Запасной инстинкт - Сергей Майоров

Шостак вернулся к перевернутому столику, перекинул ремень сумки через плечо, поднял сигареты и вышел вон. Еще три минуты назад он думал, какой дорогой и как именно добраться до границы, миновать все хитроумные ловушки копов. Была надежда на то, что они и вовсе ничего не узнают о камнях. Исчезновение из ЦПЛ при известных обстоятельствах не есть преступление. Пока маховик бюрократической системы раскрутится и приведет в движение все местные и международные рычаги поиска, будет поздно. Он исчезнет. Но с появлением недоумков, присланных неизвестным хозяином, ситуация изменилась. Теперь для уничтожения Витольда Романовича не нужно никакой раскачки. Он присвоил то, что ему не принадлежит. Самое удивительное заключалось в том, что эти двое наверняка знали — алмазы при нем. Иначе они не стали бы так нагло и молча пытаться лишить его жизни. Все еще только начиналось.

Шостак бросил сумку на заднее сиденье «Форда». Мосты были сожжены три минуты назад. Теперь же не просматривалась и дорога, ведущая вперед.

Вратислав Петрович Ежов заехал за плотную шеренгу гаражей, расположенных за магазином «Прощальный», и сжег паспорт и водительское удостоверение на имя Шостака.

Дороги вперед не было. Лишь направление движения с разделительной полосой.

Виктория Бородулина аккуратно уложила в пухлое дело несколько протоколов допросов и заперла его в сейф. Она взяла со стола сумочку и еще раз окинула взглядом кабинет. Все ли выключено, нет ли чего лишнего на столе?

Она вдруг подумала, что Марченко может завтра запросить дело на проверку, а в нем находятся материалы, еще не подшитые, не внесенные в опись. Разноса не будет, но носом прокурор ткнет обязательно.

Взять дело домой и привести в порядок?

Она решила этого не делать.

— Пока! — Виктория кивнула сержанту полиции, дежурившему в следственном комитете.

Сержант улыбнулся ей в ответ и проводил взглядом стройную фигуру до самого выхода. Когда за девушкой захлопнулась тяжелая дверь, он вздохнул и снова уткнулся в детектив.

«Интересно, она замужем или нет?»

«Интересно, она замужем или нет?»

Сержант оторвался от книги, поднялся и проверил помещения. Все правильно, Бородулина вышла последней. Еще немного подождав, он запер входные двери и подошел к узкому шкафу. После самарского пожара было принято решение дубликаты ключей от всех кабинетов сдавать под охрану сотруднику полиции, дежурившему ночью в комитете. Именно тогда над столом и появился этот шкаф, более похожий на пенал. За его створками обнаружилось около трех десятков вбитых гвоздей, на которых висели ключи с жестяными брелоками. Найдя тот, на котором был выбит нужный номер, он снова улыбнулся. Сержанту не терпелось проверить стол девушки.

Он уже поднялся на второй этаж, как вдруг что-то вспомнил, вернулся обратно и поставил телефон на максимальную громкость. Вот теперь можно идти.

«Если будут спрашивать, почему долго не подходил, скажу, что был в уборной. Нет! Заявлю, будто делал обход здания».

В кабинете едва заметно пахло туалетной водой. От этого запаха желание пошарить в столе Виктории только усилилось.

Бланки, бланки, бланки, бланки…

Расческа. Уже ближе.

Зеркало, помада. Сержант вывинтил тубус. Запах…

Он уже забыл, зачем пришел. Его волновал уже сам процесс. Сержант вздохнул, еще раз понюхал помаду, направился к двери, вдруг резко остановился и повернул голову в дальний угол кабинета. Что-то привлекло его внимание. Некоторое время он не мог понять, что именно, потом сообразил.

Из замочной скважины тяжелого советского насыпного сейфа, пережившего всех прокуроров области, торчал ключ. Первым на глаза любопытному сержанту попалось толстое, листов в двести, уголовное дело. Он напряг зрение, и его губы забормотали в мертвой тишине здания прокуратуры:

— По факту убийства Вирта А. В., Милешиной Е. М., Верника А. С.

В половине второго ночи он почти закончил «знакомиться с делом» и перевернул предпоследнюю страницу. Между ней и корочкой дела лежал листок. По мере того как сержант углублялся в его изучение, им овладевало странное беспокойство. Наконец он захлопнул дело и задумался.

Разницу в понятиях «преступление светлое» и «преступление темное» он понимал. Первое с установленными злодеями, второе с неустановленными. В изученном им деле отсутствовали какие-либо фамилии подозреваемых. Это давало основание предполагать, что преступление — темное. Опера называют их темняками. Но вот последний лист, исписанный убористым почерком и не подшитый в дело, в одну секунду превращал темное преступление в светлое. Если верить тому, что написано на листке, то оно становилось не только светлым, но еще и громким.

В один момент из головы сержанта полиции Шумерова испарились запах духов, аромат помады и мысли о симпатичной девушке. Изнутри долбил в уши и рвался наружу только один вопрос.

Сколько?

Сколько ему, сержанту Шумерову, может дать денег человек, указанный в документе, за то, что он передаст ему этот листок?

Судя по фамилии и содержанию бумажки, сержант Шумеров сможет получить очень много. Хватит на то, чтобы обедать и танцевать эту Бородулину, пока та ему не надоест.

Сержант взял в руку листок и подошел к копировальному аппарату. Поскорей бы нагрелся, мать его!..

Вот она, копия, еще теплая, пахнущая денежными знаками и, определенно, тюремным сроком.

Дело в сейф, ключ в скважину, второй на место, в шкаф, на гвоздь.

Копия еще не остыла и приятно грела тело под рубашкой.

— Откуда я знаю, сколько мне нужно? — удивился Никитин, исключив в вопросе излишнюю эмоциональность.

Он стоял в кабинете начальника ГУВД, перед его хозяином. Саша знал, что придет срок, и этот момент настанет. От таких бесед не менялось ровным счетом ничего. Начальник не предлагал и не советовал. Он задавал риторические вопросы и требовал дать на них четко сформулированные ответы.

— Вы отвечаете как постовой полицейский! — Начальник ГУВД Смыслов бросил очки на стол. — А меня Москва долбит, как участкового Анискина, — когда, когда, когда? Мне что, тоже так отвечать: «Откуда я знаю»?!

— Товарищ генерал-майор, Москве станет легче, если я скажу — месяц?

— Месяц?!

— Я только предположение высказал.

— Ты знаешь, куда пойдешь работать со своими предположениями?! Опером в райотдел!

Спор с генералом ГУВД приравнивался к рубке топором бронзового памятника. Поэтому Никитин лишь молчал и рассматривал узор ковра под своими ногами, когда начальник отправлял его на новые должности.

По его подсчетам, процесс распятия должен был закончиться через несколько секунд вопросом: «Когда я увижу реальные результаты?»

«Полагаю, что на следующей неделе доложу вам о результатах».

Более неопределенный ответ придумать было практически невозможно, но Смыслов успокаивался и поднимал со стола очки, брошенные на него в начале разговора.

Однако окончание этой беседы сложилось несколько иначе.

После заключительной фразы Александра Смыслов вдруг опять снял очки, поморщился как от зубной боли и все-таки посоветовал:

— Брось ты эти версии с причастием воров в законе к такого рода преступлениям.

Никитин опешил.

— Не понял.

— Все ты понял. Оставь в покое воров. Ты не того уровня. Ищи настоящего убийцу. Каждый день будешь докладывать мне лично. Понял? — Смыслов зло посмотрел на Никитина. — Иди.

— Есть. — В дверях Александр обернулся и спросил: — Виктор Степанович, а с чего вы взяли, что в деле каким-то образом звучало имя хоть одного вора? Я никаких бумаг не писал, с делом знакомился, там ничего нет про законников. Я что-то не пойму…

— Не врубай дурака, Никитин. У тебя своя информация, у меня своя. Все, свободен.

Саша в полном недоумении прошел весь коридор третьего этажа.

«Никто из моих проболтаться не мог. Исключено. Марченко? Глупость несусветная! Старик не из продажных. Если он кого и считает полным деградантом, так это Смыслова. Нет! Бородулина? Черт!.. Может быть. Девчонка неопытная, ей и сознательную гадость делать не нужно, просто позвонит какой-нибудь Смыслов, она в разговоре и вылепит чудо-залепуху. Не корысти ради, а пользы для. Вечер перестает быть томным».

Глава 12

Черников уже неплохо ориентировался в обстановке. Он достал из буфета рюмки, поставил на прикроватный столик, с хрустом свинтил пробку с бутылки азербайджанского коньяка и разлил. Как обычно, себе на палец, старику — полную. Рюмки были тридцатиграммовые, поэтому Черников не чувствовал угрызения совести по поводу того, что он спаивал пожилого человека. Этот тип пил, не пьянея. При этом он еще и укорял Черникова в скупости.

— Что-то, Серега, ты не слишком меня жалуешь в последние дни, — жаловался Муромов. — Начал с «Арарата», а заканчиваешь каким-то мерзким пойлом.