Правда танкового аса. «Бронебойным, огонь!» - Василий Брюхов

Пришлось мне участвовать в сражении под Прохоровкой 12 июля. К 5.00 мы доложили готовность к наступлению. Наша задача была поддержать ввод 18-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии и к середине дня выйти к Яковлево. Примерно в 5.30, опередив нас, авиация противника и артиллерия нанесли мощнейший удар по нашей 5-й общевойсковой армии, и немцы перешли в наступление. Части армии стали отходить. Примерно в 8.00 наша авиация и артиллерия нанесли ответный удар, но к этому времени рубежи ввода танковой армии были захвачены противником. Практически на месте нам пришлось разворачиваться из батальонных в ротные и взводные колонны. Наш батальон развертывался, имея на правом фланге реку Псёл. Левее нас разворачивалась 170-я танковая бригада 18-го танкового корпуса. Продвинувшись вперед, мы уперлись в глубокий лог, преградивший нам путь. Танки корпуса и нашего батальона стали смещаться влево к железной дороге. Боевые порядки нашей и 170-й бригады перемешались. Расстояние между танками, составлявшее вначале около 150 метров, сократилось до 10–20. Фактически с противником столкнулась неуправляемая масса танков. Мое участие в этом сражении продолжалось не более часа. Повернув влево в обход лога, мы нашли место, где можно было в него спуститься, еще немного прошли по его дну и решили выбираться на другую сторону. Взобравшись на другой его скат, я был поражен открывшейся картиной: горели хлеба, чуть вдалеке горели деревни, а начавшийся бой уже собирал свою жатву – горели танки, автомашины. Над полем стелились клубы дыма. Неожиданно я увидел, как из такого же оврага, находившегося примерно в 200 метрах от меня, выползает немецкий легкий танк Т-III. Сначала я даже растерялся – никак не ожидал увидеть противника так близко. Но я быстро пришел в себя, дал ему выбраться на открытое место и уничтожил первым же снарядом. Не прошло и нескольких минут, как откуда-то прилетел снаряд и, попав в борт, вырвал нам ленивец и первый каток. Танк остановился, слегка развернувшись. Мы выскочили, отползли в воронку, потом по промоинам стали выходить в тыл. Танки Быкова и Максимова прошли чуть дальше и тоже выбрались наверх. Их судьбу я узнал только вечером, когда добрался до армейского сборного пункта аварийных машин, куда оттянули мой танк. Там я встретил Колю. Мы обнялись и, получив по полному котелку каши, сели на землю. Он рассказал, что его танк подбили следом за моим. Все успели выскочить, а Быкову не повезло – танк сгорел вместе с экипажем.

Потери в этот день были огромные. Образовалось большое количество «безлошадных» танкистов, на которых танков не хватало, так что в дальнейших боях под Прохоровкой мы не участвовали. Однако долго болтаться в тылу нам не дали. Пришел приказ укомплектовать экипажи и передать в 1-й танковый корпус под командованием генерала Буткова[6], который перебросили на Брянский фронт с задачей овладеть городом Орел. Мы с Колей упросили командование, чтобы нас не разлучали, а отправили вместе. Вот так мы оказались в первом батальоне 159-й танковой бригады этого корпуса.

Надо сказать, что в этих первых боях на Курской дуге мне еще казалось, что от моего участия зависит успех всей операции, что я один могу если и не победить немцев, то нанести им поражение. Такое было ощущение нереальности происходящего, какой-то игры!.. И только на Центральном фронте, после того как я сходил в разведку боем, я перестал «играть в войну» и стал относиться к ней как к тяжелой и опасной работе.

Мне сейчас сложно вспомнить название той деревни, за которую шел бой в сентябре 1943 года. Помню, что в течение дня мы несколько раз предпринимали атаки, несли потери, но прорвать немецкую оборону так и не смогли. Вечером приехал командир бригады. Ее остатки, а насчитывалось в ней теперь не более 12 танков, выстроились в лесу. Он коротко подвел итог неудачных боев, сказал, что мы не справляемся с поставленной задачей и что не этого ждут от нас Родина и партия. В заключение он обратился ко всему личному составу бригады:

– Требуется провести разведку боем в составе усиленного взвода. Я понимаю, что это труднейшая задача, поэтому прошу добровольцев сделать шаг вперед.

Я шагнул, не задумываясь. И тут в первый и последний раз в жизни я каким-то шестым чувством, спиной ощутил полный ненависти взгляд экипажа. Внутри все сжалось, но обратного пути уже не было.

Комбриг подошел, положил руку на плечо:

– Спасибо, сынок, садись в машину, и поедем на место, обсудим, как ты будешь атаковать.

По лесу мы проехали до рощи, что была на высотке, к КНП[7] командира стрелкового полка. Чуть ниже в неглубоких окопах расположилась наша пехота, а в километре от нее, на окраине населенного пункта, виднелась оборона противника.

Подготовка не заняла много времени. Командиры указали направление движения и поставили задачу – на максимальной скорости врезаться в оборону противника и вскрыть его систему огня. Снаряды не жалеть. За ночь танки бригады заправили горючим, снарядами, и к утру они заняли исходные позиции. Танки моего взвода были развернуты на фронте около полутора километров. Танк Коли шел слева, а справа шел танк, имени командира которого я не помню.

Состояние перед атакой сложно передать словами. Страха, который подавлял бы мою волю, у меня не было, но я, конечно, понимал, что могу погибнуть. Эта мысль свербила в голове, и спрятаться от нее было невозможно.

Взвившаяся красная ракета положила конец моим переживанием. Крикнув механику-водителю: «Вперед!», я подался вперед к приборам наблюдения. Мы прошли жиденькую цепочку пехоты, которая должна была подняться за нами и сопровождать танки, и в это время открыла огонь наша артиллерия, накрыв немецкие позиции. Ответного огня пока не было.

Когда танки подошли к проходам в минных полях, подготовленных саперами, немцы открыли огонь. Пехота залегла. Мои танки слева и справа начали отставать, танк справа загорелся. Я вырвался вперед: естественно, почти весь огонь был сосредоточен на моем танке. Вдруг удар – искры, пламя, и неожиданно стало светло. Я подумал, что это люк заряжающего открылся. Кричу:

– Акульшин, закрой люк!

– Нет люка, сорвало!

Надо же было болванке попасть в проушину и сорвать люк! До противника оставалось метров двести, когда немецкий снаряд попал в лобовую броню танка. Машина остановилась, но не загорелась. После боя я увидел, что болванка, выпущенная практически в упор, пробила броню возле стрелка-радиста, убив его осколками, и ушла под люк механика, вырвав его. Ударом меня оглушило, и я упал на боеукладку. В это время второй снаряд пробил башню, убив заряжающего. Мое счастье, что я упал контуженный, а то мы бы вместе погибли. Пролежал я, видимо, недолго. Очнувшись, увидел механика, лежащего перед танком с разбитой головой. Так я и не понял: то ли он пытался выбраться и был убит миной, то ли был смертельно ранен в танке и последним усилием воли выбрался из танка. В своем кресле сидел убитый стрелок-радист, на боеукладке лежал мертвый заряжающий. Осмотрелся – кулиса сорвана и завалена осколками. Немцы уже не стреляют, видимо, решив, что танк уничтожен. Взобравшись на свое сиденье, я осмотрел в панораму местность – два остальных танка взвода горели неподалеку. Я перебрался на место механика-водителя, завел танк сжатым воздухом, забил заднюю передачу и начал двигаться. Немцы открыли огонь и несколько болванок ударилось о броню. Я прекратил движение, решив подождать начала наступления бригады. Вскоре наша артиллерия открыла огонь по выявленным огневым точкам, а затем в атаку пошли танки и пехота, которые выбили противника с его позиций. Когда вокруг стало тихо и я вылез из танка, ко мне подошли Коля и заряжающий сержант Леоненко с другого танка моего взвода – нас из взвода трое живых осталось. Леоненко матом на меня: