Храню тебя в сердце моем - Фиона Макинтош

Она сглотнула.

– Не делать чего?

– Не будем играть словами. Я потерял память, но не потерял способность думать и понимать, чего я хочу и что чувствую в этот момент. И знаю, что я испытываю к тебе. Это неожиданно, возможно, даже шокирующе – для нас обоих, – но я все равно это чувствую. И надеюсь, что тебе это не кажется глупостью.

– Том, я… – Она казалась потерянной, но он чувствовал, что ее не испугала и не обидела его прямота. – Послушай… У тебя где-нибудь может быть семья. Жена, ребенок! Тебя могут звать Джон или Эдвард.

– Все упирается в то, что я не еврей?

– Да! Нет, – несчастным голосом проговорила она, и ее плечи поникли. – Нет, определенно не в этом. – Она криво улыбнулась. – На самом деле с этой твоей бородкой ты выглядишь вполне по-еврейски.

Несмотря на напряженность момента, он улыбнулся.

– Знаешь что, Иди? Из всех женщин, которых я встретил с тех пор, как пришел в себя, ты первая не сказала, что мне нужно побриться.

Она пожала плечами.

– Я привыкла к мужчинам с бородой. Конечно, мне хотелось бы увидеть тебя гладко выбритым, – добавила она.

– Ага!

– Но почему? В смысле, почему ты не побрился?

Теперь настала очередь Тома вздохнуть.

– Наверно, я очень старался убедить себя, что когда сбрею бороду, то увижу себя настоящего и сразу же узнаю человека в зеркале. Но, хотя моему сердцу приятно в это верить, разум подсказывает, что я буду смотреть на него с той же неопределенностью и злостью, потому что не узнаю.

– И что?

– И надежды не останется.

– Ерунда! – сказала она, потрясенная и возмущенная его неуверенностью. – Ты это ты, Том. Ты жив, ты становишься все сильнее, ты сохранил все свои способности. Твоя память повредилась, вот и все. Она вернется, когда твоя рана заживет, а даже если и нет, главное, что вернулся ты. Стольким солдатам это не удалось!

Он смотрел на нее, сохраняя неловкое молчание между ними, пока она изучала его лицо, надеясь прочесть согласие. Наконец Том кивнул.

– Спасибо.

– Не за что, – сказала она и тихо засмеялась, и он знал, что этот звук способен победить ночные кошмары и наполнить его сны яркими красками. – Сбрей бороду, когда почувствуешь, что готов принять человека, прячущегося за ней, таким, какой он есть, и не презирать его.

– Ты не ответила на мой вопрос, Иди.

– Я даже не могу его вспомнить, – сказала она весело, но не смогла поднять на него глаза. И двинулась дальше. – Пойдем, мне нельзя опаздывать. И кажется, у меня брови обледенели.

Но его было так просто не остановить.

– Ты прекрасно помнишь: я сказал, что влюбился в тебя, и мне кажется, что ты боишься, – сказал Том, шагая рядом с ней.

– Боюсь?

– Разочаровать Бенджамина, разочаровать ваши семьи, особенно твоего отца, а еще, конечно, лишиться тех перспектив, о которых говорил Эйб. У меня, очевидно, никаких перспектив нет.

– Все вместе, – сказала она, – хотя, думаю, последний пункт большого значения для меня не имеет.

– Иди, дай мне шанс, – попросил он, забегая вперед, когда она завернула за угол… Темные ряды домов, лай одинокой собаки вдалеке и занавешенные шторами подсвеченные окна напоминали глаза, наблюдающие за ними из-под полуприкрытых век.

– Я…

– Нет, не говори ничего. Когда будешь ужинать сегодня с Бенджамином и его семьей, подумай… просто подумай об этом разговоре и о том, чего ты, возможно, не хочешь говорить.

– Я совсем не знаю тебя, Том, – сказала Иди тихим голосом.

– Ты знаешь меня, Иди, – твердо сказал он. – И ты знаешь, что я – именно тот, кто тебе нужен. У меня есть размах. Как и у тебя. Из нас с тобой получится хорошая команда. Что до моего прошлого, то я абсолютно уверен, что, будь я женат или даже просто помолвлен, я каким-то образом почувствовал бы эту связь. Или, скорее, не мог бы испытывать таких чувств к тебе. Я весь твой, если только ты этого захочешь. Выходи за меня замуж, Иди. Не раздумывай долго, просто последуй импульсу, который двигал тобой, когда ты помогла мне сбежать из больницы и пригласила домой. Он привел нас сюда… в этот момент. Наша встреча была не простым совпадением.

Без предупреждения Том подтолкнул Иди в небольшой переулок, у которого они остановились, соединяющий эту улицу с соседней. Огляделся по сторонам, прежде чем притянуть ее к холодной стене, скрытой в тени. Подождал пару секунд на тот случай, если она запротестует, но этого не произошло. Они были скрыты от любопытных глаз жителей соседних домов, и лунный свет слабо освещал половину прекрасного лица Иди. Он увидел огонь в ее глазах и понял, что она принадлежала ему.

И когда Иди открыла рот, чтобы ответить на его вызов, он не дал ей заговорить и наклонился ближе, чтобы коснуться губами ее губ – сделать то, что он хотел сделать с той минуты, когда она присела на скамейку и улыбнулась ему одному, разжигая огонь, который погас слишком давно. Она не сопротивлялась, и страх Тома рассеялся, когда он понял, что бояться не было никаких оснований. Оказалось, что разучиться целоваться невозможно.

Он утонул в этом поцелуе. Почти восемнадцать месяцев мучений в госпитале, три года, как он считал, ужаса и отчаяния в окопах – все это оказалось стерто за считаные секунды одним прикосновением Иден Валентайн, которая сначала отвечала ему робко, но вскоре доказала, что ее чувства к нему были не просто интересом или проявлением жалости.

Она ответила на его страсть, и он беспомощно закрыл глаза, почувствовав, как ее тонкие руки притянули его ближе, обхватив за шею, приглашая его в ее личное пространство. В этом поцелуе он ощутил все, что уже знал об Иди: ее щедрость, жизнерадостность, силу, мечты и, прежде всего, надежду. Она передалась от нее к нему, пока он ласкал ее теплую шею, нежные щеки, выразительные губы, отчаянно стремясь поцеловать ее, не сдерживаясь и не боясь быть увиденными.

Наконец он отстранился, и ее частое дыхание от холода сразу стало превращаться в пар, который смешивался с его дыханием, сохраняя связь между ними. Ее губы слегка опухли, что только подчеркивало их мягкость и делало их еще более привлекательными. Он видел блеск в ее глазах, когда она молча обошла его, нежно проведя рукой в перчатке по его бородатой щеке, а затем поспешила на освещенную газовыми фонарями улицу. Он снова слышал удаляющиеся шаги Иден Валентайн.

* * *

Иди едва могла дышать, убегая из переулка. Она знала, что ночь очень холодная, и все же волновалась, что ее щеки горят: от смущения, вины, стыда, но, главным образом, от страсти… от таких новых, захватывающих ощущений. Еще прошлым вечером она задавалась вопросом, каково было бы оказаться в объятиях Тома. За ужином, когда отец закрыл глаза, читая молитву, она украдкой взглянула на гостя, склонившего голову, покрытую кипой в знак уважения к вере их семьи, и представила, каково было бы ощутить его поцелуй.

Она ошибалась. Воображение обмануло ее.

Ее опыт в поцелуях ограничивался фильмами, в которых звезды на экране кинотеатра быстро чмокали друг друга или прижимались друг к другу щеками после легкого поверхностного поцелуя. Ну и естественно, поцелуями Бенджамина – сухими, короткими, мальчишескими.

Но поцелуй Тома! Она почувствовала недавнее волнение и смущение только при мысли о нем. Поцелуй Тома был глубоким и волнующим, как захватывающий секрет, о котором знали только они. Его язык был мягким, но ищущим, требующим, чтобы она ответила… и она ответила. Такой стыд и одновременно… Никакого стыда, потому что поцелуй Тома был прекрасен, и она не могла и не хотела забывать о нем или что-то в нем изменить. Теперь, когда она знала вкус его губ, ей хотелось ощущать его снова и снова… хотелось, чтобы его губы осыпали поцелуями все ее тело. Она вновь покраснела от подобных мыслей, хотя, пока она вспоминала поцелуй Тома, твердость его тела, желание, которое она почувствовала, когда он прижал ее к себе, – все это время она видела невдалеке дом Бена.

Ей не хотелось туда заходить. Не хотелось, чтобы что-то, связанное с семьей Леви, вторгалось в то, что случилось в переулке между ними с Томом. Она не знала, плакать ей или смеяться из-за своего возмутительного поведения. Что бы о ней подумал отец? Но разве ей не все равно теперь, когда она помнит, как страсть Тома зажгла сияющие пятна света под ее закрытыми веками? Терять над собой контроль было не похоже на Иди, но с Томом это не имело значения. Она была у него в плену. Раз уж она должна кому-то принадлежать, пусть это будет Том! Если все вокруг твердят, что мужчина должен дать смысл жизни женщине, то пусть Том будет тем, кто определит ее будущее, ее жизнь. «Пожалуйста, пожалуйста», – молча молила она. Пусть это будет этот незнакомец, этот человек, к которому ее так влечет, который разделяет ее стремления и мечты, которые заставляют ее чувствовать себя талантливой и ни на кого не похожей, а каждый дюйм ее тела – желанным. «Пожалуйста, прости меня», – взмолилась она, пытаясь не обращать внимания на более опасную мысль, что худший поступок еще впереди.