Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К° - Григорий Василенко

Следовательно, сама по себе отпадает необходимость в чрезвычайных мерах, а значит, и в чрезвычайных органах, практиковавших эти меры.

Постановлением ВЦИК все функции ВЧК и ее органов переданы организуемому при Наркомвнуделе Госполитуправлению, под личным председательством наркома внутренних дел.

Достаточно напомнить, что народным комиссаром внутренних дел является тов. Дзержинский, чтобы быть спокойным, что наблюдение и руководство новым органом, заменяющим отныне ВЧК, возложено на лицо, умеющее как следует соблюдать и охранять интересы трудящихся от замыслов их тайных и явных врагов.

Могут ли при таких условиях торжествовать враги рабочих и крестьян, следует ли опасаться поэтому друзьям трудящихся?

Конечно, нет!

ВЧК и ее органы упраздняются, но не упраздняется решимость, необходимая в устранении злых умыслов и козней наших врагов.

Борьба возложена на новый аппарат, который — и в этом уверены все трудящиеся — сумеет с таким же рвением и самопожертвованием, как ВЧК со своими отделами, вести ее и выходить победителем».

— Ну как? — спросил Смиренин.

— Убедительно.

— Вашей подготовкой будет заниматься товарищ Крикун. Он побывал в Константинополе, знает линию борьбы с бандитами, в этом вы, наверное, убедились. Что еще о нем добавить? — посмотрел Смиренин на молчавшего и несколько смущенного Крикуна. — Сам из казаков, может договориться с любым казаком. Знает все стременные и закурганные...

9

Гуляева поселили у одного надежного станичника, запретив показываться в отделе. Андрей Крикун приносил ему в хату материалы, с которыми тот должен был знакомиться в порядке подготовки к командировке за границу.

— Читай, тут много полезного, — передавая папку с бумагами, говорил Крикун. — А потом товарищ Васвас велел организовать беседу с одним беляком, вернувшимся оттуда. Сейчас многие возвращаются, и среди них попадается притаившаяся контра.

— Кто велел? Я что-то не понял.

— Товарищ Васвас! Кратко, по-революционному, и контра сразу не сообразит, что это начальник ЧК. Он не обижается.

— А меня тоже окрестили?

— Само собой. Гуля-оглы Гули.

— Довольно точно, — рассмеялся Николай Васильевич. — Я могу быть, когда нужно, и Гуляевым и Гулиевым. Смотря по обстоятельствам.

— Так мы это и учитывали, товарищ Гуля-оглы Гули.

Гуляев раскрыл папку и начал читать собственноручное заявление бывшего врангелевского офицера, поручика Кривобокова, вернувшегося недавно из Константинополя в Новороссийск.

«...После окончательного поражения белых в Крыму в октябре 1920 года я, как офицер, служивший во врангелевских частях, из боязни суровой ответственности за свои действия перед Советским правительством эвакуировался из г. Феодосии на пароходе «Владимир» в Константинополь, а потом прибыл на остров Лемнос. Туда были перевезены многие кубанцы.

Прежде, во время гражданской войны, как-то не было времени дать себе отчет в своих действиях и прийти к какому-нибудь решению относительно своей роли в междоусобице. Мои политические убеждения явно расходились с тем, что проводилось в жизнь главковерхами белой армии, и с тем, к чему они стремились.

Если же временами и задумывался о происходящем и о перспективах будущего, то появлялось сознание преступной деятельности или закрадывались в душу сомнения в победе над русским народом, так как Красная Армия была именно — весь русский народ. Такие мысли возникли у меня уже в начале гражданской войны, но у многих была надежда на победу над большевиками, и я плелся за ними.

Таким образом, не разделяя лозунгов и стремлений своих начальников и будучи противником их убеждений, я был все-таки с ними, продолжая убивать и грабить русский трудовой народ против своего желания. Моя слабая критика и протесты мало находили сторонников. Начальники же и сослуживцы на меня смотрели как на вольнодумца, но терпели по службе, даже дорожили мной как офицером, точно и аккуратно выполнявшим свои обязанности. Особенно я был на хорошем счету как адъютант.

В первые же дни пребывания за границей, очутившись вдали от родины и семьи и без работы, ничего не видя впереди, невольно пришлось задуматься: что же представляет из себя так называемая белая армия? Что эта армия сделала, к чему она стремилась, и о чем мечтает ее офицер?

Там пришлось спокойно, здраво обсуждать все, что было известно, все, что обещали главковерхи и что в действительности дали, пришлось взвесить работу и роль, какая выпала на долю нас, малозаметных службистов.

Что мной сделано и во имя чего и для кого? Что предстоит делать и что могу сделать? Наконец, кто же прав, на чьей стороне справедливость?

Вот мои, может быть, неполные, заключения.

Белые, говоря о борьбе за народ, о защите его благополучия, в действительности пошли против народа, и народ выбросил их из России. В будущем, благодаря своей прежней деятельности, белые не могут рассчитывать на поддержку народа, когда бы, где бы и какую бы авантюру ни затеяли. Им народ не может верить и помогать. По моему глубокому убеждению, белые, кроме стремления к личному благополучию, кроме желания свести свои личные счеты, ни на что другое сейчас не способны. Где будут они — там будет угнетение, слезы, грабежи и кровь.

Я лично должен возвратиться к народу, из среды которого вышел, где остались мои родители и дети, и там уже если не придется или не смогу строить новую жизнь республики, то займусь какой-нибудь работой, чтобы искупить свою вину перед народом и семьей.

В то время, приблизительно в январе 1921 года, мне стало известно, что кубанским правительством (есть такое в Константинополе) набирается группа лиц, которых отправят на Кубань для организации восстания против Советской власти. Я тогда изъявил желание поехать и получил согласие на это. Целью своей поездки я поставил возвращение домой и службу на пользу Советскому правительству, работу только по его указанию.

В начале 1921 года с Лемноса нелегально выехала на Кубань с вышеуказанной целью группа в пятнадцать — двадцать человек. Я в ту группу не попал вследствие слабого состояния здоровья, но меня обещали отправить со следующей группой. Из числа уехавших на Кубань я знал полковника Орлова, полковника Посевина, казака станицы Отрадной Кубанской области есаула Гребенюка, подъесаула Малогутия, подъесаула Лаштабегу.

Из разговора с полковником Лебедевым, у которого я служил одно время адъютантом, мне известно, что из группы выехавших с Лемноса по разным причинам половина не прибыла по назначению, да и вообще все поехавшие не оправдали тех надежд, которые возлагали на них. В начале 1922 года Лебедев сказал, что я состою одним из первых кандидатов в формируемую на Кубань команду. До отъезда мне стало известно, что всем ведает какое-то объединенное правительство Юго-Восточного союза, которое готовит восстание на Северном Кавказе. Восстание должно сразу охватить все отделы, округа и уезды на Дону, Кубани и Терской области. Поэтому из-за границы будут посланы готовые ячейки в каждый отдел, округ и уезд, не менее пяти человек.