Нашествие 2. Буря миров - Андрей Левицкий

– Мы поедем туда, – повторил Максар и обратился к затаившемуся под лавкой пленнику: – Ты знаешь эти Бо-ри-совские пру-ды?

Землянин кивнул.

– Приказ от Косты бер'Маха тебе лично, – произнесла вестница. – Немедленно прибыть в Главный лагерь. Немедленно… оскверненный.

Последнее слово она презрительно выплюнула, словно это был комок чего-то гадкого, случайно попавший ей в рот.

В следующую секунду Максар очутился на земле, еще через мгновение одной рукой он сдавил смуглую кисть, скользнувшую к сигуру на ремне, а вторая, сжатая в кулак, врезалась вестнице в лицо.

Он не сломал ей нос, как недавно землянину, но всмятку разбил губы. И на этом не остановился – повалив на спину, ударил еще трижды. Наклонился и произнес:

– Ты можешь обращаться ко мне 'командер бер'Грон', девочка. Только так. Теперь повтори приказ Косты!

Кончик ножа, который Максар выхватил из ножен на ремне, проколол кожу на шее Анги. Лицо вестницы распухало на глазах. Шамкая разбитыми губами, давясь и сглатывая, она повторила приказ бер'Маха: командеру Максару немедленно прибыть к Центавросу.

Выяснилось также, что Анга направляется к Красному лагерю с приказом выслать небольшой развед-отряд, который должен будет наблюдать за встречей терианских повстанцев с местными воинами и, при возможности, следить за их перемещениями.

– Благодарю за сведения, вестница, – сказал Максар. Он чувствовал облегчение – понимание того, какое сильное чувство испытывает к нему бывшая подруга, уменьшило его боль. А может, помогло то, что он дал выход гневу?

Максар опустился на одно колено и, приблизив губы к уху лежащей навзничь Анги, добавил тихо:

– Я ни разу не вспоминал о тебе все это время.

После этого он поцеловал ее в висок, встал и, забрав один из двух ее сигуров, вернулся к машине со словами:

– Едем дальше – быстро!

Как только командер очутился на своем месте возле Эйзикиля, машины тронулись с места. Они стали объезжать мотоцикл и Ангу, которая села, осторожно трогая лицо. Пленный по-прежнему лежал на боку и вылезти из-под лавки не пытался. Бойцы равнодушно или насмешливо глядели на женщину, пытавшуюся вытереть кровь, что бежала по подбородку.

– Избиение вестницы… – покачал головой Эйзикил. – Их клан так это не оставит, командер. К тому же ты забрал ее сигур – святое оружие вестниц! Девица возненавидит тебя всею силой своей проклятой еретической души. Хотя не могу не отметить, я получил удовольствие, наблюдая за этой сценой.

II

Ночью перед нападением на лагерь Игорь практически не спал, а теперь вот сморило – заснул на верхней койке в спец-автобусе. И сквозь сон его позвала Тоня.Они оба были жаворонками, но жена вставала немного раньше, около шести. Она позвала из кухни: 'Игорек! Светло уже!' 'Да, сейчас', – ответил Игорь сквозь сон. Вслед за ней он всегда просыпался быстро – вскакивал, делал зарядку, а иногда затаскивал жену назад в постель… тоже своего рода зарядка, которая заменяла обычную гимнастику. Хотя в последний год, после инфаркта, отец ее много болел, и Тоня прямо с утра шла проверять, как он там. Отец очень много значил для нее, он сам воспитывал дочку с двенадцати лет, после того, как утонула мать (от покойной тещи осталась лишь черно-белая фотография в гостиной).Игорь сел, спустив ноги с койки. На него удивленно глядел Лабус.

– Что, капитан? – спросил он, приглаживая усы. – Что приснилось?

– Жена, – буркнул Игорь, спрыгивая на пол. – Отойди, я руками помахаю.

Лучи солнца проникали между освинцованными стальными полосками жалюзи. Вел Курортник, рядом с кабиной негромко переговаривались Явсен с Яковом. На нижней койке дрых, подложив ладонь под щеку, Григоренко.

– Ты так разборчиво во сне заговорил – что приснилось-то? Или это неделикатно я? Где жена твоя? Ты ж, капитан, нам так ничего о себе и не рассказывал.

Игорь стал приседать, вытянув перед собой руки, потом принял стойку и побоксировал воздух. К физкультуре он относился серьезно – тело у тебя одно, и если не хочешь, чтобы оно начало рассыпаться, подводить в ответственные моменты, следует его любить, заботиться о нем. То есть поддерживать в форме.

Сейчас он боксировал особенно ожесточенно, молотил кулаками воздух, отклонялся влево и вправо, уходя от ударов, – Лабус, присевший на край нижней койки, даже откинулся назад, сдвинув Веню к стенке.

А все потому, что лицо Тони плавало у Игоря перед глазами и никак не хотело исчезать. И голос ее: 'Игорек, вставай!' – звучал в ушах.

Наконец, вспотев и сбившись с дыхания, он замер боком к Лабусу, опустив руки и прикрыв глаза. И лишь тогда ответил на заданный вопрос:

– Она утонула вместе с автобусом. Ехала из Москвы, когда на них напали варханы.

Помолчав, Костя спросил:

– А ты откуда это знаешь? В смысле, где ты был в тот момент?

– Следом на мотоцикле гнал. Прыгнул в воду за автобусом, но он сразу ушел на дно. Я нырял долго, потом меня течение понесло… А потом Хорек вытащил. Выходит, я ему жизнью обязан. Он меня спас… а я ее – нет.

Игорь снова начал приседать – резко, быстро. Закончив, покрутил головой, разминая позвонки, постучал ребром ладони по шее с разных сторон.

– Ты поспокойнее, капитан, не так яростно, – посоветовал Лабус. – А то вы с Лехой одинаковые. У нас в деревне самогонный аппарат был, как-то дед перемудрил, он и рванул. Я как раз в сарай зашел, и тут бах! – дед весь в браге, я в браге, из крыши сарая пару досок вырвало, а спираль аж в огород улетела. Так вот вы оба похожи на тот аппарат прямо перед взрывом. От вас вроде гудение неслышное идет, понимаешь, о чем я? Опасно это для здоровья.

– А что с Курортником? – спросил Игорь. – И как бы помыться, Костя?

– В бачке вода закончилась, давай так полью. – Лабус вытащил из-под койки пятилитровую пластиковую бутыль, свинтил крышку и поднялся. – Над раковиной стань, вон, видишь, за мониторами? Так…

Раковина была прикручена к стене низко, на уровне пояса. Игорь нагнулся, сложив ладони ковшиком. Костя опустил бутыль, полилась вода.

– У Лехи, как он думает, родители и сестра младшая погибли, – негромко заговорил Костя. – Он в этом уверен, хотя я и доказываю ему, что их еще рано хоронить. Ничего ведь не известно. Они жили в Кусково, интеллигентная такая семья: мама – учительница в институте, батя – врач, как его… педиатр. Сестра – студентка. Когда из Лефортово мы вырвались, сразу туда – а дом разрушен. Такой завал огромный… вдвоем никак не разгрести. Да и варханы вокруг разъезжали, нельзя было там оставаться.

Игорь выпрямился, стащил с плеча полотенце, и Костя, завинчивая бутыль, добавил:

– В общем, он вбил себе в голову, что они погибли, все трое. И теперь как ты – ожесточенный, только о мести думает.

– Я не думаю о мести, – начал Сотник и замолчал.

– А о чем же еще? – хмыкнул Лабус. – О справедливом возмездии, что ли? Ты варханов хочешь убивать – да побольше, побольше. Скажешь, нет? Мстишь им за боль.

Присев на край койки, Игорь стал обуваться.

– Если бы мы просто мстили за боль, то носились бы по Москве с выпученными глазами, с тесаками в руках, и резали бы варханов, пока нас обоих не хлопнули.

– Ну так вы же не полные идиоты, правильно. Все-таки военные, как-то контролируете себя. Но ведь хочется именно так: схватить что потяжелее и разбивать гадам бошки, и резать их, и стрелять, а, Сота? Я же помню, как ты пальцы сгибал да считал: раз вархан, два вархан… Прикидывал, скольких завалил. Ты не думай, я не из пустого любопытства к тебе в душу полез. Я это сейчас к тому говорю, чтобы вы и дальше себя контролировали и мозгами шевелили, как лучше действовать. Лехе я все это уже высказывал… А ну вставай, молодой! – гаркнул он, толкнув Григоренко. – Все на ногах уже!

Веня сел на койке, хлопая глазами.

– Очухался, салабон? Подъем!

Позевывая, Григоренко молча взялся за стоящие под койкой ботинки.

– Явсен, эй! – позвал Лабус и, когда пеон обернулся, спросил: – А ты уверен, что не в засаду едем? Яков, ты-то уверен?

– Костик, я знаю то же самое, что и ты. Явсен хотел связаться с друзьями на Териане, но с ними связи нет из-за необычных флуктуаций или, скажем так, помех, зато мы случайно вышли на связь с их отрядом, попавшим на Землю. И как я могу тебе ответить на вопрос…

Курортник из кабины крикнул:

– В окна смотрите! Слева… И справа тоже!

Похватав оружие, Яков, Лабус и Сотник встали возле окон, наполовину прикрытых жалюзи. Явсен остался сидеть, что-то громко втолковывая единственному в автобусе человеку, который хоть как-то мог его понять. Григоренко, поспешно натянув рубаху, тоже схватился за автомат и пригнулся, выглядывая в щель между полосками стали.