Каждый охотник - Юлия Герштейн

ее врасплох.

Она пошатнулась и невольно провела ладонью по холодной стене соседнего бара. Группа молодежи прошла мимо, змеей устремившись ко входу. Их возбуждение легкой волной передалось Майке, ее затрясло, она подумала, что сейчас задохнется, и ее вырвало от количества чужих эмоций, вошедших в ее новое тело и вышедших из него за какую-то долю секунды. Кто-то рядом сказал «фу» и засмеялся.

Майка вздрогнула: ее могли видеть, теперь у нее было тело, она была блондинкой.

– Здравствуй, Майя, – сказала Татьяна Олегович, – сейчас не время, уйди, пожалуйста, ты мешаешь мне работать.

– Нет.

Цвета постепенно становились контрастными, приобретали более насыщенный оттенок, зрение обострялось, звуки голосов стали более различимы, и хотя ее мутило, по одной лишь интонации Майка теперь легко считывала, что чувствуют разговаривающие с ней рядом люди. Так вот что значит быть блондинкой и чувствовать клеточное строение каждой былинки, интонацию и мелодику каждой души! Как жаль, что она не может взять ракетку и сделать несколько подач.

На нее повеяло ветерком. Мимо прошло какое-то странное существо в облике человека, не человек, а как бы получеловек: кто-то его ранил, ранил давно и настолько сильно, что навсегда изменил клеточную структуру его памяти, психики и сердца. Ух ты, смотри-ка, а сердце, оказывается, тоже обладает энергетическим коконом; он почти живой – скрученный клубок нервов, такой же, как она, полуразрушенный. Похоже, другие его даже не заметили.

А вот он ее заметил, он был единственным, кто остановился и внимательно посмотрел на Майку. Нет, не на Майку – на блондинку. Кто ты? Дышать было все еще труднее, чем обычно, подкатывала тошнота, мокрый асфальт испускал теплые волны, покалывающие кончики пальцев. И она вгляделась в асфальт, испещренный черными узорами, и с изумленным выдохом поняла, что это следы шин, оставленные десятками, тысячами автомобилей. Сколько же машин проехало по этому переулку за годы его существования? А потом появился запах.

Раненое существо словно направляло ее сознание. Завороженная этой бессловесной коммуникацией, она сделала несколько шагов ему навстречу, но он предупреждающе покачал головой и сделал ровно столько же шагов назад. А потом очень аккуратно, будто боялся, что его заметят, одними глазами показал, куда ей нужно посмотреть – на еще одного светящегося, еще одного не-человека, единственного, кроме них двоих.

Сердце Майки тяжело стукнулось о грудную клетку от предвкушения нового чуда: здесь был еще один не-человек. Раненое существо показало ей еще одного не-человека в толпе – в черной футболке и тяжелых кожаных ботинках, в опояске из лейкопластыря на пахнущих лесом фалангах пальцев.

За какую-то долю микросекунды через каждый грудной позвонок ее тела – ее ли? – через каждый поясничный позвонок, через каждый крестцовый с легким треском пробежала искра, обжигая температурой в десятки тысяч кельвинов. Самбо! Так вот зачем они здесь, блондинка нашла его!

– Не трогайте его, прошу вас.

– Уходи из моего тела, Волчок!

Цвета, звуки, все остальное отошло на второй план, было странно, что другие люди не замечали Самбо и даже проходили мимо, тогда как для Майки и блондинки он был словно яркое солнце на этой темной улице, стоял около входа в бар, затерявшись в толпе пьяных хипстеров, и разглядывал землю под ногами. Было странно, что и она не сразу заметила его, что ей понадобилась подсказка того светящегося не-человека.

Мимо пронеслась машина, и в нос Майке ударил одурманивающий аромат. Это был запах человека и машины, будто состоящий из ароматических углеводородов, и, кажется, немецкого рислинга, и, может быть, даже гемоглобина. Усилием воли она заставила себя снова сосредоточиться на татуированном.

Легко, словно откликнувшись на зов, во рту появился привкус мяты, какой бывает после зубной пасты. Он совсем недавно почистил зубы и, похоже, какое-то время бежал. От него пахло, как тогда в метро, лесом, по́том, землей, только теперь, когда Майка была блондинкой, этот запах казался таким ярким, что она слегка опьянела, внутри закипело волчье желание накинуться на него и… что? Дальше – что?

Чужое сердце билось в груди с легким трепетом, как паруса на сильном ветру. Но едва подумав о том, кому принадлежит это сердце, Майка почувствовала, как ее ослепила ярость. Злоба и ненависть поднялись в душе так внезапно, что на какое-то мгновение ее даже выкинуло из тела блондинки и, взлетев над улицей, она увидела, как Татьяна Олегович накидывает на голову черный капюшон куртки и подкрадывается к татуированному сзади.

«Беги, – подумала Майка, напрягая все силы, чтобы вернуться в тело блондинки, – беги, пожалуйста, беги». Она не знала, что собирается сделать Татьяна Олегович, когда догонит его, но волны злобы, которые излучало ее сердце, говорили Майке о многом.

Он стоял в самом центре группки молодежи и ел гамбургер, его челюсть ходила вверх и вниз, пока он жевал. Майка почувствовала привкус говядины и ржаной булки, зерновую горчицу, жареный бекон – ему было вкусно, он отдыхал, и ей тоже захотелось кусочек этого ощущения.

Она вернулась в тело блондинки как раз в тот момент, когда он все понял.

Татьяна Олегович приблизилась со спины, бесшумно выхватила бургер и, откусив от него под улюлюканье молодежи, швырнула на землю. По всему телу Майки разлилось блаженное ощущение тепла: карамелизованный лук и листья салата оказались сочными и яркими на вкус.

Самбо понадобилось всего мгновение. Он сделал легкое движение головой, словно проводил какую-то странную экспертизу, и молнией метнулся прочь, выскользнул со Златоустинского на узенькую забитую машинами Маросейку, рванул к церкви Космы и Дамиана, свернул в Старосадский, вывернул на Хохловский, притормозил у Покровского бульвара и направился в сторону Курской. Все это время, в точности повторяя рисунок его движений, Татьяна Олегович тенью следовала за ним.

Около усадьбы Дурасовых, в которой уже много лет располагалась «Вышка», они на секунду замерли, татуированный оглянулся, сверкнув золотисто-желтой радужкой волчьего глаза, и грудь Майки обожгло звериное тепло: он был всего в двух шагах от нее, он снова был рядом – и чувство ликования, необъятной благодарности за это тело, за эту погоню, за эту жизнь наполнили ее сердце.

Но голод Татьяны Олегович тоже был почти физически ощутимым, и прежде чем прыгнуть на крышу следом за Самбо, Майка будто со стороны увидела под ногами полыхнувшую жилку узенького бульвара, забитого красно-желтой кровью автомобильных фар, а потом блондинка вышвырнула Майку из своего тела обратно в реальность ее такой темной, знакомой квартиры, и все закончилось.

Серость и холод окружающего мира обрушились на нее с мощью падающего небоскреба – она свесила ноги с кровати на пол и приложила ладони к щекам.