Краткий конспект истории английской литературы и литературы США - Сергей Щепотьев

Название романа Теккерей заимствовал из книги Джона Беньяна «Путь паломника», где дана аллегория базара житейской суеты.

Теккерей назвал «Ярмарку тщеславия» романом без героя, подчеркивая, что на торжище мирской суеты все одинаково плохи в своем корыстолюбии и алчности. При этом надо отметить, что все персонажи романа неповторимы в своей индивидуальности.

В романе неторопливо прослежены хроника жизни Бекки Шарп и история Эмили Седли. Бекки — авантюристка чуть ли не с детства. Ее образ лишен какой бы то ни было человечности. Она ненавидит даже собственное дитя. Искренне плачет Бекки только тогда, когда становится ясно, что она просчиталась в выборе мужа.

Эмили в известном смысле противопоставлена Бекки, она добродетельна. Но ограниченна и, к тому же, не менее эгоистична, чем все остальные персонажи романа.

Все повествование в книге ведется от лица кукольника, словно дергающего нити марионеток-персонажей. Здесь много авторских отступлений о природе человеческой. И, опуская занавес в конце повествования, автор-кукольник делает печальный вывод, цитируя Экклезиаст, приписываемую царю Соломону книгу сомнений: «Ах, суета сует!.. Кто из нас счастлив в этом мире? — восклицает Теккерей. — Кто из нас получает то, что жаждет его сердце, а получив, не жаждет большего?..»

Впрочем, уже в следующем романе, «Пенденнис» (1850), писатель показал героя, который, утратив юношеские надежды, в конце концов удовольствовался относительно скромным существованием, но, будучи в значительной мере слепком с натуры самого автора, скептически относится ко всему окружающему. Собственно, сам Теккерей в этой книге как бы раздваивался, спорил с самим собою.

Шотландец Дэйвид Мэссон (1822—1907), профессор риторики и английской литературы Эдинбургского университета, в 1847—1865 жил в Лондоне, где ему предложили кафедру в University-colledge, и в эти годы сблизился с Теккереем. В 1851 он писал: «... В споре между Пеном и Уоррингтоном можно, не погрешив против истины, видеть, как проявляются важнейшие черты мировоззрения Теккерея. Иначе говоря, мы полагаем, что многие страницы Теккерея написаны с позиции Пенденниса, но часто в его книгах царит и дух Уоррингтона».

Впрочем, спорят не только Пенденнис и его друг Уоррингтон. Как бы вмешиваясь в их спор, сам автор заявляет, обращаясь к своему герою: «Если ты, с фатальной ясностью видя и сознавал ложь всего мира, подчиняешься ей, не выражая своего протеста ничем, кроме смеха; если, погруженный в беспечную чувственность, ты спокойно глядишь, как весь этот злосчастный мир, стеная, проносится мимо тебя; если идет битва за правду, и все люди чести с оружием в руках заняли свои места на поле боя с той или другой стороны, а ты один лежишь на балконе и куришь трубку вдали от шума и опасности, то лучше бы тебе умереть или вовсе не родиться, чем быть этаким сластолюбивым трусом».

Некоторые персонажи «Пенденниса» (Элен Пенденнис, Лора, Бланш, эпизодические — Шендон или Бангэй) имели живых прототипов. Но главное — то, что «Пенденнис» — самый автобиографический из романов Теккерея. Годы обучения героя в школе и университете, его начальные шаги в журналистике и литературе, столичная литературная богема — всё это личные воспоминания автора.

Тем поразительнее, что наряду с овеянными меланхолией отступлениями о наивных и прекрасных годах студенчества в книге есть строки, рисующие совсем не идеальный портрет юного героя. Молодой Пенденнис, окунувшийся в жизнь Лондона и старинного университета (название которого — Оксбридж — составлено Теккереем из названий двух знаменитых английских университетов, Оксфорда и Кэмбриджа), уже не тот мальчик, о котором вздыхают его мать и её приемная дочь Лора в провинциальном Фэйроуксе. Перед нами желторотый мот и сноб, запустивший учебу, прожигающий свою жизнь на средства матери и жестокий во время редких и коротких визитов домой и с близкими людьми, и с любимой когда-то лошадью Ребеккой, которую по его распоряжению уводят со двора лишь потому, что она недостаточно сильна для его веса. И в то же время автор подчеркивает, что, «хоть он и стал любимцем и вожаком молодых людей, намного превосходивших его по богатству и положению в обществе, но был слишком благороден, чтобы пытаться заискивать у них каким-либо самоунижением и раболепием, и не пренебрег бы самым скромным из своих знакомых, чтобы заслужить благосклонность богатейшего в университете вельможи».

Пен живет на широкую ногу и делает долги, а в конце концов проваливается на выпускных экзаменах. Но он способен на раскаяние, а со временем и набирается мужества, чтобы вернуться в университет и повторно сдать экзамен. Он по-юношески заносчив и жесток, но признает ошибки и приносит извинения тем, кого обидел.

В критический момент жизни Пен ощущает себя «игроком, готовым пожертвовать верой и честью ради богатства и светской карьеры», понимает, «что его жизнь всего лишь позорный компромисс». Можно усматривать в этом стремление писателя обелить своего героя. Но в этом, скорее, проявляется объективность Теккерея-художника, стремившегося, в отличие от Диккенса, известного романтической контрастностью расстановки «хороших» и «плохих» персонажей, передать характеры во всей их реальной и сложной противоречивости.

Попытка Теккерея «соревноваться» с Диккенсом в искусстве интриги, пожалуй, безуспешна: «тайна» семьи Клеверингов и Бланш Амори гораздо менее увлекает нас, чем мудрые выводы о человеческой натуре, к которым писатель приходит, прослеживая судьбу главного героя или наблюдая картины нравов своих современников. Реально существовавшие современники Теккерея, упомянутые в романе, — актёры, художники, политики — это большей частью те, с кем он был лично знаком: дружил, сотрудничал в журналах, либо просто встречался в обществе. Характеризуя этих людей, писатель далек от комплиментарности.

С литераторского обеда «Пен и Уоррингтон вместе шли домой пешком в лунном свете.

— Ну, теперь, — сказал Уоррингтон, — когда ты повидал литераторов, скажи мне, так ли далек я был от истины, говоря, что в этом городе есть тысячи людей, которые не пишут книг, но ничем не отличаются по уму и образованности от тех, кто их пишет?

Пен вынужден был признать, что люди из литературного мира, с которыми он познакомился, за весь истекший вечер не много сказали достойного того, чтобы это запомнить или цитировать. По сути, за весь вечер ни слова не было сказано о литературе. И мы можем по секрету сообщить тем непосвященным, кто стремится узнать обычаи литераторов, что нет круга людей, где бы так мало говорили о книгах, а может быть — и читали так мало, как среди пишущей братии».

От себя добавим: не много изменилось в этом кругу за полтора столетия.

И нравы российских писателей ничем не отличаются от нравов их британских собратьев... Говоря так, мы, подобно великому англичанину, рискуем навлечь на себя гнев «пишущей братии». Что ж, это было бы еще одним доказательством справедливости этой оценки. Хотя еще Ф. Достоевский в письме к Н. Страхову передавал слова редактора «Отечественных записок» А. Краевского: «Диккенс убит... Теперь нам Теккерей явился, — убил наповал. Диккенса никто и не читает теперь».

А разве не напрашиваются вполне определенные ассоциации при чтении строк, описывающих поведение Пена, когда он решился занять место в парламенте? Разве полтора столетия спустя мы — не в Англии, а у себя в России — не видим, как кандидаты «смеются с каждым, кто желает посмеяться, пожимают руки направо и налево с великолепно разыгранной сердечностью» подобно так давно жившим английским джентльменам, которые хотели «втереться в доверие к избирателям»? Не потому ли так понятны нам слова русского литератора середины XIX века Александра Дружинина, много сделавшего для популяризации Теккерея в России, который, сравнивая его талант с манерой Диккенса, заметил: «Он казался слишком резким, слишком охлажденным, слишком придирчивым. Разница талантов повела к разности воззрений. Читая записки Эстер в „Холодном доме“, читатель восклицал: „нет, это уж чересчур сладко“; задумываясь над страницами „Пенденниса“, тот же читатель произносил — „нет, это уж слишком безжалостно!“».

О «безжалостности» Теккерея говорила и Маргарет Олифант (1828—1897), писательница и критик, автор более ста публикаций, среди которых — романы, биографии, историко-философские сочинения:

«В „Пенденнисе“ <...> мы встречаем Уоррингтона <...> и милейшего Артура Пенденниса, с виду <...> похожего на ангела. Досадно, что такой достойный человек, как Уоррингтон, влачит убогое существование и <...> строчит в вечерние часы статейки, судьба которых ему совершенно безразлична. Никто лучше м-ра Теккерея не может описать бесцельность человеческого бытия и показать, как с каждым днём уходят без следа дарованные от природы редкостные силы. <...> И сам Артур Пенденнис, при всей своей пригожей внешности, успехах в свете, славе романиста — в конце концов, всего только пустейший малый <...> и там, где нам следовало бы восхищаться, мы, к сожалению, больше склонны презирать. <...> Нам не в пример приятней повстречаться с Гарри Фокером, создание которого — особая заслуга м-ра Теккерея <...>. Славный Гарри Фокер звёзд с неба не хватает, не отличается благовоспитанностью и слабоват в правописании, и всё же это воплощение порядочности, непоказного, истинного мужества и неподдельной доброты <...> И лишь в одном „Пенденнис“ хуже „Ярмарки тщеславия“: Бланш Амори намного омерзительнее Бекки, поскольку уступает ей в уме».