Судный день - Курт Ауст

Томас внимательно выслушал тираду священника, но, очевидно, его она испугала меньше, чем всех остальных.

– Я знаю, что этот Нострадамус предсказал великий пожар в Лондоне в шестьдесят шестом. И свержение и казнь короля Карла Первого в тысяча шестьсот сорок девятом. – Томас взглянул на трактирщика, и тот благодарно кивнул – с этой стороны поддержки он явно не ждал. – Но я не понимаю, – продолжал Томас, – как из той центурии, которую вы зачитали, понять, что скоро грядет Судный день. Разве пророчества Нострадамуса не относятся ко времени, которое наступит через несколько сот лет?

Фон Хамборк собрался было ответить, когда раздался громкий крик:

– ХЕРБЕРТ! Херберт, ты нужен мне! Куда ты подевался?

Женщина, которую вчера мы обнаружили без сознания и уложили в постель, теперь стояла на пороге, одетая в ночную сорочку, камисоль и ночной чепец. Она была живее всех живых и смотрела на мужа еще более сердито, чем прежде священник. Когда она обвела взглядом сидевших за столом, то даже пастор Якоб отвел глаза.

– Вам лучше? – Встав с лавки и любезно улыбнувшись, Томас подошел к госпоже Хамборк.

– Это вы меня обследовали? Херберт рассказывал о вас. – Голос у нее оказался резким. Она внимательно с головы до ног оглядела грузную фигуру профессора, и тот, видимо, показался ей человеком достойным.

– Профессор Томас Буберг к вашим услугам. – Томас поклонился и поцеловал любезно протянутую ему руку. – Я имел честь оказать вам помощь, когда вы почувствовали недомогание, и прописал вам покой и отдых. Как я вижу, вы последовали моим указаниям. Надо сказать, вы выглядите намного лучше, но если позволите, то я хотел бы притронуться к вашему лбу. Окажите любезность, присядьте. – Томас довел женщину до лавки и усадил возле мужа, после чего торжественно поднял ее руку и пощупал пульс, рассеянно глядя в окно.

Его губы шевелились, будто он обсуждал диагноз сам с собой. Затем он потрогал ее лоб, потом тыльной стороной руки притронулся к щекам, заглянул ей в глаза, оттянув нижнее веко, изучил оттенок глазного яблока и наконец попросил высунуть язык, чтобы посмотреть, какого цвета налет на языке.

– Рекомендую лечь в постель до ужина, овощи с хлебом на ужин, никакой говядины, можно курицу или рыбу, – а потом поменьше находиться в одиночестве. Потрясение, которому вы подверглись вчера, не следует прятать в себе – нужно переживать его, находясь среди других людей. Иначе может возникнуть склонность к запорам и всяческим иным недомоганиям.

Господин и госпожа Хамборк внимали каждому слову профессора, и я почувствовал гордость и стыд. Гордость оттого, что мой учитель знает и умеет так много, и смущение, оттого, что он играет подобным образом на доверии окружающих. Однако я также знал, что Томас никогда не станет смеяться над теми, чьими чувствами он подобным образом манипулирует. А вечером, когда мы вспоминали всё произошедшее за ужином, он сказал мне:

– Я поступаю так, только если другого выхода нет, и никогда – веселья ради или чтобы потешить собственное самолюбие.

Трактирщик взял супругу под руку, и они собрались уходить. Томас поклонился им и сказал:

– Мне и самому пора немного отдохнуть. Дамы… – он посмотрел в сторону кухни, – и господа, с вашего позволения. Пойдем, Петтер! – С этими словами он направился к двери, а я зашагал следом. Священник тоже засобирался.

Проходя мимо очага, я посмотрел вниз, где возле короба с дровами сидела нищенка. Голова ее была опущена, испачканную руку она положила на колени, а из-под капюшона выглядывал черный от копоти нос и часть щеки.

Глава 10

– Когда-то давно в пустыне, возле реки, появилась небольшая деревушка, – проговорил вдруг сзади Томас. За окном сгущались сумерки, и в грязном оконном стекле я видел его отражение. Профессор одолжил у Марии пилу для разделки мяса и теперь держал ее в руках. – Деревушка была бедной, но из прекрасной речной глины жители изготавливали отличные глиняные горшки. Несколько раз в год деревенские отправлялись в город, где меняли горшки на еду и предметы первой необходимости. – Его голос не мог полностью заглушить скрежета пилы о реберные кости графа, которые постепенно раздвигались. Рассказ Томаса помог мне справиться с тошнотой, и я остался в кузнице. – Но река одной рукой давала, другой – отнимала. Один раз в год, а порой и чаще, она выходила из берегов, и тогда вода смывала вылепленные на продажу горшки. Иногда река разрушала и дома, а несколько раз унесла пару человеческих жизней, и лишь потом успокоилась и вернулась в свое русло. Жители деревни привыкли к прихотям реки. Им и в голову не приходило, что можно придумать способ, как избежать ущерба.

Томас вытер пилу о простыню, на которой лежало тело и которая теперь насквозь пропиталась липкой кровью. Томас взял у хозяина два лучших фонаря и повесил их под потолком. Фонари слегка раскачивались, и казалось, будто по кузнице гуляет ветер. Его порывы все усиливались, тени плясали, и в этот странный момент даже граф выглядел ожившим.

– В один год река особенно разбушевалась и выходила из берегов много раз, так что горшков у жителей не осталось и на продажу везти было нечего. Тогда один из городских старейшин поднялся и сказал, что нужно что-то делать – иначе вскоре погреба опустеют и есть им будет нечего.

В окне отражалось, как Томас ухватился за нижние ребра графа, и в животе у меня все сжалось, будто он схватил мои собственные кости.

Томас взглянул на меня и принялся за следующее ребро.

– Итак, слово взял старейшина, который сказал, что сейчас, когда горшков не осталось, нужно придумать какой-нибудь иной выход, догадаться, что имеется в деревне такого, что можно обменять на еду. Проговорив это, он сел на свое место. Много дней жители ломали над этим голову, но ничего дельного не придумали. И вот как-то раз, – продолжал Томас, – один ребенок отправился к реке поиграть. Он взял с собой горшок с выбитым дном и сделал из него нечто вроде плотники, а сверху построил крошечный домик. Это увидел один человек, который рассказал о выдумке старейшинам. Такая идея им понравилась, и жители принялись лепить высокие горшки без дна. Потом их сложили рядом, вплотную, а сверху выстроили дома. Прошло время, и река вновь вышла из берегов и затопила город – но на этот раз вода лишь заполнила горшки, так что все остальное уцелело. С того момента старейшины постановили, что когда они столкнутся с проблемами в следующий раз, то будут искать решение сразу и постараются не доводить до крайности.

С левой стороны из окровавленной, ободранной груди графа торчали ребра, похожие на шпангоуты корабля. Одно из ребер выпало и валялось на полу. Я отвернулся от окна. Томас пододвинул ногой большой, полный опилок таз так, чтобы кровью не заливало пол.

– Смотри, – сказал он, склонившись над телом и указывая скальпелем, которым недавно рассек грудь покойного, – плевральная оболочка проткнута, причем насквозь, следовательно, та небольшая ранка, которую мы заметили на груди, сквозная и затрагивает пульмо, то есть легкое. – Томас оттянул срезанную кожу и показал мне рану изнутри. Крошечная дырочка, не намного больше укола, будто кожу прокололи штопальной иглой. – Нам надо вынуть эту часть легкого и посмотреть, поражен ли орган насквозь. Сомневаюсь, что подобный укол оказался смертельным – вряд ли, однако если… – и Томас внимательно посмотрел на место прокола – …хм… если орудие прошло насквозь вот так… – он указал пальцем на грудь, – то оно могло поразить сердечную мышцу, а такая рана смертельна. Тогда кровь перестает циркулировать по телу, а вместо этого выливается из раны и попадает в абдомен. – Томас показал на брюшную полость, откуда вынул желудок, кишки и почки – теперь они лежали на простыне возле побелевших ног покойника. На дне брюшины виднелось целое море запекшейся крови.

Томас осторожно вырезал большое легкое и попросил мне помочь оттянуть его в сторону, так чтобы можно было взглянуть на легкое изнутри. Отыскать след от укола в полутемной кузнице оказалось непросто, спина у меня заболела, и я выпрямился, но Томас вдруг вскрикнул, и я вновь склонился над легким. Томас показал на маленькое темное пятнышко и довольно присвистнул.

– Вот где орудие вышло. Я почти уверен. – И он наклонился над сердцем.

Внезапно я догадался, что он рассказывал про деревеньку в пустыне и пытался отыскать ранку от укола для того, чтобы отвлечь меня от отвратительного зрелища, какое являл собой вскрытый труп, он хотел, чтобы я позабыл о сладковатом запахе крови и меня перестало тошнить. Усмехнувшись, Томас выпрямился. На губах у него появилась торжествующая улыбка: ответ на свой вопрос он получил. Графа ранили в грудь, и орудие пронзило сердце.

Я махнул рукой туда, где на стене висели инструменты для обработки дерева:

– А могли его ударить шилом?

– Сейчас проверим. – Томас взял шило и поднес острие к сердцу графа.