О дивный новый мир - Олдос Хаксли

«Господи Форде, как я их ненавижу», – думал Бернард.

– Было нечто, именовавшееся Небесами; но, тем не менее, спиртное пили в огромном количестве.

«Как бифштекс, как кусок мяса».

– Было некое понятие – душа, и некое понятие – бессмертие.

– Пожалуйста, узнай у Генри, где он его достал.

– Но, тем не менее, употребляли морфий и кокаин.

«А хуже всего то, что она и сама думает о себе, как о куске мяса».

– В 178-м году э. Ф. были соединены усилия и финансированы изыскания двух тысяч фармакологов и биохимиков.

– А хмурый у малого вид, – сказал помощник Предопределителя, кивнув на Бернарда.

– Через шесть лет был налажен уже широкий выпуск. Наркотик получился идеальный.

– Давай-ка подразним его.

– Успокаивает, дает радостный настрой, вызывает приятные галлюцинации.

– Хмуримся, Бернард, хмуримся. – От хлопка по плечу Бернард вздрогнул, поднял глаза: это Генри Фостер, скотина отъявленная. – Грамм сомы принять надо.

– Все плюсы христианства и алкоголя – и ни единого их минуса.

«Убил бы скотину».

Но вслух он сказал только: – Спасибо, не надо, – и отстранил протянутые таблетки.

– Захотелось, и тут же устраиваешь себе сомоотдых – отдых от реальности, и голова с похмелья не болит потом, и не засорена никакой мифологией.

– Да бери ты, – не отставал Генри Фостер, – бери.

– Это практически обеспечило стабильность.

– «Сомы грамм – и нету драм», – черпнул помощник Предопределителя из кладезя гипнопедической мудрости.

– Оставалось лишь победить старческую немощь.

– Катитесь вы от меня! – взорвался Бернард.

– Скажи пожалуйста, какие мы горячие.

– Половые гормоны, соли магния, вливание молодой крови…

– К чему весь тарарам, прими-ка сомы грамм. – И, посмеиваясь, они вышли из раздевальной.

– Все телесные недуги старости были устранены. А вместе с ними, конечно…

– Так не забудь, спроси у него насчет пояса, – сказала Фанни.

– А с ними исчезли и все старческие особенности психики. Характер теперь остается на протяжении жизни неизменным.

– …до темноты успеть сыграть два тура гольфа с препятствиями. Надо лететь.

– Работа, игры – в шестьдесят лет наши силы и склонности те же, что были в семнадцать. В недобрые прежние времена старики отрекались от жизни, уходили от мира в религию, проводили время в чтении, в раздумье – сидели и думали!

«Идиоты, свиньи!» – повторял про себя Бернард, идя по коридору к лифту.

– Теперь же настолько шагнул прогресс – старые люди работают, совокупляются, беспрестанно развлекаются; сидеть и думать им некогда и недосуг, а если уж не повезет и в сплошной череде развлечений обнаружится разрыв, расселина, то ведь всегда есть сома, сладчайшая сома: принял полграмма – и получай небольшой сомоотдых; принял грамм – нырнул в сомоотдых вдвое глубже; два грамма унесут тебя в грезу роскошного Востока, а три умчат к луне на блаженную темную вечность. А возвратясь, окажешься уже на той стороне расселины, и снова ты на твердой и надежной почве ежедневных трудов и утех, снова резво порхаешь от ощущалки к ощущалке, от одной упругой девушки к другой, от электромагнитного гольфа к…

– Уходи, девочка! – прикрикнул Директор сердито. – Уходи, мальчик! Не видите разве, что мешаете Его Фордейшеству? Найдите себе другое место для эротических игр.

– Пустите детей приходить ко мне[25], – произнес Главноуправитель.

Величаво, медленно, под тихий гул машин подвигались конвейеры – на тридцать три сантиметра в час. Мерцали в красном сумраке бессчетные рубины.

Глава четвертая

Лифт был заполнен мужчинами из альфа-раздевален, и Ленайну встретили дружеские, дружные улыбки и кивки. Ее в обществе любили; почти со всеми ними – с одним раньше, с другим позже – провела она ночь.

Милые ребята, думала она, отвечая на приветствия. Чудные ребята! Жаль только, что Джордж Эдзел лопоух (быть может, ему крошечку лишнего впрыснули гормона паращитовидки на 328-м метре?). А взглянув на Бенито Гувера, она невольно вспомнила, что в раздетом виде он, право, чересчур уж волосат.

Глаза ее чуть погрустнели при мысли о чернокудрявости Гувера, она отвела взгляд и увидела в углу щуплую фигуру и печальное лицо Бернарда Маркса.

– Бернард! – Она подошла к нему. – А я тебя ищу. – Голос ее раздался звонко, покрывая гуденье скоростного идущего вверх лифта. Мужчины с любопытством оглянулись. – Я насчет нашей экскурсии в Нью-Мексико. – Уголком глаза она увидела, что Бенито Гувер удивленно открыл рот. «Удивляется, что не с ним горю желанием повторить поездку», – подумала она с легкой досадой. Затем вслух еще горячей продолжала: – Прямо мечтаю слетать на недельку с тобой в июле. (Как бы ни было, она открыто демонстрирует сейчас, что не верна Генри Фостеру. На радость Фанни, хотя новым партнером будет все же Бернард.) То есть, – Ленайна подарила Бернарду самую чарующе многозначительную из своих улыбок, – если ты меня еще не расхотел.

Бледное лицо Бернарда залилось краской. «С чего он это?» – подумала она, озадаченная и в то же время тронутая этим странным свидетельством силы ее чар.

– Может, нам бы об этом потом, не сейчас, – пробормотал он, запинаясь от смущения.

«Как будто я что-нибудь стыдное сказала, – недоумевала Ленайна. – Так сконфузился, точно я позволила себе непристойную шутку, спросила, кто его мать или тому подобное».

– Не здесь, не при всех… – Он смолк, совершенно потерявшись.

Ленайна рассмеялась хорошим, искренним смехом.

– Какой же ты потешный! – сказала она, от души веселясь. – Только по крайней мере за неделю предупредишь меня, ладно? – продолжала она, отсмеявшись – Мы ведь «Синей Тихоокеанской» полетим? Она с Черинг-Тийской башни* отправляется? Или из Хэмпстеда?

Не успел еще Бернард ответить, как лифт остановился.

– Крыша! – объявил скрипучий голосок.

Лифт обслуживало обезьяноподобное существо, одетое в черную форменную куртку минус-эпсилон-полукретина.

– Крыша!

Лифтер распахнул дверцы. В глаза ему ударило сиянье погожего летнего дня, он встрепенулся, заморгал.

– О-о, крыша! – повторил он восхищенно. Он как бы очнулся внезапно и радостно от глухой, мертвящей спячки. – Крыша!

Подняв свое личико к лицам пассажиров, он заулыбался им с каким-то собачьим обожаньем и надеждой. Те вышли из лифта, переговариваясь, пересмеиваясь. Лифтер глядел им вслед.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});