Сокровище семи звёзд - Брэм Стокер

— Что вы намерены предпринять? — осторожно поинтересовался я.

— Пока еще не имею представления, сэр. Как видите, даже для подозрений еще не время. Скажи мне любой, что эта милая леди замешана в таком деле, я посчитал бы его ненормальным, но я вынужден следовать собственным выводам. Мне хорошо известно, что довольно часто виновными признают самых неподходящих для этой роли людей, когда все (кроме прокурора, знающего факты, и судьи, умеющего ждать) готовы поклясться в их невиновности. Я ни за что на свете не согласился бы причинить вред юной леди, тем более зная о том, что ей пришлось испытать. Можете быть уверены, я не сделаю ни единого намека, который послужил бы уликой против нее. Вот почему я говорю с вами наедине, как мужчина с мужчиной. Вы специалист по доказательствам, это ваша профессия. Моя профессия ограничивается подозрениями и тем, что мы называем своими доказательствами, — по сути, это не что иное, как улики. Вы знаете мисс Трелони лучше меня, и, хотя я разгуливаю по дому, где хочу, у меня нет возможности поближе познакомиться с ее образом жизни, разведать что-либо о ее средствах и вообще обо всем, что могло бы объяснить ее действия. Попытайся я задать ей подобные вопросы, она тут же заподозрит меня. И тогда, в случае если она виновата, вся надежда на неоспоримые улики пропадет, потому что она с легкостью уничтожит их. Но если она невиновна (а я надеюсь на это), то обвинять ее было бы неоправданной жестокостью. Я знакомлю вас со своей точкой зрения на ситуацию и прошу прощения, если позволил себе при этом лишнее.

— Вас не в чем упрекнуть, Доу, — с воодушевлением произнес я, потому что мужество, честность и рассудительность этого человека внушали уважение. — Рад, что вы были со мной откровенны. Мы оба хотим узнать правду, но в деле этом очень много странностей, и поэтому, чтобы выяснить истину, необходимо прилагать совместные усилия, независимо от наших взглядов и жизненных установок.

Сержант одобрительно кивнул и продолжал:

— На мой взгляд, заподозрив кого-либо, следует по крупицам собирать доказательства. И тогда мы придем к выводу, а возможно, отбросим все другие версии, оставляя лишь самую подозрительную из всех нами рассмотренных. После этого нам нужно…

В эту минуту дверь открылась и вошла мисс Трелони. Едва увидев нас, она сделала шаг назад, воскликнув:

— Ах, простите! Я не знала, что вы здесь.

— Пожалуйста, входите, — предложил я, — Мы с сержантом Доу просто разговаривали.

Неловкая ситуация разрешилась сама собой: появилась экономка и сообщила:

— Пришел доктор Уинчестер и желает видеть хозяйку.

Повинуясь взгляду девушки, я покинул кабинет и последовал за ней.

Осмотрев больного, доктор сказал нам, что видимых перемен не обнаружил. Он добавил, что хотел бы остаться в доме на ночь. Маргарет заметно обрадовалась, услышав это, и приказала экономке приготовить для него комнату. Позже, когда мы остались с ним наедине, он вдруг сказал:

— На самом деле я хотел побеседовать с вами без свидетелей, и, по-моему, лучше всего это будет сделать вечером, когда мисс Трелони отправится дежурить к отцу.

Мы по-прежнему придерживались с Маргарет очередности наблюдения за больным. Вместе мы должны были наблюдать за ним утром, и меня беспокоило то обстоятельство, что детектив также собирался вести свои наблюдения и быть при этом особенно бдительным.

День прошел без каких-либо событий. Мисс Трелони спала днем и после обеда отправилась сменить сиделку. Экономка оставалась с нею, а сержант Доу дежурил в коридоре. Мы с доктором Уинчестером пили кофе в библиотеке. Когда пришла очередь сигар, он спокойным тоном произнес:

— Итак, можно начать разговор. Разумеется, мы связаны обетом молчания по поводу происходящих событий?

— Совершенно верно! — подтвердили, и мое сердце тревожно застучало при мысли об утреннем разговоре с сержантом. С тех пор гнетущий страх за Маргарет поселился в моем сознании.

Доктор продолжал:

— Этот случай выбил меня из колеи — полагаю, и всех остальных тоже. Чем больше я над ним думаю, тем сложнее мне сохранять беспристрастность, чувствуя, как обе постоянно укрепляющиеся версии тянут нас в противоположные стороны.

— И что это за версии?

Прежде чем ответить, Уинчестер бросил на меня проницательный взгляд. Он мог бы подействовать на меня, будь у меня какая-то личная заинтересованность в этом деле, не считая участия в мисс Трелони. Но мне удалось спокойно выдержать его, и ни один мускул на моем лице не дрогнул, я также не отвел глаза. Теперь я был поверенным в этом деле: с одной стороны — amicus curia,[7] а с другой — представителем защиты. Сама мысль о наличии у столь умного человека двух равносильных и противоположных версий была достаточно утешительна, чтобы ослабить мое волнение по поводу вероятности новых подозрений. Доктор заговорил, и лицо его постепенно приобрело выражение жесткой угрюмости:

— Две версии: факт и фантазия. По первой это дело о нападении и попытке грабежа и убийства, о каталепсии, указывающей либо на гипноз, либо на яд, неизвестный пока нашей токсикологии. По второй версии действует «влияние», не определенное ни в одном из известных мне научных трудов — не считая романов. Никогда еще не поражала меня столь сильно истина гамлетовских слов: «Есть многое в природе, друг Горацио…» Для начала рассмотрим версию «факта». Перед нами человек в окружении домочадцев; в его доме множество слуг из различных классов, что исключает возможность организованного заговора. Он богат, образован, умен. Судя по его физиономии, несомненно, обладает железной волей и определенными стремлениями. Его юная дочь (единственная, насколько мне известно), бойкая и умная девушка, спит в соседней комнате. Кажется, для каких-либо нападений или неприятностей извне нет ни разумных поводов, ни возможностей. И все же нападение происходит. Оно быстро обнаружено — настолько быстро, что можно заподозрить обдуманное намерение. Нападающего или нападающих спугнули, тем не менее, нет следов их побега — ни улик, ни шума, ничего. Нет даже открытой двери или окна. На следующую ночь — новое нападение, хотя дом полон бодрствующими людьми, среди которых наблюдают за комнатой и соседними помещениями офицер-детектив, опытная сиделка, верный друг и собственная дочь жертвы. Сиделку поражает каталепсия, а друга (защищенного респиратором) — глубокий сон. Детектив тоже оказался настолько подвержен ступору, что даже не может вспомнить, в кого он стрелял. Похоже, ваш респиратор — единственное, что относится к стороне «факта». То, что вы сохранили ясность рассудка, указывает на отсутствие гипноза. Но опять-таки есть факт, противоречащий данному. Мисс Трелони, пробывшая в комнате дольше вашего (поскольку она то и дело заходила и выходила из комнаты и сидела там подолгу во время своих дежурств), по-видимому, не подверглась странному воздействию. Следовательно, «влияние» не поражает всех подряд — если не предположить, конечно, что дочь хозяина дома почему-либо не подвержена ему. Если окажется так, что виноват некий загадочный «аромат», исходящий от многих египетских вещиц, то дело проясняется, но тогда мы столкнемся с тем фактом, что мистер Трелони большую часть времени — по сути, полжизни — провел в этой комнате и больше всех был подвержен ему. Какого типа влияние могло вызвать все эти противоречивые последствия? Чем больше я думаю об этом, тем больше запутываюсь! В самом деле, если предположить, что физическое нападение на мистера Трелони совершил некто проживающий в доме и попадающий в круг подозреваемых, выборочность воздействия остается тайной. Погрузить человека в каталепсию нелегко. Насколько известно сейчас науке, подобную цель нельзя осуществить усилием воли. Итак, в центре этого дела остается мисс Трелони, очевидно не подверженная ни одному из влияний или разновидностей одного и того же влияния. Она проходит через все испытания невредимой, не считая одного легкого полуобморока. Крайне странно!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});