Трон тени - Векслер Джанго

— Меня зовут Дантон Оренн, — сказал он, — и я не всегда был таким, каким вы меня сейчас видите.

Расиния вздрогнула. Незнакомец обладал ясным и сильным голосом, однако дело было не только в нем. Первый же звук этого голоса словно плетью хлестнул по толпе, повелевая внимать и притягивая взоры к лицу говорящего.

Дантон вещал долго: начал с детства, проведенного на улицах, поведал о матери, изнуренной непосильным трудом, о болезни, что изуродовала его в ранние годы, с особенным тщанием перечислив самые устрашающие симптомы. Он рассказал о том, как голодал и бедствовал, не будучи в силах удержаться ни на какой работе, покуда наконец не стал уборщиком в церковном приюте для умирающих. Именно там, разумеется, он повстречал де Борнэ и испробовал его чудодейственный препарат…

История была совершенно нелепая. Бессмысленная. Ее даже нельзя было назвать образчиком красноречия: человек, сочинивший ее, обладал весьма средним литературным дарованием и определенно отличался нехваткой воображения. И все же… все же…

Слова не имели значения. Одной только раскатистой мощи этого всепроникающего голоса было довольно, чтобы целиком завладеть умами и душами публики. Всякий в толпе — мужчины, женщины, дети — оказался захвачен и покорен. Расиния вдруг осознала, что едва может вспомнить, что именно говорил оратор — даже слова, произнесенные только что. Важно было одно: плачевная участь несчастного Дантона и спасение, обретенное им благодаря неописуемой доброте превосходнейшего де Борнэ, — и то, что ее призывают, убеждают немедля приобрести склянку этого чудодейственного эликсира по невероятно скромной цене в один орел и пятьдесят грошей. Таинство жизни и волшебное исцеление практически бесплатно — вот какое доброе сердце у этого де Борнэ!

Нечто мягко, но ощутимо толкнулось внутри Расинии. Сущность, обитавшая в ней, едва заметно насторожилась — так настораживается одинокий хищник, завидев издалека бесшумно крадущегося по равнине сородича.

Расиния зябко поежилась.

— Ну, что скажете? — ухмыльнулся Бен.

— Боже всемогущий! — Фаро помотал головой, точно пьяница в попытке протрезветь. — Что это было, ад нас всех побери?!

— Он п–переп–путал все симп–птомы, — заметил Сартон, отвлекшийся от своей брошюры, лишь когда Дантон начал свою речь. — И я бы ничуть не удивился, если бы у него оказалась ранняя стадия краснухи. В детском возрасте…

— Теперь понимаете, зачем я вас сюда привел? перебил его Бен.

— Ну да, парень успешно торгует шарлатанской дрянью. И как это может пригодиться нам? — сварливо осведомился Фаро, сбросив остатки наваждения.

Расиния покачала головой. Она по–прежнему не сводила взгляда с подмостков, где снова появился де Борнэ с ящиком, битком набитым склянками. Из толпы летели монеты, молотя по доскам, точно град.

— Видишь ту девушку у края подмостков? — негромко спросила она. — Вон ту, с искривленной ногой?

— Рахит, — определил Сартон. — П-последствия н-недостаточного питания в д-детстве.

— Она прожила такой всю жизнь, — проговорила Расиния, глядя на ковыляющую бедняжку. — Еще сегодня утром она, как и ты, твердо знала, что останется такой и до самой смерти. Теперь она готова отдать все свои сбережения — всё, что скопила ценой неимоверных усилий.

— За склянку с подсахаренной речной водой, — вставил Фаро.

— Она покупает не эликсир, — сказала Расиния. — Надежду.

Она сделала глубокий вдох и покосилась на Бена:

— А кто может продать такой девушке надежду, тот может продать что угодно и кому угодно.

Бен кивал, соглашаясь. Фаро хмурился.

— Идем, — бросила Расиния. — Думаю, нужно с ним поболтать.

* * *

Они дождались, пока де Борнэ продаст последнюю склянку. Наконец в компании Дантона и двоих носильщиков он покинул площадь, пообещав, что вернется завтра, дабы осчастливить тех, кто не успел продвинуться к самым подмосткам.

— Каждый день он говорит одно и то же, — сообщил Бен. — Порой приходят те же, кто уже получил свою порцию эликсира.

— Видимо, полагают, что две порции излечат их вдвое лучше, — заметил Фаро.

— Ты знаешь, куда он направляется после того, как все распродаст? — спросила Расиния у Бена.

— За углом есть таверна. В прошлый раз он пробыл там довольно долго.

— Логично.

Вывески у таверны не оказалось, да она и не была необходима. Даже сейчас, в начале дня, к дверям заведения тек непрерывный поток страждущих: одни шли отдохнуть после ночных трудов, другие спешили утолить утреннюю жажду. Вслед за Беном Расиния толкнула створку двери и вошла в дымный полумрак. Таверна располагалась на нижнем этаже старого доходного дома, и сама зала, судя по всему, когда–то была меблированными комнатами. Владельцы выломали внутренние перегородки, наглухо заколотили почти все окна и соорудили прилавок за шаткой стойкой, водруженной на ряд бочек. Одни столы — колченогие, ветхие — были выброшены прежними хозяевами за негодностью, другие наспех сколочены из того, что подвернулось под руку. Стульями служили маленькие ящики.

В отличие от «Синей маски» и подобных заведений, которые притворялись одиозными, как на карнавале наряжаются в костюмы, эта таверна откровенно и неприкрыто одиозной являлась. По сути, нельзя даже было сказать, что ее репутация сомнительна — ведь это подразумевало бы, что хоть какая–то репутация у нее все–таки есть. То был просто один из множества безымянных глухих закутков, где можно за медный грош купить временное забытье. Расинии доводилось заглядывать в портовые таверны после окончания очередной смены в доках, когда в тесные залы битком набивались пьяные, орущие, ищущие драки рабочие, но здесь не было и намека на дух опасности, витавший в тех местах. Люди за самодельными столами выглядели лишь смертельно усталыми.

Де Борнэ и Дантон сидели за столиком в углу, двое носильщиков пристроились за соседним. Кое–кто из посетителей оглянулся на компанию Расинии, однако без особого интереса. Один только кабатчик, длинноусый, похожий на крысу, удостоил их более пристального взгляда. Расиния отступила от дверей и знаком поманила к себе спутников.

— Мне нужно, чтобы Дантон остался один, хотя бы на пару минут, сказала она. — Как бы нам отвлечь де Борнэ?

— Я бы м-мог п–п–п-поспорить о д-достоинствах его снадобья, — предложил Сартон. — Но только…

— От настоящего доктора он скорей сбежит без оглядки, — договорил за него Фаро. — Такие проходимцы вечно боятся, что кто–то начнет задавать им вопросы.

Расиния ненадолго задумалась.

— Ладно, — сказала она, — вот наша история. Ты, Фаро, сын зажиточного торговца, а Бен — твой лакей. Ты раньше слыхал от прислуги про этот эликсир, а сейчас отец захворал, и тебе хотелось бы запастись чудодейственным средством. Угости его выпивкой и намекни, что готов потратить на это дело кругленькую сумму.

— Ясно, — промолвил Бен и вздохнул. — И почему мне вечно приходится изображать лакея?

— Потому что ты не умеешь прилично одеваться, — отозвался Фаро и, расправив манжеты, придирчиво оглядел их — не прилипла ли ворсинка. — Ступай за мной.

— Что ты д-думаешь сказать Дантону? — спросил Сартон, когда их сообщники вальяжной походкой направились к столу.

— Прежде всего нужно выяснить, что связывает его с де Борнэ. Кто он на самом деле — бывший больной или наемный зазывала?

Чары красноречия, не развеявшиеся до сих пор, твердили: рассказ Дантона безусловно правдив, не может не быть правдив, ибо разве возможно так искренне и непритворно лгать? Однако циник в душе Расинии подозревал, что именно это и возможно. И она не сводила глаз с Дантона, пока Фаро обхаживал де Борнэ. Он обладал недюжинным актерским талантом, потому его и вовлекли в кружок заговорщиков; и сейчас экстравагантные жесты вкупе с дружеским рукопожатием идеально соответствовали роли, которую он играл, — легковерного юнца с тугим кошельком. Де Борнэ явно принимал его интерес за чистую монету, в отличие от Дантона, чье внимание было безраздельно отдано стоявшей перед ним кружке. На его косматых бакенбардах белели клочки пивной пены.