РЕВОЛЮЦИОННОЕ БОГАТСТВО - Элвин Тоффлер

Эпоха персональных компьютеров, начиная с 1970-х годов и поныне, была отмечена своеобразным па-де-де: «Майкрософт» запускал все более и более мощные версии программ «Виндоус» для ПК, а «Интел» соответственно выпускал все более быстродействующие и емкие чипы для их поддержки.

В течение ряда лет две эти компании в своем симбиозе рассматривались как некая единая фирма, называемая в обиходе «Винтел». Синхронизация, пусть иной раз несовершенная, обеспечивала им феноменальное распространение ПК во всем мире. По контрасту с этим тесно связанные компьютерная и коммуникационная индустрии не раз обнаруживали, что у них нет партнера для «танцевального дуэта». И никакого балета не возникало.

В течение последнего полувека развитие компьютерной индустрии в Соединенных Штатах носило дикий, спонтанный и нерегулируемый характер. Производители компьютеров зачастую были недовольны медленными темпами развития в чрезмерно регулировавшейся индустрии телекоммуникаций. Хотя базовые технологии этих двух индустрий соответствовали друг другу, все более разнились темпы перемен в них. Согласно мнению многих аналитиков, прогресс в разработке микросхем, компьютеров и в смежных областях был бы гораздо более впечатляющим, не будь этого противоречия. Сходным образом — и это представляет особый интерес — в последние годы развитие сетей существенно отстает от увеличения быстродействия компьютеров. Впрочем, к 2005 году эта десинхронизация обрела обратный характер.

Каковы совокупные потери от эффекта десинхронизации на уровне фирм и отраслей — неизвестно, но вполне можно себе представить, насколько больший эффект производит десинхронизация в целых секторах экономики в эпоху революционного богатства.

Ужин без суши

Когда мелкий бизнесмен Минору Наито решил отпраздновать день рождения дочери в шикарном токийском суши-ресторане, была суббота. Господин Наито подошел к ближайшему банкомату, чтобы получить наличные. Но на часах было 6 вечера, а машина прекращала работу в 5. Так что пришлось в тот день обойтись без суши.

Тот факт, что банкоматы закрывались в столь ранний час, было, по словам «Нихон Кейзай Симбун» — японского аналога «Уолл-стрит джорнал», — «особенно поразительным, поскольку все больше магазинов в Японии работают в круглосуточном режиме». Короче говоря, банковский сектор оказался десинхронизованным с развитием розничного сектора в Японии.

Столкнувшись с конкуренцией иностранных банков и страховых компаний, которые предлагали свои услуги клиентам 24 часа в сутки, относительно скромный токийский Соуа-банк в конце концов открыл первые круглосуточные банкоматы (хотя поначалу они и закрывались уже в 10 вечера). Но один из крупнейших японских банков — UFJ — последовал этому примеру только в 2003 году.

Чтобы уничтожить разрыв между временем шопинга и графиком работы банков, требуются новые информационные технологии. Это означает постепенный отказ от старых, так называемых унаследованных информационных технологий или их апгрейд. Это не может быть сделано без изменения расчетов времени информационных потоков, бухгалтерских процедур, рабочих графиков, отчетов и прочего, ускоряя темпы развития одних участков, но по необходимости позволяя другим временно отставать. Каждый новый компьютер, каждая новая операционная система, новый тип использования или перемены в сети неизбежно меняют темпы, ритмы и уровни синхронизации данной организации. В Японии, как и везде, синхронизация для одного человека является десинхронизацией для другого.

Более того, вполне закономерно возразить, что противоречия в темпах перемен открывают бесчисленные возможности для менеджеров-синхронизаторов, которые, синхронизируя одни функции или работу одних организаций, тем самым создают новые препятствия для других.

Проблемы синхронии становятся все более, а не менее сложными, поскольку, как и во времена промышленной революции, мы сейчас вновь трансформируем навыки работы, игры и мышления во временном измерении. Мы существенно изменяем способ обращения с таким основополагающим фактором, как время. Покуда мы не поймем его роли в создании богатства, мы никогда не освободимся от того давления, которое оказывает время, и от непомерных ненужных затрат.

Глава 8

НОВЫЙ ЛАНДШАФТ ВРЕМЕНИ

Самолет «Америкен Эйрлайнс», отправившийся рейсом 757 из Бостона в Лос-Анджелес, приближался к Скалистым горам, когда вдруг пассажир Майкл Тай мешком сполз с кресла, и рука его безвольно повисла в проходе. Его жена, медсестра, которая сидела рядом, сразу поняла, что случилось нечто страшное. Нарушение сердечного ритма угрожало ему инсультом. 62-летний Тай был на пороге смерти, но тут появились стюардессы с новым устройством размером с ноутбук.

К телу прикрепили электроды, и с помощью электрических разрядов — одного, другого, нескольких — пассажира буквально вернули с того света. Он стал первым, кого спасли в полете благодаря дефибриллятору, который появился на борту всего за два дня до инцидента.

Подобно человеческому сердцу, общества и экономики тоже подвержены аритмии, тахикардии и прочим сбоям, а также хаотичным нарушениям и пароксизмам. Хотя так обстоят дела уже давно, неровный, постоянно убыстряющийся темп перемен и сопутствующая ему постоянная десинхронизация сегодня толкают нас к временному рассогласованию — а дефибриллятора под рукой у нас нет.

Что происходит с нами как индивидами, когда наши учреждения, компании, отрасли промышленности и экономика в целом идут не в ногу? Если мы бежим быстрее и пыхтим все громче, чем это закончится? Как вообще случилось, что мы оказались в цепях времени и скорости?

Цепи времени

Начнем с констатации уже упоминавшегося факта, что в аграрных обществах, таких, например, как древний Китай или феодальная Европа, как правило, люди не получали почасовой платы за свой труд. В качестве рабов, крепостных или арендаторов они обычно получали определенную долю производимой ими продукции. Рабочее время как таковое не переводилось напрямую в деньги.

Добавьте к этому тот факт, что погодные условия, ограниченность человеческих возможностей и возможностей рабочего скота, а также крайне примитивная технология устанавливали верхний предел производительности труда вне зависимости от того, сколько часов работала та или иная крестьянская семья. В результате отношение ко времени было совсем иным, чем современное.

Согласно французскому историку Жаку Лe Гоффу, еще в XIVвеке в Европе священники проповедовали, что время принадлежит только Господу Богу и, следовательно, не подлежит купле-продаже. Продажа работы повременно была столь же предосудительна, как ростовщичество — продажа денег под проценты. Монах-францисканец XV века Бернар Сиенский считал, что смертным даже не надо уметь измерять время.

Все это изменилось с промышленной революцией. Минеральное топливо и фабрики смели аграрные ограничения производительности труда человека. Повсеместное распространение часов позволило более точно отслеживать и измерять время, и то, как долго или быстро человек работал, стало иметь значение.

Наниматели Второй волны в стремлении максимизировать прибыли вводили конвейерные линии или сдельную оплату труда, чтобы предельно использовать мускульную силу рабочих. Основываясь на формуле «время — деньги», фабричным рабочим стали выдавать почасовую плату. Это объясняет то, почему Бюро трудовой статистики США все еще измеряет «производительность» в терминах выпуска продукции в час.

Пионеры-модернизаторы пошли дальше, добавив еще одно звено в ту цепь, которая накрепко приковала богатство ко времени. Запад постепенно отошел от запретов на ростовщичество и узаконил процентные выплаты, зависящие от времени. Вслед за этим пришла пора широкой экспансии других выплат, основанных на затратах времени, осуществляемых потребителями, корпорациями и прежде всего правительствами.

Таким образом, оценка труда и оценка денег все в большей степени стали зависеть от времени. Вводившиеся по отдельности и постепенно, эти двоякие перемены имели чрезвычайно важное значение. Они означали, что один и тот же индивид в качестве рабочего, потребителя, заемщика, кредитора и инвестора оказывался как никогда ранее привязанным к времени.

Рабочие были недовольны этой крысиной гонкой. Художники, писатели и кинорежиссеры бичевали ее в своих сатирах, как это сделал Фриц Ланг в своем потрясающем фильме «Метрополис» (1927), вмонтировав рабочих в гигантский часовой механизм, или Чарли Чаплин, изобразивший ужас работы на конвейере в своем классическом фильме «Новые времена» (1936). Но с годами, с внедрением системы тейлоризма, основанной на жестком графике, оковы времени становились еще более обременительными.