Знамя Журнал 6 (2008) - Журнал Знамя

Не слишком свежего облика, от какого в Москве глаз уже отвык, маршрутное такси, называемое в Туле “лайном”, докатило нас до остановки “Первомайская”, мы сошли - и через пять минут оказались у стоящего несколько особняком, за решетчатым забором, офисного вида здания, на котором не виднелось никакой надписи, указывающей, что это гостиница. Однако же это была гостиница. Такая гостиница “для своих”, для тех, “кто знает”, куда “чужие не ходят”. Мы, правда, были чужие, но через посредство Интернета вот приняли.

Внутри в гостинице было тихо, покойно, безлюдно. Небольшой холл, где располагалась стойка ресепшена, хорошо отремонтирован, даже с некоторым налетом респектабельной шикарности, лестница, что вела на этажи, вообще так и блистала дорогим, под гранитную плитку, кафелем, она была словно вылизана, - эта лестница могла претендовать и на пять звезд.

Но наш “трехзвездочный” номер, когда мы вошли в него, тотчас нас отрезвил. Это была какая-то каморка, похожая на коридор, с двумя разнесенными по разным углам кроватями - рядом они уже не встали бы. Телевизор громоздился на высоком серванте, так что смотреть его нужно было, задрав голову и, из-за недостатка пространства, забравшись на кровать. Программ было пять или шесть, но хорошо принимала только одна. Мы решили попить с дороги чаю, но это оказалось невозможно: электрический чайник, данный нам на ресепшене, отключался, не вскипятив воду. Ванная, впрочем, надо отдать должное, была большая, с хорошим душем, блистающая кафелем - напоминая о лестнице. Зато полотенца, лежавшие на постелях в готовности служить постояльцам, были, казалось, рассчитаны на гномов; застираны они ко всему тому были так, что пришлось преодолевать чувство брезгливости.

Когда мы спустились в холл, чтобы отправиться на прогулку в город, молодая женшина, скучавшая на ресепшене, с приветливой улыбкой осведомилась, как нам понравился номер. Откровенное признание, что тянет он не больше, чем на одну звездочку, вызвало у нее приступ горячего патриотизма. Зато какая ванная, принялась внушать нам она. Сантехника не течет, все работает, и прямо в номере! А на стадионе вон сделали гостиницу, пальм наставили, а в номере только туалет, душевая - одна на несколько номеров!

Что ж, все было понятно. Новая капиталистическая российская оболочка была так тонка и непрочна, что, прорывая ее, наружу предательски торчал проржавевший, но мощный и крепкий советский костяк.

Город, только мы вышли из гостиницы, тотчас подтвердил это всем своим обликом. Гостиница была расположена в самом центре, три минуты неспешного хода - и мы оказались на главной улице, естественно, носящей имя Ленина. Век с небольшим назад она называлась Киевской, так как выводила на дорогу, ведущую к Киеву, но возвращать ей прежнее название новая некоммунистическая власть, как и в большинстве российских городов, не стала, и теперь уж, когда незалежная Украина становится все более незалежной от Москвы, наверное, никогда не вернет. Тротуары на центральной улице были в сплошных разломах и выбоинах, большая часть домов давно не видела даже косметического ремонта, из продовольственного магазина, едва мы поднялись по крыльцу к распахнутым дверям, шибануло устоявшимся, невыветриваемым запахом протухшего мяса, рыбы, испорченных продуктов - отпечаток нескончаемой тяжелой бедности лежал на наружности знаменитого и уникального города оружейников. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что офис местного отделения “Газпрома” так и блистал современными архитектурными формами и своей ухоженностью-вычищенностью, а рядом с тем воняющим магазином обнаружился другой - и без всяких дополнительных запахов, и светло-просторный внутри, по-современному отремонтированный, с хорошо организованным торговым пространством, - мы заметили его по трем десяткам метров отличного тротуара, выложенного красивой коричневатой плиткой. Правда, и цены в нем были ощутимо повыше, чем в том, запашистом.

Арсенального вида здание губернской канцелярии, где в молодости служил мелким чиновником Лев Николаевич, опахнуло сурово-казенным ароматом “подмороженной” эпохи Николая Первого; в здании губернского суда напротив, где, как сообщала табличка около входа, Лев Николаевич спустя несколько десятилетий часто бывал на публичных слушаниях, по-прежнему размещался суд, только теперь он назывался областным.

Однако, гуляя в тот день по улицам Тулы, я больше думал не о Льве Толстом, а об Анатолии Кузнецове, авторе “Бабьего яра”, одном из первых “невозвращенцев” брежневской эпохи (или вообще первом?), его бывшей жене Ире Марченко, о Юлии Файбышенко, ставшем гражданским мужем Иры после их расставания с Анатолием. Тула была городом, где они в середине 60-х все жили. Из Тулы Анатолий Кузнецов - через туалетное окно лондонского ресторана - рванул в эмиграцию. Глядя на постаревший с той поры на четыре десятилетия, оказавшийся в капитализме, но оставшийся, в сущности, тем же прежним областным “центром” город, я думал о том, что выпускать из него человека с художественным воображением в горящий рекламами западный мир было, конечно же, неразумно. Сидел бы в своем городе оружейников, приезжая два раза в месяц на электричке в Москву за продуктами, вот и было бы хорошо, - и ему, и социалистическому отечеству, которое бы не знало позора бегства своего гражданина от райских кущей грядущего коммунизма.

С Ирой Марченко, как раз когда ее бывший муж бежал от этих райских кущ, мы учились вместе в Литинституте, занимаясь в одном творческом семинаре. Ох и потеряна она была в те дни, ожидая каждый день приказа об отчислении из института. Мало ли что бывшая жена, а все равно могла знать о настроениях супруга, почему не сообщила куда положено? Возможно, события той поры здорово подкосили ее. Она так и осталась автором одной-единственной тоненькой книжицы, вышедшей в тульском издательстве незадолго до бегства Анатолия Кузнецова. Памятью о том времени и о ней эта книжица, подаренная мне ею, до сих пор стоит у меня в библиотеке.

С Юлием Файбышенко, Юликом, как мы звали его, произошла совсем другая история. Туляк по рождению, в юности и ранней молодости он много лет жил в Иркутске, дружил с Вампиловым, Распутиным, потом вернулся в Тулу, где, судя по всему, у них и начался роман с Ирой, а когда она поступила в Литинститут, переехал следом за ней в Москву. Помню, я читал у него роман о пионерском лагере, который, естественно, символизировал другой лагерь - социалистический, - в печать не пошел ни этот роман, ни что другое, им написанное. Перевалив за возраст Данте, когда тот оказался в сумрачном лесу, и устав обивать редакционные пороги, дальше которых не удавалось пройти, Юлик сочинил сценарий про Гражданскую войну, сценарий живо был схвачен расторопными киношными редакторами, живо превращен расторопными режиссерами в двухсерийный фильм, кинопроизводство радостно требовало от автора: давай еще! Юлик, однако, жаждал настоящей, живой, горячей социальности и взялся за документальное повествование; не знаю каким образом попавший ему в руки жизненный материал жег сердце: бывшие украинские коллаборационисты, сотрудничавшие во время войны с немцами и даже работавшие в полиции, занимали теперь в родных краях должности секретарей горкомов, райкомов, руководили крупными предприятиями. На третий или четвертый день его украинской командировки Юлик поутру был обнаружен в петле, висящим на виадуке. Анализы показали наличие у него в крови изрядного количества алкоголя, и, хотя на руках остались следы от веревок, следствие быстренько пришло к заключению о самоубийстве…

Новые многоэтажные краснокирпичные дома, пока еще немногочисленные, но которые, возможно, в будущем сформируют новый облик Тулы, удивительно неприятны для глаза. Наверное, это весьма дорогие для Тулы дома, наверное, жить в них весьма престижно, но есть что-то в их архитектуре - и дело отнюдь не в цвете - тяжелое, давящее, несуразное - неистребимо советское, - из города такого облика, показалось мне, человеку, попробовавшему воздуха другой жизни, тоже захочется сбежать.

Что в Туле показалось нам на самом деле великолепным - это парк культуры и отдыха имени Белоусова. Громадное зеленое пространство прямо в центре города, с чудесными широкими дорожками, чудесными аллеями, чудесными прудами, многочисленными скамейками, маленькими кафешками, расположенными так, что не лезут в глаза, назойливо требуя: зайди, зайди! - зонами аттракционов, опять же спланированными так, что не мешают наслаждаться красотой парка. Вечером в парк сходится, похоже, чуть не половина города: толпы народа на дорожках и аллеях, заполненные кафешки, молодые люди носятся на велосипедах, на роликовых коньках, - видно, что парк по-настоящему любим горожанами, они точно приходят сюда отдыхать, и не от самого ли города отдыхают они здесь?

А был этот Белоусов, именем которого назван парк, не революционером, не выдающимся деятелем большевистской-коммунистической партии, а обыкновенным земским ветеринарным врачом, прожившим всего тридцать восемь лет. Но в ту же пору, когда Лев Николаевич ходил в губернский суд на процессы, обыкновенный земский ветеринарный врач затеял на месте бывшей городской свалки разбить общедоступный городской парк. Надо же было иметь такое хобби, чтобы, уйдя из жизни еще достаточно молодым, оставить родному городу столь замечательное наследство. Многие ли нынешние отцы города смогут под конец жизни похвастаться чем-то подобным?