Будем жить! - Анатолий Галкин

– Быстро уходим… Ежик, девушка жива?

– Да что я изверг? Чуть-чуть ее подрезал… Мне самому ее жалко.

Они успели вывести машины на шоссе до того, как у ворот дачи Баскакова появился первый человек. Это был естественно, сосед из дома с разбитыми окнами и продырявленными занавесками. Он собрался устроить грандиозный скандал, потребовать компенсации ущерба, но перед калиткой его пыл сначала поубавился, а потом и совсем затух. И, правда! Кто он есть такой? Пенсионер. Бывший чиновник ниже среднего уровня. Дачник, у которого ежегодно урожай или долгоносик сжирает, или тля поганая… А кто сосед? Это человек, постоянно мелькающий на экране. Это фигура влияющая на политику… Ну захотел господин Баскаков пострелять из дробовика. И пусть! Не убил ведь никого.

Умиротворившись, сосед Кима с простым именем Иван и не менее простой фамилией Петров побрел назад, рассуждая про себя о возникших вдруг житейских заботах: «Стекла мне брат вставит. Он давно хотел приехать, да повода не было… Шторы жена заштопает. Там всего-то два десятка дырочек… А ваза хрустальная, что вдребезги разбилась, та туда ей и дорога. Всегда глаза мозолила. Ее еще друг на свадьбу подарил, а друг этот сволочью оказался…»

Щепкин подошел к джипу и машинально прикоснулся к заднему стеклу. Ровно пять лет назад шальной Жуков разбил его. Пора бы уже и забыть об этом эпизоде. Там столько всего было, такие страсти бушевали, а ярче всего запомнился этот стеклянный пустяк. Странно устроена человеческая психика…

Чижик мог играть без суфлера. Он уже достал сотовый телефон, уже набрал нужный номер и только ждал отмашки. Щепкин кивнул и мобильник послал вызов на пульт дежурного УВД:

– Милиция? Я тут около дачи Кима Баскакова. Выстрелы слышал, крики душераздирающие. Наверняка убийство… Кто говорит? Случайный прохожий. Доброжелатель.

Чижик отключился и вопросительно взглянул на шефа. Тот пожал плечами и одобрительно фыркнул. Все вместе означало: «Сносно! Хотя могло быть и лучше… Учишь вас олухов, учишь…»

По предварительной договоренности после этого звонка Ежики-Чижики получали недельный отпуск, который должны были провести за сто верст от Дубровска… Через открытое окно Щепкин вбросил в джип пачку крупных купюр и взмахнул рукой. Машина сорвалась с места. Через минуту она была так далеко, что ее почти не было видно. Только в лучах заходящего солнца сверкало заднее стекло.

До самого последнего момента, когда джип скрылся за холмом, Щепкин не мог отвести глаза от этого блеска. Ему показалось, что это сверкающий глаз, который подмигивает ему. И не просто так, а ехидно… На Западе в подобных случаях полицейские бодро шагают к психоаналитику и проводят долгие нудные сеансы, очищая свою голову от призраков. Но наши ребята крепче тамошних копов.

Щепкин громко и смачно выругался. Закурил. Потом повторил все это еще раз и понял, что «практически здоров».

Он достал мобильник и набрал номер оперативного дежурного:

– Полковник Сорокин слушает.

– Это ты Степаныч? Опять тебя на субботу поставили? Не берегут у нас ветеранов… Какие новости?

– Все спокойно, товарищ генерал… Звонок только странный был. Прохожий сообщил о стрельбе на даче журналиста Баскакова.

– И что ты сделал?

– Думаю пока… Если это мальчишки петарды взрывают, то чего туда бригаду гонять… А если…

– Вот именно! Недальновидно рассуждаешь, полковник. Баскаков это не бомж с помойки. Перед выборами это личность губернского масштаба. Тут рисковать нельзя… Бригаду срочно на выезд! Кто у нас на посту?

– Следователь Игрунков.

– Нормально! И криминалистов к нему… Вот еще что: вызови бригаду «Скорой». Раз выстрелы были, то и пострадавшие могут быть… И еще одно: позвони на все каналы телевидения и в газеты. Раз он журналист был, то пусть они все сами сфотографируют, осмотрят место преступления, в каком состоянии жертва…

Щепкин понял, что заговорился, сказал лишнее. Об этих деталях еще никто не знает… Плохо! Но Сорокин туповат и в психологические тонкости не вникает.

– Все понял, Сорокин?

– Так точно, товарищ генерал!

– Выполнять!

– Есть!

В исполнительности Сорокина можно было не сомневаться. А вот в его памяти… Забудет ветеран медиков вызвать и девушка может очень просто загнуться от потери крови. Жалко!

Щепкин вдруг опять вспомнил о сложности человеческой психики. Ему ведь было жалко девчонку, потому что она голая на кровати лежала. Была бы она в джинсах и куртке или вообще в пальто и все. Абзац! Ему бы тогда было совершенно наплевать на ее раны, и возможную смерть от потери крови… Щепкин опять подумал о психоаналитике. Огляделся на пустынной дороге. Громко выругался. Закурил, и через минуту все тараканы из его головы разбежались.

Понятыми пришлось пригласить соседа с женой. В первый момент это смутило следователя Игрункова. Пенсионер Иван Петров мог быть по этому делу и потерпевшим. Но три разбитых стекла, дырявая занавеска и ваза от друга-подлеца не шли ни в какое сравнение с покушением на убийство гражданки Серпинской Ларисы Евгеньевны.

Игрунков чувствовал, что в этом спектакле у него третья роль. Первыми были телевизионщики и журналисты. Они сверкали вспышками и софитами. Они снимали все и всех, попутно уничтожая улики и иную доказательную базу.

В другое время Игрунков шуганул бы их всех, направил бы их к их журналисткой матери. Но полковник Сорокин со ссылкой на генерала Щепкина потребовал не препятствовать гласности: «Народ должен знать правду! Тут дело политическое. Не шути с этим, Игрунков».

А Игрунков вообще шуток не любил. Тем более с генералами.

Потом приехали медики и быстро уволокли раненую и приходящего в себя Кима Баскакова. Игрунков хотел надеть на него наручники, но медики не дали это сделать. Пришлось отправить вслед «Скорой» машину сопровождения с сержантом. Не отпускать же подозреваемого без конвоя.

Игрунков громко объявил журналистам, что через три минуты он выгонит всех. Здесь, мол, место преступления. И свободу слова здесь ограничивает время и он, следователь Игрунков.

Понятой Иван Петров был пока ни при деле. Журналисты толпились, сверкали вспышками и отпихивали его все ближе к серванту, на котором между книг стояла привлекательная штучка… Перед уходом на пенсию Петров много раз намекал на свою мечту о видеокамере. Он надеялся, что это и будет отходной подарок от товарищей по работе. Но товарищи оказались хозяйственными и подарили новоиспеченному пенсионеру шуруповерт. Очень полезная вещь, когда надо постоянно вкручивать – выкручивать. Но через день Петров зашурупил все, что можно: повесил две картины и построил лавочку у мангала…

Журналисты просто придвинули Петрова к видеокамере. Он дотрагивался до нее щекой. Стоит только протянуть руку… И он протянул руку, но этого никто не заметил… Он сунул ее под куртку и прижал подтяжками. Именно в этот момент Игрунков заорал:

– Все, время кончилось! Прошу освободить место проведения следственных мероприятий… Пошли все отсюда вон!

Последующие два часа Петров провел с чувством страха и с радостным ожиданием. Ему не терпелось взять в руки его новую камеру, погладить ее, поглядеть в глазок… Камеру Петров воспринимал как сувенир от дачного соседа, от безвременно ушедшего в колонию Кима Баскакова. За порезанную девушку ему дадут лет пятнадцать… Хорошо бы двадцать… Вернется, тогда и получит свою камеру назад. Он же не вор, Иван Петров. Он временно взял. На добрую память…

Понятых Игрунков отпустил в первом часу ночи. Перед этим и Петров, и его вторая половина подписали пачку карточек с изъятыми отпечатками пальцев, еще какие-то бумажки и под занавес главный протокол осмотра места преступления.

Трудно было не заметить, что понятой Петров косит под Сталина, плотно прижимая локоть левой руки к своему боку. Но у следственной бригады мелькало в глазах от обилия вещдоков, и кособокий сосед подозреваемого их совершенно не интересовал.

Ничего не заметила и жена Ивана Петрова. Она всю дорогу дремала. И не то, что бы ей все это было безразлично. Нет! Ее это очень сильно волновало, но спать хотелось еще сильнее.

По дороге домой пенсионер Петров решил, что такой сонной жене нечего говорить про камеру. Это его добыча. А через неделю он поедет в город, вернется веселый, покажет супруге эту вещицу и сообщит, что купил ее у забулдыги за бутылку.

Засыпая на скрипучей кровати, воришка Иван Петров под храп жены размышлял о цене добычи. Стоит ли она пять сотен баксов? Больше или меньше?

Он и представить себе не мог, что в сарае среди инструментов и тряпья лежала вещица, в которой жизнь и свобода десятков людей. А еще в этой камере результат будущих выборов, власть над губернией, а значит и огромные деньги. Не сотни баксов, а сотни миллионов…

Но главное, что старик Петров спрятал в сарае свою обеспеченную старость. Это при хорошем раскладе. А при плохом – на полке пылилась его смерть.