Рыбалка в море Демонов - Майкл Ши

– забота конюхов.

Буря в коридоре продолжалась. Я знал, что она не стихнет до самого утра, пока не выдохнется приманка. Аптекари и родственники предоставили прислуге сражаться с крысами и убирать затем трупы, а сами поспешили передислоцироваться в соседнюю спальню. Принесли крепкие напитки, от которых никто из присутствующих, судя по звукам, не отказался. Несколько раз кто-то пытался завязать разговор, но он быстро затухал, так и не сделавшись общим.

Мы провели в засаде больше двух часов, когда я наконец решил, что настала пора активно вмешаться в происходящее. Шамблор захрапел. Похоже было, что он быстро идет на поправку. Время от времени из его горла вместо храпа вырывался какой-то булькающий звук, и тогда угловатый родственник брал с ночного столика чашу с поссетом, наклонялся над спящим и тонкой струйкой вливал напиток ему в рот. Капитан Флота чмокал губами, делал глубокий вдох и не просыпался. Очевидно, он снова вознамерился натянуть нам всем нос. Меня это отнюдь не устраивало, я вовсе не хотел встретиться с Исторгателем Душ измотанным долгим, томительным ожиданием. Я протянул было руку через лежащего между нами Дефалька к плечу Халдара, чтобы предупредить его, как вдруг Гладда, обращаясь к сиделке, негромко спросила:

– Как ты думаешь, они пришли… за отцом?

– Нет, – сухо ответила та. Слушая их, можно было подумать, что женщины совершенно позабыли о присутствии других людей. – Они ведь не пошли за ним сюда, правда? Вот тебе и ответ, – закончила сиделка. Снова наступила тишина.

– Их так много… – произнесла Гладда.

И тут я понял, что надо делать. Потихоньку я вытащил из кармана штанов мелкую медную монетку и, пользуясь тем, что пол в комнате был покрыт коричневым ковром, на фоне которого ее никто не увидит, резким щелчком послал ее точно в противоположную стену. Раздался легкий стук, прозвучавший в тишине комнаты как гром. Нескладный кузен взвизгнул, какая-то из женщин так резко сорвалась с места, что ее стул с грохотом полетел на пол. Аптекарей послали осмотреть дальний угол комнаты, остальные сгрудились за их спинами. Я быстро сел и опустил капсулу с ядом в чашу у кровати. Все было проделано так ловко и чисто, что и под страхом смерти не повторить. Яд звонко плюхнулся в поссет, отчего присутствующие опять заохали и заахали, но, не сумев определить источник звука, скоро замолкли. Мою монетку они также не нашли. Нервно озираясь и оглядываясь на каждом шагу, они вернулись на свои места. Оставалось только ждать, когда храп магната опять сменится бульканьем.

После того как капсула с ядом попала в поссет, все происходящее стало обретать черты реальности. Теперь человек на кровати наверняка умрет, и быстро. А значит, скоро перед нами откроется дверь на тот свет. Никто, кроме нас, не увидит, как она распахнется, и только мы будем знать, кого она пропустит в нал мир. И вот чтоб мне сгореть, Барнар, если при этой мысли со мной чуть не сделалась истерика. На меня вдруг напал смех, да такой сильный, что, пытаясь его подавить, я почувствовал, как балдахин заходил подо мной ходуном.

Все дело было в Дефальке. Мрачная участь поджидала его буквально за углом, но какой до смешного нелепой дорогой приближался он к ней с нашей помощью! Какие предположения, одно другого причудливее, должно быть, строит он сейчас и как далеки они все от истины! Мне вспомнились последние слова, которые он сказал перед тем, как мы его взяли: «Я не хочу терять время». Увы, Дефальк! В то самое мгновение Халдар ввозил тебя в ворота вечности!

Я знаю, ты понимаешь, мой смех не означает, что мне не было его жалко. Я и смеялся отчасти именно из-за жалости к нему. Неконтролируемый смех сотрясал меня с головы до ног – плохой признак, особенно учитывая схватку, которая мне предстояла в ближайшем будущем.

Больной с присвистом задышал во сне, и снова раздалось журчание вливаемого в горло напитка. От этого звука у меня под ложечкой точно ключ повернулся, открыв дорогу страху.

Халдар тронул меня за плечо, показывая, что готов. Мы сцепили руки над грудью Дефалька, и мой друг зашептал заклинание. Дыхание магната на постели под нами вдруг изменилось, стало хриплым и судорожным. Сиделка воскликнула:

– Ваш отец! Глядите!

Ее сухой ломкий голос чувственно дрожал, точно сам вид смерти доставлял ей физическое удовольствие. Я почувствовал ее голос как нечто живое и плотное, он словно прополз по мне, будто слизняк. Кожа моя стала сверхъестественно чуткой. Я ощущал всех, кто был в это мгновение в комнате, словно каждое их движение проходило прямо сквозь мои нервы. Я чувствовал, как содрогается лоно сиделки, слышал, как надежда борется с недоверием в голосе Гладды, когда она воскликнула: «Отец!» Все собрались вокруг кровати и стояли перешептываясь…

И вдруг в комнате наступила полная тишина, нарушаемая лишь дыханием умирающего. Никто не двигался. Ощущение пустоты было столь сильным, что я резко выпрямился на балдахине и страшно перепугался и удивился, увидев, что все здесь, только замерли на середине движения. Гладда смотрела прямо на нас, лицо ее закостенело в обращенной к небу мольбе, глаза ничего не выражали. И тут за дверью раздался звук. Он приближался. Шаги.

Странно, впечатление было такое, словно кто-то шагает по камню, а не по застланному ковром полу, и звук шагов эхом отдается в пещере, а не в коридоре жилого дома. Дверь спальни медленно отворилась в обратную сторону, против петель. Голый человекоящер шести футов росту, качнув широченными плечами, ступил внутрь. В руке он держал кожаный мешок, из чего я заключил, что это, должно быть, и есть Исторгатель Душ, мой будущий противник. От его кожистого, холодного на вид тела рептилии веяло такой несокрушимой силой, что я невольно содрогнулся. У него был короткий массивный хвост, чрезвычайно гибкий, которым он пользовался как упором. Я подумал, что в схватке его будет не повалить.

Но, когда следом за ним в комнату вошел Проводник Душ, я мысленно возблагодарил богов за то, что мне предстоит схватка всего лишь с его подручным. Проводник больше всего походил на заросшего волосами варвара. Чтобы не задеть головой о притолоку, ему пришлось пригнуться, – на мой взгляд, росту в нем было не меньше семи футов. На нем был потрепанный, замызганный килт и боевые сандалии, покрытые коркой засохшей грязи, икры туго перехватывали порванные и завязанные узелками шнурки. Волосатый, точно у обезьяны, торс прикрывал видавшие виды дорожный плащ. Глаза смотрели двумя узкими черными щелями, от щек, бледных, как ледник в горах,