, такие как доход, образование и социальный статус, – оставшиеся 10 процентов, которые Селигман объединяет под одним названием «обстоятельства», «потому что, как ни удивительно, ни одно из них не имеет большого значения для счастья»37.

Формула счастья Селигмана, хотя и сомнительна с научной точки зрения, обобщает три ключевых гипотезы, на которых впоследствии будет основана концепция счастья в позитивной психологии. Первая заключается в том, что 90 процентов человеческого счастья обусловлено индивидуальными и психологическими факторами. Вторая, противоречащая первой, заключается в том, что счастье можно приобрести, освоить и сконструировать в значительной степени благодаря выбору, силе воли, самосовершенствованию и соответствующим навыкам. И третья – не зависящие от человека факторы играют довольно незначительную роль в его благополучии. Что касается обстоятельств, Селигман спешит уточнить, что на самом деле для счастья имеют значение не сами обстоятельства, а, скорее, их индивидуальное и субъективное восприятие. Например, в отношении денег Селигман настаивает на том, что «то, насколько важны для вас деньги, влияет на ваше счастье больше, чем сами деньги»38. Таким образом, хотя объективные обстоятельства могут влиять на счастье людей, Селигман приходит к выводу, что их влияние незначительно и не стоит того, чтобы пробовать их изменить: «Хорошая новость об обстоятельствах заключается в том, что некоторые из них действительно меняют счастье к лучшему. Плохая – изменение этих обстоятельств обычно дается с трудом и требует больших затрат»39.

Теория сорока процентов

Позитивные психологи вскоре утвердили формулу счастья в качестве важного теоретического ориентира, которому необходимо следовать. Например, в широко известной книге «Психология счастья: новый подход» позитивный психолог Соня Любомирски утверждала, что эта формула является простым, но научно обоснованным объяснением факторов, определяющих счастье людей. Она убеждена, что «если мы сможем принять за истину, что жизненные обстоятельства не являются ключом к счастью, перед нами откроются огромные возможности для достижения собственного счастья»40. Поэтому Любомирски призывает в качестве ключевого фактора для работы над счастьем сосредоточиться на самих себе, а не на личных обстоятельствах. Она назвала это «теорией сорока процентов». Согласно Любомирски, концентрация на попытке повлиять на наши чувства, мысли и поведение в повседневной жизни гораздо эффективнее повышает уровень счастья, чем любое другое решение, – не только потому, что как генетика, так и обстоятельства не поддаются изменениям и не стоят этих изменений, но и потому, что без личных изменений, вне зависимости от того, насколько удачливы или неудачливы люди в жизни, все, похоже, быстро возвращаются к заданному уровню счастья (Н, наследственности) – тому, что присутствует в силу генетической предрасположенности. В связи с этим, после описания научных заслуг и прорывных открытий позитивной психологии с момента основания этой области, Любомирски посвящает большую часть своей книги обучению читателей нескольким «действиям для счастья», позволяющим воспользоваться 40-процентным преимуществом для увеличения уровня счастья, включая упражнения на выражение благодарности, культивирование оптимизма, избегание самокопания, управление стрессом, жизнь в настоящем и получение удовольствия от маленьких радостей жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Одно из самых серьезных критических замечаний в адрес формулы счастья было сделано Барбарой Эренрейх в ее книге «Улыбнись или умри: как позитивное мышление одурачило Америку и весь мир». Эренрейх выразила серьезную озабоченность по поводу сомнительной статистической базы и отсутствия научной логики в «неправильно составленном уравнении» Селигмана, а также о социальных и моральных последствиях преуменьшения влияния обстоятельств на счастье людей41. Эренрейх задается вопросом: если утверждения позитивных психологов верны, если все эти меры едва ли поспособствуют счастью людей, зачем выступать за улучшение условий труда и обучения, за безопасность в неблагополучных районах и всеобщее медицинское страхование? Должны ли мы тогда просто принять аргументы, что доход не вносит большого вклада в счастье людей? Как насчет многих семей, которые с трудом сводят концы с концами, откладывают деньги на старость, содержат безработных родственников или платят ипотеку? Неужели более высокая и справедливая оплата труда не уменьшит социальную маргинализацию и ежедневные переживания семей из низшего и среднего класса?

Доход причисляется к одним из так называемых обстоятельств, которые вызывают наибольшие споры относительно его влияния на уровень счастья. По мнению позитивных психологов, когда речь идет о доходе, сомнений быть не может: деньги не имеют существенного отношения к счастью (в связи с этим возникает вопрос о том, почему так много людей имеют противоположное мнение на этот счет). Аналогичное, хотя и несколько более конкретизированное утверждение нашло поддержку среди таких экономистов счастья, как Ричард Лэйард, согласно которому, хотя деньги могут быть важны для тех, чей доход «низок», однако, превысив определенный порог, он больше не связан со счастьем и эмоциональным благополучием42. Однако никто не дал четкого определения этому порогу: в зависимости от исследования он варьируется от годовой зарплаты в 15 00043 до 75 00044 долларов США. Тем не менее такие авторы, как Стивенсон и Вольферс, подвергли сомнению предположение об отсутствии связи между доходом и счастьем. Как они отмечают, «не существует ни одной крупной базы данных о благосостоянии, которая бы подтвердила это распространенное утверждение»45. В отличие от «слабых и неполных данных этой взаимосвязи»46, их исследования показывают, «что оценочный субъективный градиент соотношения благополучия и дохода не только значителен, но и удивительно стабилен по странам, внутри одного государства и в промежутках времени», поэтому утверждение «экономическое развитие не повышает субъективное благосостояние» должно «кануть в Лету»47. Как и Эренрейх, Стивенсон и Вольферс подчеркивают, что даже будучи не обоснованными, аргументы, отрицающие влияние дохода и других социально- экономических условий на определение счастья людей, имеют важные социальные и политические последствия: «…вывод, что абсолютный доход мало влияет на счастье, чреват серьезными последствиями для политики. Если экономический рост практически не способствует улучшению социального благосостояния, то он не должен быть главной целью государственной политики»48.