Замок в Пиренеях - Юстейн Гордер

>>>

Привет!

Очень тяжело было читать о твоей поездке домой в Берген!

Я чувствую, что твои последние слова меня задели. Пожалуй, я давал слишком прагматичные ответы на те серьезные вопросы, которые ты мне задала. Ты, вероятно, заметила: с годами в силу своих занятий я стал узким специалистом. Но ведь необходимо придерживаться фактов. Можно, конечно, выдвигать самые разные гипотезы, однако необходимо основываться на том, что мы полагаем известным.

Возможно, меня сбило с толку слово «вера», в моем лексиконе его нет. Правильнее, вероятно, говорить об интуиции. Пожалуй, у меня больше интуиции, чем веры, особенно когда речь идет о совести.

>>>

Напиши об этом, Стейн! По-моему, «интуиция» — верное слово. Можешь, например, рассказать о том, что тебе приснилось, перед тем как мы встретились в гостинице. Ты, кажется, говорил, что это был космический сон?

>>>

Да, и он по-прежнему меня не оставляет! Как будто все это случилось не во сне, а наяву. Я и в самом деле сидел в космическом корабле…

>>>

Расскажи.

>>>

Весь день накануне встречи с тобой был каким-то необычным. Казалось бы, я ничего серьезного не делал, кроме как сидел в поезде и автобусе да прогуливался по знакомым местам, но я не в силах отделить этот день от ночного сна, которым все завершилось. Если можно, я расскажу про этот день.

>>>

Только не забудь про сон, а начинать можешь с чего хочешь. Кроме того, время у тебя есть, раньше завтрашнего дня я к компьютеру не подойду. Мне как-то неловко сидеть здесь и стучать по клавишам, пока Нильс Петер дома. Он терпеть не может, когда я сижу за компьютером, но дело не в нем, а во мне… Мне как-то не по себе, что он будет сидеть и слышать стук клавишей, пока я пишу тебе… Я сама не люблю быть рядом, когда люди пишут на компьютере письма. Почти то же самое, что слушать чужой разговор по мобильному в автобусе, в такси или на тропинке в Нурмарке[52], как-то тягостно и мучительно. А завтра у нас день составления учебных планов. Я этому рада. Приятно снова вернуться к работе.

>>>

Прекрасно, ведь мне понадобится время, чтобы ответить. Не знаю, когда объявлюсь снова.

>>>

Не теряй времени зря, Стейн!

Я слышу, как он покашливает. Пойду предложу ему бокал красного вина. То, что называется «nightcap»[53]. У нас в ходу этот жаргон.

Первый раз в этом году он зажег камин. Уютно.

> V

>>>

Вторник, 17 июля 2007 года. Я проснулся чуть свет от сильной грозы. День — серый, над Осло висят свинцовые тучи. Мне надо ехать поездом до Гуля[54], а оттуда автобусом до Лердаля и Фьерланна; путешествие часов на девять. Я не очень-то люблю путешествовать на машине в одиночку, мне больше нравится ездить на общественном транспорте; в этом случае я свободен и могу либо читать, либо просто отдохнуть.

Утром Берит подвезла меня на вокзал Люсакер, ей надо было съездить к отцу, отвезти ему кое-что из чистого белья. До отхода бергенского поезда в 8.21 оставалось несколько минут. Здесь раскатисто гремит гром; довольно мрачное летнее утро. Дождя нет, но металлически серые тучи вызывают впечатление ночи. Для гроз уже довольно поздно, но всякий раз, когда молния прорезает небо, я вижу ее. Но вот к платформе подходит бергенский поезд, и я сажусь в вагон. Как всегда, я позаботился о том, чтобы купить место у окна: вагон №5, место №30.

Вскоре я в Драммене, поезд движется к северу, вдоль Драмменского водного пути, его рек, ручьев и озер по направлению к Викерсунну и Хённефоссу. Тучи по-прежнему низко, верхушки деревьев в тумане, но в двух-трех метрах ниже туч видимость хорошая. В реке высокий уровень воды, у Тюри-фьорда вода тоже стоит высоко, некоторые мостики оказались под водой. Этим летом так было не раз, для крестьян это настоящее бедствие; наводнения, разливы и паводки нанесли многим областям страны, включая Драммен, немалый урон; урожай был погублен.

Не знаю, от погоды ли, но в поезде я сразу же стал серьезен и сосредоточен. Я был возбужден больше обычного, и это возбуждение вызвало какую-то небывалую сообразительность. Я все время ощущал напряженность в вагоне поезда, который проезжал через покрытую тяжелыми тучами местность. И спрашивал самого себя: что такое сознание? Что такое память и размышление? Что значит «вспоминать» и «забывать»? Что такое сидеть, как сейчас, и думать, думать о том, о чем надо думать? И прежде всего: является ли то, что мироздание способно осознавать само себя и свое собственное развитие, случайностью? Или же мирозданию сознание присуще изначально?

Я не впервые размышляю об этой фундаментальной проблеме. При удобных обстоятельствах я задавал этот вопрос биологам и астрофизикам, и их первой реакцией обычно был отказ или смущение по поводу самой постановки проблемы. В целом мой вопрос воспринимался как нечто непростительно наивное. Если же я повторял его, уточняя, что прошу лишь интуитивного ответа, то, как правило, мне говорили, что феномен сознания — не что иное, как случайность в космических масштабах.

Это ничуть не упраздняет некоей целенаправленности или сущности Вселенной, но зачастую воспринимается как самоочевидная предпосылка. То, что жизнь возникла на Земле, а биосфера развилась в такой степени, что ты называешь ее фрагменты «жемчужинками сознания», — не что иное, как проявление слепой случайности. Или, как выразился французский биолог и лауреат Нобелевской премии Жак Моно[55]: «Вселенная вовсе не была чревата жизнью, равно как и биосфера — человеком. Счастливый номер выпал нам так же случайно, как за игорным столом в Монте-Карло».

Когда категорию «жизнь» отвергают как существенный космический феномен, это можно выразить следующими словами: биосфера не вмещает предусмотренный класс объектов или явлений, а представляет собой особое явление, которое, разумеется, совместимо с первопринципами, но не может быть выведено из них. То есть, в сущности, не предусмотрено.

Это полезное уточнение, и можно считать, что утверждение Моно справедливо, даже если кажется, что нет какой-либо инстанции, способной подтвердить его подлинность. «Случайно» здесь означает, что мы говорим о столь странных и тем самым столь периферийных феноменах, что они, само собой, оказываются на обочине законов физики.

Но на этом поле ты меня не найдешь. С тех пор как мы жили вместе, я постоянно интуитивно чувствовал: для природы Вселенной характерно то, что жизнь и сознание возникли из природы. Вероятно, во мне все-таки живет сектант, обособленный если не космополит, то исследователь, работающий на математико-естественнонаучном факультете. Большинство астрономов, физиков и биологов, которых я встречал, настаивают как раз на противоположном. Ни жизнь, ни сознание невозможно вывести из безжизненной природы, как некий «существенный» или «необходимый» продукт.

Современное естествознание предусматривает, что атомы и субатомные частицы, а также звезды и галактики, антиматерия и черные дыры более существенны для понимания того, что такое Вселенная, а вовсе не жизнь и сознание, которые, как утверждает редукционистская наука, есть не что иное, как произвольные, случайные и, стало быть, «несущественные» стороны природы. То, что во Вселенной есть звезды и планеты, — необходимое последствие Большого Взрыва, а то, что есть жизнь и сознание, — всего лишь чистая случайность, чудовищный казус, космическая аномалия.

Я еду по железной дороге и думаю, а тем временем поезд подъезжает к станции Хёнефосс. На маленьком экране над дверью купе надпись «Хёнефосс, 96 м над уровнем моря». Двое пассажиров выходят, закуривая на ходу.

Дождя нет, но над местностью висит напряженное небо, вот-вот готовое расколоться. Свисток, и поезд движется дальше — мимо желтых и зеленых полей с одной стороны и лесистых кряжей с другой. Темные облачка плывут над елями. Я пытаюсь вспомнить, как все началось. Я пытаюсь вспомнить историю Вселенной.

Протоны и нейтроны образовались из кварков через несколько секунд после Большого Взрыва, а чуть позже они слиплись в ядра водорода и гелия. Атомы с электронными оболочками появились спустя сотни тысяч лет и были представлены почти исключительно водородом и гелием. Более тяжелые элементы, очевидно, «скованы» или «состряпаны» в первых поколениях звезд, а затем ими была унавожена Вселенная. Унавожена, да… мой выбор слов, конечно же, тенденциозен. Тяжелые атомы приближают нас к цветущему саду жизни, ибо мы сами состоим из них, как и планета, на которой мы обитаем.

И не надо испытывать комплекс провинциала из-за того, что именно «наши» атомы обладают такой массой и способностью к соединению. Атомы, из которых мы состоим, встречаются по всей Вселенной. Так что можно сказать, что они имманентны ее природе. Современная физика элементарных частиц позволила нам построить картину первых минут Вселенной, объясняющую, как появились атомы, необходимые для образования химических соединений, именуемых молекулами.