Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коган попросил громко:
— Рассказали бы историйку из жизни, товарищ мичман. Очень вы картинно рассказываете!
«Держаться, держаться во что бы то ни стало, а то в шлюпку не пустит!»
— Что ж, рассказать, конечно, можно, ежели просят. Отчего не рассказать. И расскажу я вам про одного одинокого матроса, который мне до самой смерти как маяк будет.
…Весной это было, в сорок третьем.
Высадили нас на норвежский берег. Троих. Лейтенанта Плещеева, старшину второй статьи Митю Иванова и меня. Я тогда еще в матросах ходил.
Мотались мы по чужим тылам дней восемь. Замучились — спасу нет!
Лейтенант дюжий парень — и то осунулся. Обо мне и говорить нечего. Я, как видите, не хлипкий, но и не двужильный.
А когда назад подались, старшина Иванов ногу подвернул. Сильно опухла. Перетянули мы ему ногу тельняшкой, палочку срезали. Потащился он потихоньку.
Наконец вышли мы к морю. Вернее, выползли. Хоть по разведданным в этих местах противника не значилось, но осторожность блюли. Чтобы не нарваться.
Ну, залегли в скалах. Стали ждать катера. Как условлено было.
Есть хотелось — хоть камни грызи. А оставалось всего несколько сухарей. И пить хотелось. Даже еще больше, чем есть. Потому — вода перед нами была. Море. Поди попей ее!
Стали вахту держать по очереди. Чтобы сигнал с катера не проворонить. Сперва лейтенант. А мы с Ивановым завернулись в маскхалаты, прижались друг к другу и прикорнули. Кто не лежал на холодной скале, тот не знает, как кости ноют. Упаси боже от этой радости! Холод от скалы прямо в нутро проникает, пронизывает. Тут не только ревматизм — холеру запросто получить можно!
Ночью сменил я лейтенанта. Стал дождик накрапывать. Я язык, поверите, высунул, капли ловить. Пить-то охота. Сижу, как собака в жару, с высунутым языком, а с моря глаз не спускаю. Боюсь сигнал проворонить.
Через три часа бужу лейтенанта. Старшину мы освободили от вахты. Прилег я снова возле него. Долго заснуть не мог, но все-таки задремал.
Чую, кто-то меня в плечо торкает:
— Катер идет!
Мы со старшиной сели разом. Катера не увидели. Пусто кругом. Только серое море да мутное небо. А у лейтенанта цейс был.
Лейтенант выдал нам по последнему сухарю. Мы их грызем и все на море глядим не отрываясь. Наконец увидели: серая точка пляшет на волнах. Катер. Мы глаз от него отвести не могли. Все. Задание выполнено. Скоро будем дома, в базе! Чуете? Даже Иванов улыбнулся, хоть й сильно болела нога.
И тут внезапно справа и слева грохнули орудия. Мать честная, ведь их не было тут! Перед самым катером поднялись султаны. Катер проскочил. Противник перенес огневую завесу ближе к берегу.
Катер снова проскочил сквозь белые облачка. И вдруг накренился и начал описывать петлю. Попадание. Катер уходил в сторону, будто слепой, будто шрапнелью ему выбило глаза. Руль, видать, заклинило. И флаг не полоскался как положено — развернутый, гордый, — а тащился по ходу скомканным куском материи.
Людей на катере не видно было. Неужели, думаем, все погибли?
И тут на палубе появился матрос. Мы отчетливо видели его. Двигался он как-то странно, боком, скорчившись. Спервоначалу показалось, что он укрывается от осколков. Потом, когда он, прижимая руку к животу, с трудом пополз к рубке, поняли, что он ранен.
И тут, братцы, мы увидели страшную картину. Да, для нас, моряков, страшнее картины нет. Мачту сбило. Флаг упал. А это значило, что корабль сдается!
И тотчас умолкли вражеские пушки.
— Флаг спустил, шкура, — сказал старшина. — Сдался. — И закрыл лицо руками.
Никогда не забуду той минуты. Стыдно было смотреть друг другу в глаза, будто это мы спустили флаг, будто это мы позорно сдались врагу.
А потом увидели мы, как из-за скал выскочил вражеский катерок и попер к подбитому нашему.
А матрос добрался до мостика и сидел под мачтой скорчившись. Потом шевельнулся. Ухватился за мачту. Встал на ноги. И вверх, на гафель, пополз, развертываясь на ветру, наш Государственный военно-морской флаг, а под ним затрепетал другой — небольшой, алый, с двумя косицами флаг «наш». «Наш» — значит «веду огонь».
Катерок противника рыскнул в сторону, будто флаги ожгли его.
А матрос снял бескозырку и стал медленно оседать. Силы, видать, оставляли его.
Потом катер приподнял нос, будто хотел последний раз глянуть на землю, и исчез в волнах.
Мы обнажили головы. Старшина сказал:
— Прости, брат.
Будто просил у того одинокого матроса прощения за то, что худо о нем думал. Посмел подумать. Вот так…
Зуев умолк. И матросы молчали. Потом Коган спросил:
— И как же вы добрались?
Боцман только рукой махнул:
— И не спрашивай. Трое суток брели не евши. Только, как совсем худо становилось, вспомнишь того матроса на катере, зубы стиснешь — и идешь.
Снежный заряд оборвался так же внезапно, как и начался, и вновь прожектор выхватил из тьмы кипящие гребни волн.
— Подходим к Черному Камню, — сказал Антипов.
— Стоп левая.
Стрелка оборотов левого двигателя медленно поползла к нулю.
— Право руля… Отводить… Одерживать… Так держать!
Лохов решил, сбавив обороты, подойти ближе к берегу. Иначе людей на скалах не обнаружишь. Даже с прожектором.
Сигнальщики со своей площадки напряженно всматривались во тьму.
Теперь волны нагоняли корабль, хлестали в корму, но качало от этого не меньше.
Еще сбавили обороты. Пошли на самом малом. Берег был где-то рядом, но с корабля не видели его, только приборы осторожно прощупывали каждый выступ. А берег щерился, разверзал пасти многочисленных бухточек и проливчиков, готовый сдавить корабль острыми каменными зубами, если тот зазевается.
Но корабль не зазевается. На мостике — Лохов, и корабль послушен каждому его слову, каждому движению.
Лохов ощущал это единение с кораблем, с его людьми, сложными механизмами, приборами.
На мостик поднялся замполит Семенов:
— Какие новости?
— Идем на самом малом, — сказал Антипов. — Чуть не вплотную к берегу. — Он бросил взгляд на Лохова. Семенов уловил в этом взгляде восторг, почтение, даже обожание и усмехнулся. Что ж, Лохов свое дело знает. Не новичок.
— Никаких примет?
— Никаких.
— Сигнальщик! — крикнул Лохов.
— Есть!
Повторяйте семафор: «На сейнере, отзовитесь».
— Есть повторять: «На сейнере, отзовитесь».
Нескончаемо замигал фонарь: буква за буквой… Точка-тире-точка-тире… «На сейнере, отзовитесь… На сейнере, отзовитесь…»
— Дайте в сторону берега ракету! — приказал Лохов.
В черном небе вспыхнул и ненадолго повис сгусток мертвого
- Братство, скрепленное кровью - Александр Фадеев - Русская классическая проза
- Кедря и Карась - Андрей Лебедев - Русская классическая проза
- Путь на север - Анук Арудпрагасам - Русская классическая проза
- О степени участия народности в развитии русской литературы - Николай Добролюбов - Русская классическая проза
- Главное - выдержка - Сергей Диковский - Русская классическая проза
- Погоня - Сергей Диковский - Русская классическая проза
- Комендант Птичьего острова - Сергей Диковский - Русская классическая проза
- Капельдудка - Сергей Диковский - Русская классическая проза
- Бери-бери - Сергей Диковский - Русская классическая проза
- О жизни, любви, грусти и людях - Дмитрий Юрьевич Омельченко - Поэзия / Русская классическая проза