Спасти Москву - Михаил Ремер

Как и предупреждал Милован, погода скоро начала портиться. Застывший воздух пришел в движение, и вот уже молодой, крепнущий ветерок начал резвиться, гоняя по искрящейся поверхности резвые змейки и норовя зашвырнуть в лицо порцию жгучего снега. Совсем немного времени прошло, и вот уже совсем юный сорванец, окрепнув и почувствовав силу, понанес облаков, серыми заплатками залепивших небо. Он же поднял в воздух тучу мелкой снежной взвеси, ограничив видимость метров до тридцати и сильно снизив скорость путников.

– Держи, чужеродец! – Милован протянул Булыцкому конец веревки. – Да не потеряй!

– Переждем, может?! – прокричал в ответ тот.

– Надолго! Померзнем, – глядя куда-то в небо, отвечал бородач. – Рядом где-то монастырь! Смотри в оба!

И двое ссутулившихся путников двинулись сквозь гуляющий между деревьями пронизывающий ветер. Как они выбрели на скит, известно лишь Всевышнему. Хоть и в лесу были они, а мело будь здоров (Булыцкий мысленно пожелал удачи каравану Гордея, его-то метель застала в открытом поле). Потемнело, как в сумерках, и Милован, чертыхнувшись, остановился, ища места, чтобы все-таки переждать непогоду и не сгинуть. Именно в этот момент Булыцкому и показалось, что впереди дрожит огонек. Окликнув Милована, тот рассказал про видение.

– Пустое! – отмахнулся мужик. – Кто в ненастье такое костры жечь будет, да еще и в лесу?

– Смотри! Да смотри же ты! – вглядываясь во тьму, снова проорал старик. – Вон он! – И действительно: среди бушующих деревьев и ветвей вновь на мгновение открылась и исчезла пляшущая точка, которую ну ни с чем нельзя было перепутать.

– Ох и глазаст! – восхитился проводник. – Не оброни смотри! – в руках у преподавателя снова появился конец веревки. – Пошли!

Огонек, хоть и показалось сначала, что был совсем недалеко, но топать до него пришлось дай Боже, постоянно отклоняясь от маршрута, обходя особенно густые ельники, – одному Творцу ведомо, как Николай Сергеевич исхитрился разглядеть его, – заблудившиеся вдруг в одночасье вылетели на тын[28], опоясавший сгрудившиеся вокруг невысокой церквушки домишки. В самом центре, метаясь во все стороны, в шаманской пляске извивался, подпрыгивал и вдруг припадал к самому снегу огромный столб пламени.

– Вышли, слава Богу! – прохрипел Милован.

Четвертая часть

Неуклюже перевалившись через тын, товарищи бросились прорываться через сугробы к ближайшему строению, уже ни капли не сомневаясь, что это и есть обитель Троицкого монастыря. А раз так, то они могут ну как минимум рассчитывать на кров и тепло, а в идеале и на помощь Сергия Радонежского. И правда, их как будто ждали. Едва только постучали в первую же дверь, та распахнулась, и они увидели высокого статного старика, облаченного в длинные серые одежды.

– Проходите, коли без умысла злого, – едва взглянув на визитеров, молвил тот, приглашая путников внутрь.

– Благодарю тебя, мил человек, – поклонился в ответ Милован, и Булыцкий, сам не зная зачем, последовал его примеру.

– Ох, и непотребен ты, – едва только гости вошли внутрь небольшой кельи, жарко освещенной язычками пляшущего пламени, проронил старик, глядя на пенсионера. – Почто зипун короток?! Грех, а не зипун! Чего, как елка, пестрый? – сказал, указывая на пестрые брюки цвета хаки.

– Не серчай, отец, – взял слово Милован. – Чужеродец. Не с наших краев.

– Хорошо, – кивнул тот в знак согласия. – Но остаться коли хочешь, срам свой спрячь с глаз долой. А коль от непогоды схоронишься, так пережди да ступай себе с миром дале.

– А где ж взять ее-то: одежку потребную? – осторожно поинтересовался Милован, прикрываясь воротом и давя очередной приступ кашля. – Нам ведь и дорога в монастырь Троицкий.

– А Бога спроси, все в руках его.

– А Богу-то какая печаль до меня, – пожал плечами пенсионер. – Сошка-невеличка. Что был, а что не был, все равно.

– Во что веруешь, то и воздается, – так же спокойно отвечал хозяин кельи.

– Сказать, во что верую, так и не поверишь, – развел руками тот. – Самому до сих пор чудно.

– Да ну?

– А ты никак ждешь кого в гости? – осторожно перевел на другую тему провожатый, видимо, памятуя о характере товарища. Так, от греха подальше.

– Может, и жду, – старик не стал вдаваться в подробности и сам обратился к гостям: – Почто пришли? Или просто заблудились? Оно как хмарь небо затягивает, мы души православные огнем да звоном колокольным созываем. Кров, хлеб даем. А дальше Бог в помощь. Остаться коль желает кто, принимаем в братию. Человек светлый что Божий дар.

Вот только труд наш – нелегок, – чуть помолчав, продолжил тот. – Рать Божия, что битву ведет паче земной; мужи на поле брани – за правду, мы – за души. И в руках наших не мечи каленые, но вера да молитвы смиренные. Каждый день Божий, от рассвета до заката. Солнце встречаем да звездам благодарность возносим с молитвою на устах. Не каждому и по силам. Кто не сдюживает и уходит, так мы и не противимся; служение Господу не каждому и по стати. Отпускаем с благословением.

– Мы Сергия Преподобного ищем, – встрял Николай Сергеевич.

– Преподобного[29] Сергия? А нет здесь таких, – отвечал тот. – Те только, кто, гордыню усмирив, служению Богу жизнь посвятил свою да крест свой смиренно несет, о наградах и не помышляя.

– Да как нет? Сергий Радонежский! Здесь же, в монастыре Троицком, – пораженно выдохнул его собеседник.

– Сергий Радонежский есть, – спокойно согласился старик. – А на что тебе он?

– На Московию беда идет, упредить хочу, – снова выпалил Николай Сергеевич.

– Беда, говоришь? – как будто и не удивился хозяин кельи. – Пожар или недород? Или люд лихой, может? Или что еще?

– Орда на Москву выйдет скоро, – чуть помявшись, отвечал Булыцкий. – Тохтамыш кровь православную реками лить будет.

– Тохтамыш? Татарин? Так побили их летом прошлым, – старик в упор, словно насквозь желая пробить взглядом своим пронзительным, посмотрел на гостя. – Напраслину городишь, пришелец.

– Не напраслина это, – упрямо повторил Булыцкий, потянувшись к рюкзаку, схоронившему диковинный скарб пришельца.

– А ну как брехня? Как верить тебе прикажешь? Рассуди да научи: почему тебе верить кто должен?

– Смотри! – извлек тот банки с разносолами да пакеты с изрядно померзшими картошкой, морковью да луком и чесноком. На старика это, казалось, не произвело какого-то безумного впечатления; тот, начитывая молитвы, лишь статно принялся крестить расставленные на бревенчатом полу склянки.

– Не сомневайся, отче, не диавольские дары. Из грядущего он посланник; пастырем к нам прислан смиренным да со знаком великим. О беде страшной пришел предупредить. У него и меч Михаила Архангела, и песнопения райские, – ненавязчиво так Милован подсказывал товарищу, что да как делать, как да когда говорить.

– Меч, говоришь? Ну-ка покажи.

Булыцкий торопливо извлек фонарик и проигрыватель.

– Смотри, православный, – сфокусированный луч разрезал полутьму кельи. – А так, – нажав на кнопку, пустил по электродам он разряд, – орудие грозное. – Сергий ничего не ответил, лишь молча перекрестился. – А вот, – оживляя проигрыватель, продолжал пришелец, – и музыка неземная.

– А вот это – чудно, – жадно ловя сочные аккорды, прошептал старик. – Слыхивал я про то, что в Царьграде такие не диковина. Так то в храмах, да только службы там с голосами смертных, а здесь – ангельские, – слушая беззаботный щебет скрипок, оттаял суровый схимник. – Такую бы и нам сладить.

– Сладите, – усмехнулся в ответ тот. – Оно, как говорится: ищущий, да найдет. Не ты, так кто по стопам твоим пойдет.

– Слыхивал я, что Бог агнцам своим смиренным пастырей присылает да знамения показывает. Да сам не видывал, – ушел от ответа их собеседник. – Посланник, значится? Да за заслуги каковые?

– А то не мне судить, за какие. Высший промысел неведом мне. Одно знаю: беда идет на земли православные, да я здесь незнамо как оказался. А раз так, стало быть, глаза открыть князю должен да крови пролиться не дать.

– Прав, – статно кивнул старик. – Только каждому веровать, беду неведомую отводя, до другой беды недолго.

– Так затем к Сергию и идем поперву, – снова взял слово Милован. – Сергий – благоверный; пустобреха отвадит, а дельному поможет; хоть бы и советом ладным да благословением на дела добрые.

– Труд посланника – бремя тяжкое; не всякому по стати, – снова кивнул хозяин.

– Да ты сам вспомни: разве слушал посланников кто, кроме благоверных самих? – продолжал Милован. – Кто за ними шел? Лишь те, в чьих сердцах вера истинная, да те, кому потом великомучениками судьбой было предначертано стать.

– И тут прав, – так же спокойно отвечал их собеседник.

– Так потому и Сергий рассудит нас. Кому, как не ему, видеть: кто с добром в сердцах идет, а кто и камень таит.

– Много к Сергию охочих, – негромко отвечал хозяин кельи, – да каждого не выслушать. Оно прежде, чем его от молитв отрывать, поперву самим решить: надо ли?