Похищенные годы - Элизабет Лорд

– Это абсурд!

– И я так думаю, – мрачно ответила она. – Но что еще мы можем сделать? Я сама не могла сказать ему об этом. Он так любит свой магазин. Все кончилось тем, что я попросила его поговорить с маминым доктором. Наверное, он объяснил ему, как безнадежно положение мамы, потому что папа стал очень тихим и больше не заговаривал о продаже магазина.

Конечно, подавленное состояние отца было связано с тем, что сказал ему врач.

Дэвид некоторое время молчал, погруженный в свои мысли, потом наконец произнес:

– Мне кажется маловероятным, что магазин удастся выгодно продать, но, может, я смогу чем-нибудь помочь? Мне следовало предложить это раньше, но я боялся вмешиваться в ваши семейные дела. Но сейчас я должен это сказать. В конце концов, я скоро стану членом вашей семьи, так ведь? Мы же помолвлены?

– Помолвлены?!

Мир вокруг вдруг перестал для нее существовать.

– Я прошу тебя выйти за меня замуж, дорогая, – сказал он спокойно.

– О Дэвид! О, этого не может быть!

У нее закружилась голова, в горле пересохло. Увидев ее смущение, он улыбнулся.

– Может.

Он прижал ее к себе. Ее слезы капали на воротник его пиджака. Она боялась поверить.

Наконец она немного успокоилась, и он слегка отпустил ее. Лицо его стало серьезным.

– Послушай, любимая. Наверное, не стоит пока рассказывать об этом Люси, или Винни, или отцу. Да, мы поженимся где-то в пределах года. Но послушай, – поспешно продолжал он, потому что она сделала попытку прервать его. – Если бы я мог помочь твоей матери… Я имею в виду финансовую помощь, чтобы она могла поехать за границу на лечение. Я сделаю это, Летиция. Я неплохо зарабатываю. А если твой отец будет считать, что должен потом вернуть деньги, – мне не к спеху. Я не ставлю никаких условий, ты же понимаешь, дорогая.

Пока он говорил, радость постепенно исчезала с ее лица, и она грустно ответила:

– Не думаю, что он возьмет деньги. Отец никогда не был твердым человеком, за исключением случаев, когда дело касалось его гордости. Он никогда ни у кого не одалживает денег.

Последние слова она сказала не без гордости.

– Но речь идет о жизни твоей матери. Он не сможет отказаться, – сказал Дэвид решительно и не стал слушать ее возражений.

В воскресенье, когда Люси и Джек, несмотря на холодный сырой ветер и начинающийся снег, отправились на прогулку, Дэвид подошел к отцу.

Летти решила не мешать и ушла на кухню. Сидя около узкого, покрытого толстой скатертью стола, она бесцельно смотрела вокруг. На этой плите мать обычно готовила изумительный пудинг; сейчас этим занималась Летти. В нише за плитой, в кухонном шкафу на крючках висели чашки. Рядом одна над другой располагались несколько полок. На них лежали массивные чугунные сковородки, перевернутые дном кверху, чтобы кухонная грязь не оседала на них. На газовой конфорке стоял еще не остывший тяжелый железный чайник. В углу находился медный котел, а рядом, под мутным зеркалом, – раковина, в которой не только мыли посуду, но и умывалась вся семья.

За закрашенной стеклянной дверью была лоджия, огороженная железными перилами, там стояла машина для отжима белья, на побеленной кирпичной стене висел жестяной бак, за деревянной стенкой находился туалет.

Летти поглядела на часы, стоявшие на отдельной маленькой полке. Два тридцать, без двадцати три, без четверти… Дэвид уже полчаса разговаривал с отцом, и не только о маме, но и об их женитьбе. Она знала, что отец согласится со вторым предложением, хотя ей так хотелось надеяться, что он примет оба. Она вспомнила, как Джек ходил разговаривать с отцом, и как они оба появились, сияющие, перед задыхающейся от счастья Люси. Летти ждала, когда и для нее наступит эта удивительная минута. Скоро, очень скоро. Она изо всех сил прислушивалась, пытаясь разобрать, что они говорят. Она слышала тихий голос отца и чуть более отчетливый Дэвида, но оба говорили так негромко, что через закрытую дверь гостиной она ничего не могла разобрать.

Один раз ей показалось, что Дэвид повысил голос, и у нее упало сердце. Отец, как всегда, оставался спокоен. Но он мог быть страшно упрямым. Наверное, он отказался от денег, которые ему предлагал Дэвид. Голос Дэвида изменился, и у Летти появилась надежда.

Она пребывала в лихорадочном возбуждении, и когда Дэвид вошел на кухню, вскочила ему навстречу. Только тут она сообразила, что он вернулся один, и его глаза печальны.

– Твой отец – хороший человек, – произнес он, сделав Летти знак сесть на стул. – Он сказал, что благодарен за то, что я пытаюсь сделать для твоей матери, но…

Он остановился и отвернулся к закрашенной двери на балкон.

– Ты знаешь, – сказал он, не поворачиваясь, что ее болезнь зашла слишком далеко, чтобы надеяться на выздоровление и на то, что деньги ей помогут?

Она знала, но отказывалась верить.

Дэвид резко повернулся, и Летти посмотрела ему в глаза. Какая-то тяжесть навалилась ей на грудь, и ей трудно стало дышать. Она прижала руку ко рту, в глазах все помутилось от слез.

– Скоро?

– Доктор сказал отцу перед Рождеством, что речь идет о нескольких месяцах.

– И он ничего нам не сказал?!

– Может быть, он думал, что так будет лучше, а, может, просто не мог вам этого сказать.

– О бедный папа! Что он будет делать?

Она встала и, шатаясь, сделала несколько шагов. Дэвид подошел к ней, чтобы поддержать ее. Она уткнулась головой ему в грудь, и слова ее стали невнятны.

– Дэвид, я не могу думать о том, что ты и я… о свадьбе… Это кажется так…

– Вот поэтому я ничего ему и не сказал, – ответил Дэвид, когда она умолкла.

Летти выпрямилась и сквозь слезы посмотрела на него.

– Ты ничего не сказал отцу? Он кисло улыбнулся.

– Сейчас неподходящий момент.

– Но ты все еще хочешь на мне жениться? – Она тут же пожалела, что спросила об этом. – О Дэвид, прости. Я не знаю, почему я сказала это. Я не хочу быть такой эгоисткой, когда…

К ее удивлению, он крепко обнял ее, его губы прижались к ее губам.

Он поцеловал ее, как тогда в такси, когда она просила, чтобы он познакомил ее со своими родителями. Но тогда рядом был шофер, и поцелуй Дэвида не мог быть таким долгим. А здесь, за плотно закрытой кухонной дверью, они были одни. Конечно, ей не следует позволять ему так целовать себя. Наверное, порядочная девушка не позволила бы, чтобы ее так целовали до свадьбы?

– Мы не должны… – попыталась сказать она, но из-за поцелуя слова ее были неразборчивы.

Слегка оторвав губы, Дэвид прошептал:

– Ведь ты же любишь меня, дорогая. И я люблю тебя. И мы поженимся, моя милая, сладкая, бесценная…

Ей казалось, что все это происходит не с ней, Летти Банкрофт, восемнадцати с половиной лет от роду, не ведавшей до сих пор страсти, бурлящей в жилах влюбленных, заставляющей их забыть все на свете. В этот момент она чувствовала себя старой и мудрой, как сама жизнь, и в то же время молодой и сильной. Прижавшись губами к его губам, она хотела, чтобы он задушил ее в своих объятиях.