Хренодерский переполох - Татьяна Андрианова

Кузнец Алукав, здоровенный детина в кожаном фартуке поверх обнаженного торса, с его многочисленными инструментами, о назначении которых можно было только догадываться, и с кувалдой наперевес, прихваченной на всякий случай, так впечатлил страдальца, торчащего из дыры, что тот сомлел в спасительном обмороке, только увидев парня.

— Удачно получилось, — произнес кузнец, оглядывая расслабленное тело, удерживаемое доспехами. — Теперь точно дергаться не будет. А то мало ли что…

— Например? — осторожно поинтересовался один из более удачливых стражников.

— Например, могу отпилить что-нибудь нужное, а человек может расстроиться, — спокойно заметил Алукав.

— И не пожил-то еще… — пронесся сочувственный шепот по рядам стражи, и на всякий случай все сделали шаг назад, чтобы не мешать мастеру работать.

Тем временем Алкефа и Параскева подходили к Волчьей слободе. Не то чтобы они точно знали, где именно проживают двуипостасные, доподлинно было известно, что где-то в лесу. Но кто-то из охотников клялся Всевышним, что видел Волчью слободу недалеко от старой мельницы. Мельница стояла заброшенной очень давно. Когда на ней мололи муку и мололи ли вообще, не знал никто. Полуразрушенный остов, сложенный из дерева, похожий на старый, высохший от времени скелет, мрачно возвышался над покрытой ряской запрудой. Колесо давно сгнило и благополучно утонуло. Поговаривали, что проживавший здесь мельник имел договор с демоном, которому посулил пожертвовать свою красавицу-дочь. Демон исправно посылал своих подручных крутить мельничное колесо. Мука получалась отменная, а хищные звери и нежить обходили мельницу стороной и не трогали тех, кто вез молоть зерно. Мельник не бедствовал, но вот подошел срок уплаты. И то ли отцу стало жаль дочери, то ли дочь, прознав о договоре, благополучно сбежала от греха подальше, только вместо красавицы-девицы демону пожертвовали курицу, нареченную именем красотки. Птица — плохая замена человеческой жертвы. Разобиженный подменой демон схватил хитроумного мужика, выволок на улицу и сбросил в запруду. С тех пор на мельницу никто не ходил даже днем, а ночью тем более. Говорили, что по ночам мельник выбирается из запруды и бродит окрест в поисках живых людей, а кого встретит, непременно утащит с собой под воду.

Памятуя об этой древней истории, женщины не без опаски шли мимо развалин. Более молодая Алкефа боязливо жалась к Параскеве. Жена головы тоже боялась, но виду не казала, чтобы не терять авторитета, и читала про себя молитву Всевышнему. Впрочем, слова упрямо путались, вводя женщину в грех сквернословия. Запнувшись в очередной раз о выпирающую из земли корягу, женщина в сердцах пнула встретившуюся на дороге деревяшку, метко запустив оную в близлежащие кусты, и про себя дала зарок, вернувшись в Хренодерки, покаяться жрецу Гонорию в грехах.

В кустах громко охнули, зашуршали ветвями. Женщины испуганно обнялись и принялись истово молиться вслух и креститься. Заодно перекрестили и кусты, хуже не будет. Из кустов, ломая ветви, как медведь в малиннике, выбрался молодой мужчина. Во взъерошенных каштановых волосах с медовым оттенком торчали маленькие веточки, на лбу вздулась приличная шишка. Одет мужчина был в кожаную жилетку, плотно облегавшую обнаженный торс. Руки бугрились внушительными мышцами. И вообще незнакомец с заросшим щетиной лицом сильно походил на разбойника.

— Насиловать будет! — восхитилась Алкефа, кокетливо оправляя свою юбку, отделанную кружевом, и даже приосанилась. Грудь в глубоком вырезе рыжеволосой сельчанки соблазнительно колыхнулась.

— Очень мне надо, — фыркнул мужчина, нежно ощупывая шишку пальцами. — А если заметили слежку, так надо было сказать. Зачем же ветками кидаться?

— Извините, — смутилась Алкефа, теребя ткань красивой юбки. — Мы просто шли в Волчью слободу, и вы нас немножко испугали.

Параскева резко ткнула попутчицу в бок, чтобы не в меру болтливая женщина не рассказывала каждому вылезшему из кустов мужику, куда они идут.

— Вовсе не обязательно всем в округе знать, зачем и куда мы идем, — прошипела она сквозь зубы Алкефе.

Но та не обращала внимания на жену головы и вовсю стреляла глазками в сторону незнакомца. В конце концов, не каждый день в лесу попадаются привлекательные мужчины.

— Это хорошо, что я вас испугал немножко, а то вообще убили бы, — угрюмо хмыкнул взъерошенный тип бандитской наружности. — А что вы позабыли в Волчьей слободе?

Параскева открыла было рот, чтобы объяснить нахалу, что это не его дело. Но Алкефа как бы невзначай неловко наступила ей на ногу, и пока жена головы пыталась столкнуть кокетку со своей ноги, та ласково улыбалась мужчине:

— Нас послали жители Хренодерок. У нас дело к двуипостасным.

Параскева освободила наконец ногу из-под деревянного башмака товарки и смерила раскрасневшуюся женщину уничижительным взглядом воина, узревшего вошь. Но Алкефа не обратила на жену головы ровно никакого внимания.

— Интересный у вас метод поиска проводника, — заявил незнакомец, сверкнув на женщин янтарем глаз. — Надо будет взять на заметку.

— Волк! — так и села на землю Параскева.

Алкефа же потупилась и незаметно одернула блузку, чтобы вырез спустился еще ниже.

— Волков бояться — в лес не ходить, — назидательно изрек двуипостасный. — Ну, так проводить вас в слободу? Или с визгом домой побежите?

— Никуда мы не побежим, — топнула ногой поднявшаяся с земли Параскева, пытаясь попасть каблуком по ноге кокетки, но та ловко увернулась. — Мы же вас искали.

— Лады. Тогда отведу вас к вожаку. Пусть сам решает, что с вами делать — выслушать или поужинать.

Сказав это, мужчина развернулся на сто восемьдесят градусов и бодро зашагал в чащу, оставляя за женщинами право выбора — идти следом или все-таки использовать шанс сбежать домой.

В Волчью слободу пришли уже в сумерках. В душе Параскева переживала за оставленных дома детей и за мужа. Дети были вполне самостоятельны и могли сами собрать нехитрый ужин: нарезать хлеб, сыр, достать из печи чугунок с пареной тыквой. А вот Панас за долгие годы женитьбы привык жить на всем готовом, и если на охоте в лесу мог с рогатиной взять медведя, то дома без распоряжения жены не мог догадаться дров наколоть. Алкефу же подобные мысли не мучили. С ее маленькой дочкой вызвались посидеть внучки бабки Рагнеды. Муж был вполне самостоятелен, и хоть в кулачном бою с ним не каждый отваживался сойтись, жена благополучно вила веревки из грозного на вид мужчины.

Поселение двуипостасных было обнесено изгородью из трех рядов заостренных цельных стволов деревьев. Над огромными воротами, обитыми полосами железа с острыми шипами, красовался выбеленный ветром и солнцем череп волка таких размеров, что зверь запросто мог схватить мощными челюстями поперек туловища корову и утащить в лес. Сами створы ворот можно было открыть, только если дружно навалятся пятеро дюжих парней. Женщины из Хренодерок во все глаза таращились на невиданные укрепления. Это сколько же надо было строить такое! Да и дерево на изгородь пошло не всякое, а только особое, которое в огне не горело, а по прочности могло поспорить с камнем.

Ворота были открыты. Крепкие стражники, стоявшие на посту, заинтересованно принюхались к пришлым, но препятствий чинить не стали и спокойно пропустили внутрь. Видимо, решили, что визит человеческих женщин не может считаться серьезной угрозой для поселения двуипостасных. Дома в Волчьей слободе были красивые, высокие, с большими окнами, затянутыми бычьими пузырями, резными створками массивных ставен и расписными наличниками. Посыпанные песком улочки выглядели опрятно и чисто. Рядом с каждым домом за плетнем красовался огород, опровергая слухи о нелюбви оборотней к овощам. Впрочем, сейчас на огородах пока ничего не росло. Не сезон. Только кое-где пробивалась сочная зелень посаженных под зиму чеснока и лука. Возле многих домов деловито возились ребятишки под присмотром строгих мам и более взрослых детей. Мужчины занимались обычными хозяйственными делами: подновляли краску на домах, кололи дрова, стучали молотами в кузне.

Кокетливые глазки Алкефы практически окосели от такого мужского изобилия, она даже пару раз споткнулась, пока Параскева не одернула спутницу.

— Мы сюда по делу пришли, не по сторонам глядеть! — рявкнула она. — Вот сделаем дело, а там хоть оставайся на постоянное жительство.

От подобной перспективы прекрасная селянка расплылась в улыбке, как самая счастливая дворняжка в мире.

Тем временем двуипостасный довел их до высокой двухэтажной избы и остановился перед мужчиной, который сидел на пороге и деловито прошивал сапоги сапожной иглой. Делал он это проворно и так ловко, что сразу было видно — не в первый раз. Мужчина был бос, из одежды на нем были только портки из небеленого льна. По смуглому торсу, местами покрытому старыми шрамами, сбегала вниз затейливая татуировка из переплетенных между собой рун. Густые волосы цвета воронова крыла спускались до самых мускулистых плеч, их пришлось перехватить кожаным шнурком, чтобы не лезли в глаза цвета темного янтаря.