Приводя дела в порядок (сборник) - Геннадий Башкуев

У каждой роты песня своя. Время совпадает. Плац один на всех. Что это значит? Это значит – ежевечерне у тебя под окнами топочут сапожищами четыреста – пятьсот человек (примерно по взводу от каждой роты – остальные перманентно на выезде или в наряде). Топочут и горланят разом пятнадцать припевов. Причем стараясь перекричать и перетопать друг друга.

Зато при отсутствии какой-либо песни в полковой полифонии комполка знал, кто из офицеров не вывел роту на прогулку. И делал выводы.

А пели полковнику разное.

От «У солдата выходной» и «Солдаты в путь» до «Артиллеристы, Сталин дал приказ». За право исполнения последнего хита однажды чуть не подрались сержанты зенитного дивизиона со старослужащими противотанковой батареи.

Группа спецназначения маршировала и бегала под дикое «Оооо-О! О! О! О! Оооо-О! О! О! О!..».

Жуликоватые «маслопупы» из ремроты сделали строевой лирическое: «Стюар– десса пои-мени Жанна!» Не знаю, как передать этот ритм на письме: «Я идУ-У-У, И сердце плыВЕТ! И все блИ-И-ИЖЕ НАШ самоЛЕТ» Представьте, что на выделенное жирным приходится особо четкий удар полусотни сапог.

Наша рота всегда выводила «Варяга». С помощью него я выиграл у Измирского пари. Игорь жалел, что в России не маршируют под джаз. Я пообещал показать класс и подгадал к ближайшему строевому смотру.

Тогда в роте была проблема с запевалой. Лучший голос призыва – обладающий звонким тенором огроменный рядовой Кожура – катастрофически не попадал в ритм. Он заводил песню со слабой доли и сбивал строй. Едва бойцы подлаживались под запевалу, опять синкопировал ритм. Бойцы снова сбивались. Но у меня был козырь – младший сержант Ичеджиев, когда-то в техникуме игравший на ударных.

За вечер я приучил роту маршировать под барабан. За следующий вечер – маршировать под барабан не отвлекаясь на пение Кожуры. На третий вечер нашелся десяток деревенских хрипунов, способных вторить запевале, при этом не сбиваясь с ноги.

…На смотре рота прошла печатая шаг на слабые доли, словно негры в церкви.

Звонкий голос Кожуры раскачивал воздух.

Оркестранты боролись с желанием танцевать.

Полковник Зингер побагровел.

После Петр Петрович прокаркал мне, что «строевой смотр – не дежурка» и «отставить шуточки». На следующем смотре заинструктированный Кожура молчал, а запевал лично врио командира роты старший лейтенант Касавченко. Но на вечерних прогулках лелеющая собственную уникальность рота маршировала под джаз еще полгода – до отъезда Кожуры «в район». А Измирский, услыхав джаз на родном плацу, пообещал мне сюрприз.

В очередной понедельник на полковом разводе я, оставшись за ротного, выводил бойцов на прохождение торжественным маршем.

Кося глазом на личный состав, перекрывая оркестр удалым «РРРРотАААА!..», я вдруг… утонул в пронзительных трубах.

Это Измирский махнул палочкой, и вместо привычного «Встречного марша» взвилось «Прощание славянки».

С тех пор (если по каким-либо причинам на разводе роту вел я) под мое «Смирно!» Измирский вступал «Прощанием». Отчего-то мне к горлу тут же подкатывал комок, делавший особенно хриплой команду «Вольно».

А вообще – полковой дирижер так шутил. В ту пору «Прощание славянки» я никак не мог подобрать на губной гармошке. И Измирский, дразня считающего дни до дембеля «пиджака», глумливо напевал:

…В жо-пу клю-нул жареный петух!

Остаюсь на сверхсрочную службу я.

Надоела гражданская жизнь…

* * *

С фамилией Студнев сам Бог велел дослужиться до начпрода, но подполковник заведовал дивизионной КЭЧ. Среднего роста, пухленький (но крепкий) русоволосый мужичок с подвижным лицом и цепким взглядом, подполковник часто приходил из штаба дивизии в полк, чтобы вырвать полтора десятка солдат на какую-нибудь дуракоемкую работу.

Обычно к приданным Студневу бойцам приставляли сержанта. На этот раз ротный отправил старшим меня:

– Славентий, там роялино на четвертый этаж переть. Смотри, чтобы орлы друг друга не передавили. И смотри, чтобы инструмент не кокнули, а то поедем на Кушку взводами командовать.

Про Кушку, давно отошедшую к Туркмении, он по привычке ляпнул. Чтобы ответственность подчеркнуть. Потому что рояль мы должны были поднять в новую квартиру замполита дивизии.

«Бехштайн» был немолод, солиден и тяжел.

И велик.

Настолько велик, что не проходил в лестничный пролет блочной новостройки.

Он не проходил ни вдоль, ни поперек, ни поставленный на попа – цеплял потолок. Это стало ясно уже после обмера (от клавиш до дальнего изгиба крыла выходило двести пятьдесят пять сантиметров), но мы все-таки почти час вручную пытались экспериментально обмануть геометрию.

Не смогли. Только умаялись.

Вернули «Бехштайна» на улицу и предложили Студневу взять кран и впереть роялину в окно. От крана подполковник отмахнулся, как от нереального.

Ушел.

Вернулся.

Еще раз ушел.

Вернулся. Щедро бросил на рояль пачку «Магны»:

– Закуривай, орлы! Я договорился с соседями сверху. Мы с пятого этажа подтянем рояль к окну четвертого. Заведем его внутрь. Потравим. Примем. И все! В часть я уже позвонил. Нам везут триста метров стропы.

– Не вытянем, товарищ подполковник.

– ЮрИваныч, Слав. ЮрИваныч. Вытянем. Вы ж его по лестнице вшестером поднимали. Ввосьмером ворочали. Воинов двенадцать. Плюс ты, я и водитель. Вытянем!

Возможно, затея имела право на жизнь. Если сперва потренироваться на кошках, отработать ее на роялях попроще. Но у нас «черновика» не нашлось.

…Представьте себе перехваченную крест-накрест коробку с тортом. Привяжите к ней четыре веревки.

Дайте каждую веревку отдельному человеку, стоящему у окна на пятом этаже. И велите, не выглядывая из окна, аккуратненько подтянуть торт к форточке этажом ниже. Не хватает синхронности? Вот-вот.

Тогда привяжите не четыре веревки, а одну. К центру торта. Тяните за нее. Опять перекашивается?

Тогда прикрепите к обвязке коробки с тортом четыре шнура. В паре метров над тортом соедините их в узел. И уже к этому узлу крепите веревку, за которую потянете коробку вверх. Не перекашивает, но крутится и колотится об стенку?

А привяжите к торту дополнительный линек! За него кто-нибудь, стоящий внизу, пусть оттягивает торт от стены, когда люди с пятого этажа будут на веревочке поднимать коробку на четвертый.

Запутались? Тогда перечитайте два последних абзаца. И помните – наш торт весит под три центнера. Если тюкнется в стену или чужое окно – отнюдь не кремовую розочку помнет.

…Методу подъема рояля мы вырабатывали эмпирически. Инструменту это стоило подломленной ножки и в двух местах содранного стропой черного лака. Нам – часа возни и обожженных стропой ладоней.

Зато потом роялина взмыл к четвертому этажу минут за пять. Девять бойцов и я, засев на пятом этаже, за спаренную стропу тащили инструмент вверх. Точнее, я глядел в окно и командовал: «Иии-раз! Иии-раз!» Под мой счет солдаты выбирали стропу.

Чтобы рояль не сдернул их за окно, пацаны сидели паровозиком на паркете. Босыми пятками упирались в стену, друг в друга, в хозяйскую мебель. Сама хозяйка сбежала в другую комнату – подальше от крепкого солдатского духа.

На земле стодвадцатикилограммовый рядовой Кожура и еще пара приданных ему (в качестве груза) не столь толковых товарищей за дополнительную стропу оттягивали рояль от стены.

Когда мы наверху делали «Ииии – раз!», Кожуру поддергивало к небу. Он послаблял стропу, и рояль устремлялся к стене. В последний момент Кожура останавливал его, как норовистого жеребца. Оттягивал метра на полтора от стенки. Орал: «Давай!» Я снова отмахивал: «Ииии!..» Все повторялось.

На четвертом этаже подполковник Студнев покрикивал:

– Осторожней, мужики! Осторожней!

…Рояль закачался перед окном замполитовой «трешки». Студнев высунулся по пояс, пробросил стропу и потянул инструмент в комнату. Тот качнулся, всунулся клавишами в окно и… уперся ножкой в подоконник.

– Слава, тяни!

Мы выбрали полметра стропы, ножка поднялась, зато натянутые стропы уперлись в оконный проем сверху.

По-хорошему следовало вернуть инструмент на землю, но Студнев не хотел сдаваться. Рояль ведь заглянул в квартиру почти на полметра! Значит – зайдет! Студнев затребовал к себе двух помощников Кожуры и пару бойцов из моей бригады. Они встали перед роялем и приготовились тянуть его внутрь.

– Трави помалу!

Мои парни подали стропу назад. Но рояль не захотел ползти в новую квартиру. Он опустился на подоконник и попробовал упасть.

Мы не позволили.

Экзерсис повторялся раз десять. Говорят, в конце концов рояль вполз в квартиру почти на метр. Но дальше не шел. Это был пат.