Острова на горизонте - Юрий Иванов

— Эта фигура украшала нос какого-то парусного корабля, — сказал я. — Они укреплялись на форштевнях, под бушпритом.

— Ага. Так и отец Фернандо мне говорил.

— И было такое поверие: если кораблю угрожает опасность, а команда не замечает беды, фигура оживает и кричит страшным голосом. Видно, моряки парусника не услышали крика деревянной женщины. И корабль разбился.

— Ага. Все это так. Но мне долго казалось, что это моя мама. Отец — не Джо, не Грегори или там капитан Френсис, нет, — мой отец океан, а она… И я так всегда думала, почти каждый день приходила сюда и разговаривала с моей деревянной мамой, и мне казалось, что она понимает меня, то улыбается, то хмурится. Все так было до вчерашнего дня. Но теперь…

Рика закусила губу. Попыхивая трубкой, которая хотя еще и держала в себе сырость морских глубин, но уже ожила, разогрелась, я ждал, что девочка продолжит свой рассказ, и глядел то в ее лицо, то в лицо деревянной женщины и улавливал сходные черточки в линии губ, носа, в разрезе глаз. Да, Рика так похожа на нее! «Что происходит?.. Что за фантазии? И на меня начинает все это действовать, — тут же подумал я. — Нет-нет, никакого сходства. И лицо у женщины грубое, ожесточенное, а у Рики… Хотя и у нее в лице ощущается несвойственная такому возрасту суровость. Вот что: ей не хватает ласки! Все ее отцы дружны с ней, все ее любят. Но ей нужен один, очень добрый, очень понятливый отец. Душа ребенка страдает по ласке, нежности и постоянному доброму вниманию».

А о чем я подумал, имея в виду слово «это»? А вот о чем. Все они тут, обитатели острова, несколько странные люди. И капитан, к которому будто приходит зеленоволосая женщина, и добряк Джо с его трубой, и рыжий Алекс с надеждой на бочонок с золотом. И Рика… Потеря памяти? Да и может ли устоять нервная система у любого человека, оказавшегося один на один с бушующими волнами. Да-да. Все это действует и на меня. Проживи я тут с месяц — и настанет день, когда я увижу, как деревянная женщина улыбнется мне.

— Но теперь… — опять начала Рика.

— Что же теперь?

— А теперь я тебе что-то скажу… Нет, не скажу! Хотя вот! Слышишь, как шелестят деревянные волосы женщины из океана?

— Слышу, — сказал я и поднялся.

Вечерело. Солнце клонилось к горизонту, и над океаном, островом, долиной и дюнами расплывался алый свет. Солнечные блики будто омывали тело деревянной женщины и наполняли его живым теплом. И лицо. Оно жило, жило! Она глядела в океан и тянулась к нему руками, звала его к себе длинными пальцами, просила: «Забери меня, забери!» Чертовщина. Еще немного, и она заговорит со мной. Я протянул руку и прижал ладонь к телу женщины… И показалось мне, будто я уловил тяжелый и ровный стук деревянного сердца. Отдернув руку, я вернулся к Рике и сел рядом. Задымил трубкой. Голова слегка закружилась. Мне все время хотелось смотреть и смотреть на деревянное изваяние, но усилием воли я не поворачивал голову.

— Вот сейчас будет самое главное. Самое… — проронила Рика.

— Что же еще сейчас будет, что? — Мой голос сел от табака, и я не спросил, а как-то просипел: — А не пора ли нам домой? Как-то там капитан Френсис?

— Да-да. Скоро мы пойдем домой. Но вначале ты должен увидеть это. И услышать это.

Она зябко повела плечами. Я снял куртку, накинул ей на плечи, обнял, прижал к себе. Рика замерзла, притаилась, как воробей под стрехой. Все лицо ее было полно ожидания, а в глазах прыгали и переливались золотистые огоньки.

Слабый вздох пронесся над океаном. Может, это ветер прошелестел в траве? Нет, ветер почти совсем стих, и волны уже не грохотали, а лишь вяло всплескивались — отлив убил в них силу и ярость.

Снова вздох. Рика шевельнулась, повела глазами влево.

Я посмотрел влево и увидел, как из волн поднимается ржавый корпус судна. Погнутые леера. Зазубренный железный борт, рыжий от ржавчины якорный клюз и в нем — лохматая от водорослей и ракушечника, якорь-цепь.

Вздох. Тяжкий, тягостный.

— Траулер «Дженни Рей». Погиб в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, — сказала Рика. — Это он так вздыхает.

— Отлив! Вода выливается из него, воздух врывается в нутро. А потом волны выжимают воздух из трюмов и…

— Траулер вздыхает, — упрямо повторила Рика. — А вот и труба панамского парохода «Менхассет» показалась. О, этот сейчас застонет!

И я увидел толстую и короткую трубу. Обломок мачты. А потом — край рубки. Отлив был стремительным, на отмели вода всегда быстро уходит от берега, и уходит далеко. И потопленный, разрушенный океаном и временем пароход как бы выплывал из воды. Резкий и протяжный звук разнесся над водой. Я вздрогнул и почувствовал, как Рика прижалась ко мне. Да, это напоминало стон! Не зверя, не человека — странный стон растерзанного штормом железного существа.

— «Джейсти Ловитт». Во-он, видишь? Бушприт задрала, — шептала Рика. — А правее — обломки корабля «Гардона», а рядом — мачты «Адельфии». А вот и «Гид» показался, а там, мористее, рубка «Арго».

Океан отступал от берега, и из воды показывались черные, с дырами иллюминаторов корпуса траулеров и пароходов; осклизлые, со сломанными мачтами и реями, с путаницей обвислых, заросших водорослями вант, корабли. Сколько их! Какую страшную добычу собрал тут океан!

Любой моряк знает, что каждый год в морях и океанах гибнут, а порой и пропадают без вести, не сообщив о своей судьбе ни единым сигналом, десятки больших и маленьких кораблей. Смертельная опасность подстерегает любого моряка в течение каждого рейса. Но как солдат, идущий в бой и знающий, что его могут убить, верит, что его-то не убьют. Так и моряк верит, что хотя в морях и океанах гибнут многие и многие суда, а с ними и многие-многие моряки, по его-то траулер, его судно никогда не погибнет!

Все это так. И я знал все то, о чем сказано выше, я верил и верю в свою счастливую морскую судьбу, верю, что меня положат в землю, что моей могилой не будут черные океанские глубины. Но в этот момент, при виде стольких погибших кораблей, мной овладел страх. Сколько их! Когда-то красивых, стремительных. Как ровно и уверенно работали дышащие жаром в чреве этих разрушенных судовых корпусов машины! Моряки стояли на вахтах. Офицеры собирались в салонах, бренчало расстроенное пианино. Кто-то по ночам стоял на палубе, под шлюпкой, и любовался луной, купающейся в кильватерной струе.

— Больше не могу, — сказал я и поднялся. — Идем.

— Ты слышишь? Стонут! Они кричат, вздыхают, — сказала Рика. Она вцепилась мне в руку. — Ты только погляди, сколько погибших кораблей! Не ходи больше в море: теперь я буду думать и о тебе и беспокоиться. А мне и так тяжело!

— Идем, Рика.