Наша тайная слава - Тонино Бенаквиста

— Что ж, я объясню вам, причем подробно, откуда у меня эти деньги. Откуда они на самом деле взялись. Но прежде чем рассказать их историю, я хочу, чтобы вы пообещали не прерывать меня.

Суховатым жестом через стеклянную перегородку директор сделал знак секретарше не беспокоить его.

— Я вас слушаю, — сказал он, приготовившись к признаниям, относящимся к сфере банковской конфиденциальности. У всех этих типов из шоу-бизнеса наверняка есть что скрывать, так что казначеям приходится выслушивать их, как священникам своих грешников.

— Чтобы вы поняли происхождение моих средств, я должен вернуться к незапамятным временам. К детству и сокровищам его невинности.

При слове «детство» банкир вообразил себе запутанные дела большого французского семейства, с прицелом на кровавое наследство.

— Детство… Оно заставляет нас вечно и безутешно тосковать по его восторгам, открытиям и завоеваниям. Мои родители были, как их называли в то время, «средние французы», люди без историй, которые уже во цвете лет готовились к уходу на покой, к мирной жизни в домике на солнышке. Я был тогда бесстрашным мальчишкой, возомнившим себя капитаном Фракассом, который осмеливался заглядывать под юбку девочкам и воровать яблоки, — в общем, я рос настоящим постреленком, способным на все, но вовсе не плохим. Когда я вспоминаю того живого и храброго мальчугана, которым был когда-то, у меня впечатление, будто это память о чьем-то чужом детстве. Если бы вы знали, до чего я любил свои юные годы…

Как далеко он собирается зайти? Теперь директор стал опасаться, что имеет дело с богатым сумасбродом, который принимает своего банкира за психоаналитика, а психоаналитика за лучшего друга. С одним из тех типов, которые работают по ночам, а днем забавляются, нарушая порядок и правильное функционирование социального организма. Детство! Да кому какое дело до детства этого сумасшедшего, пусть даже гениального и знакомого с самим папой римским!

— Так и вижу, как разгуливаю по кварталу, где родился: нос по ветру, руки в карманах, настроение — что-нибудь набедокурить, ведь я свободен, волен нарушать правила, искать приключения на углу улицы, принимать себя за мстителя из комиксов, бросать вызов соперничающей банде. Да, свободен, каким уже никогда больше не буду.

Это детство может длиться часами! А его собственная дочь в это самое время в слезах, от радости или разочарования! И он пропустит эту символическую встречу из-за клиента с двумя миллионами евро, который может позволить себе эту роскошь — хвастаться тем, что у него было детство!

— Когда мы думаем о ребенке, которым были когда-то, каждый из нас вспоминает миг нашей славы, чистый миг торжества, который все еще сияет в нашем сердце взрослого, и, быть может, именно он заставит нас сказать в час последнего вздоха, что жизнь стоила того, чтобы ее прожить. Но есть и его полная противоположность, когда немилость судьбы поражает нас так внезапно, что с тех пор мы живем с вечным наваждением, как бы это не повторилось снова, несмотря на все защитные сооружения, которые сумели возвести. Поищите хорошенько…

Совершенно незачем искать: оба эти момента тотчас же выныривают в памяти банкира, будто это случилось вчера. Чемпионат между несколькими коммунами по легкой атлетике среди юношества. Никаких надежд выйти в финал стометровки, слишком многие обгоняют его с самого старта. И тут первый сюрприз — зато он прыгает через барьеры как никто! Он умеет инстинктивно выбрасывать вперед одну ногу и одновременно подгибать другую без малейшей запинки — такой вот дар. И он выигрывает финал, 110 метров за 17,06 секунды, рекорд, который будет побит лишь через пять лет. В тот день он поднялся на самую высокую ступеньку пьедестала на глазах своей семьи, товарищей и даже той, на кого месяцами засматривался с вожделением, не зная, как привлечь ее внимание. Помимо рождения детей, только из-за этого мига счастья у него увлажнялись глаза. Что касается наихудшего воспоминания, то это случилось как-то в воскресенье, когда он впервые надел куртку из кожи косули, приобретенную после долгой борьбы с матерью, которая считала ее чересчур маркой, а главное, слишком дорогой. Он тогда покрасовался в обновке по кварталу, принимая высокомерные позы, а потом позволил втянуть себя в битву за обладание пустырями, с засадами в грязи и потасовками в колючих кустах. К вечеру, когда он вернулся домой с войны, куртка была вконец испорчена, и ему пришлось выдержать разочарованный и презрительный взгляд отца. Уж лучше бы он стерпел тогда наказание, порку, чем это немое, не подлежащее обжалованию осуждение. Сорок лет спустя этот единственный взгляд затмил тысячи улыбок и отеческих объятий.

Артист ждал ответного откровения, но так и не дождался. Хотя, в конце концов, ему было плевать на воспоминания банкира.

— В моем случае, — продолжил он, — случилось и то и другое, одним и тем же осенним утром, в классе СМ2. Прежде всего уточняю, что не был особо одаренным учеником ни по одному предмету. Как в математике, так и во французском я делал немалые усилия, чтобы не потерять почву под ногами и достичь всего лишь достаточного уровня, чтобы не остаться на второй год, а большего от меня никто и не требовал. Однако тем утром я отличился на уроке французского, сам того не желая! Как сказал бы игрок в покер: повезло. Даже когда вы не хотите играть, случается, что хорошие карты приходят к вам самым чудесным образом, и открываешь их наудачу, не подозревая, что они принесут вам крупный выигрыш. Чтобы проиллюстрировать свой урок, посвященный синонимам, учительница предложила нам поупражняться: требовалось переформулировать очень короткие фразы, всякий раз по-разному, и, несмотря на ограниченный словарный запас, я в этой игре оказался непобедимым, дойдя до того, что предлагал четыре-пять вариантов, в то время как остальные ученики с трудом находили один. Учительница удивилась, что я оказался таким сметливым, и стала подбрасывать мне примеры все труднее и труднее, но я всякий раз справлялся. Тогда она изменила задание и прочитала нам короткий текст, останавливаясь на некоторых словах, которые требовала написать, соблюдая орфографию. Я оказался единственным, кто не сделал ни одной ошибки в словах «реквием» и «симфония», которые знал неизвестно откуда, потому что дома никто классическую музыку не слушал! Мое выступление могло бы на этом и остановиться, но мне все было мало. Перед самой переменой она задала нам выучить к следующему уроку стихотворение «Бумажная мельница» Жака Превера, и я, против всяких ожиданий, исправил ее ошибку: это было стихотворение не Превера, а Мориса Карема. Она в изумлении рассмеялась и поставила мне десять баллов, что достойно увенчало пройденное мной испытание. Бог свидетель: с тех пор я выигрывал все мыслимые для песенника награды, моим текстам, исполненным со сцены, устраивала овацию стотысячная публика, но ни один мой успех никогда не был столь же оглушительным, как в то утро, когда я отличился перед всем классом, — всего один час, но это был момент полнейшей благодати.

Банкир нашел весьма бледным этот момент благодати по сравнению со своим собственным.

— Но в тот день я узнал правило, которое подтверждалось всю мою оставшуюся жизнь: когда три человека восхищаются тобой на ярком свету, двое других ненавидят тебя в тени. Восхищение притягивает ненависть так же, как страсть — насилие, а под страстью я понимаю сумму страданий, которые претерпевает мученик. Едва выйдя из класса, где меня превозносили до небес даже ученики, прежде игнорировавшие мое существование, остальные ждали, когда я затеряюсь среди суеты школьного двора, чтобы поздравить на свой лад. Ибо в их глазах я совершил наихудший грех: проявил спесивое зазнайство. И они не имели ничего общего с шайкой терроризировавших коллеж хулиганов, драчунов и вымогателей, поскольку эти отъявленные звереныши ни во что не ставили первых учеников в классе с их хорошими отметками; для них имела значение только возможность чем-нибудь поживиться, и в своей алчности они были вполне предсказуемы. С этой шпаной я бы сумел оттянуть разборку, притворился бы, будто принимаю их угрозы всерьез, прежде чем перейти к ударам, и они отстали бы от меня на время, дав мне возможность подготовиться к отпору. Ах, как же я пожалел об этих головорезах…

Банкир уже не слушал. С тех пор как он начал свою карьеру, сколько клиентов рассказывали ему о своей жизни, пытаясь его разжалобить, словно несчастное детство было способно покрыть дефицит на счете, словно недавний траур мог оправдать буйство их трат. Жаловались и богачи, причем даже сильнее, поскольку были одарены хищным воображением, толкавшим их еще больше округлить свои миллионы; они, разодетые словно принцы, осмеливались клянчить милостыню, требовали бесплатных услуг и торговались за проценты, как старьевщики.