Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель

гребнем хребта. Закат охвачен всеми цветами зарева, начиная от огненно-красного и кончая бледно-розовым. Лиловые тени сползли в долину. В воздухе потянуло ночною свежестью. Проникая в сердца, несутся тихие звуки церковного пения. Синей дымкой тянется кверху ароматный дым ладана. Столь часто слышанные, подчас машинально повторяемые, слова молитвы в эту минуту приобретают совсем новое, особенное значение, и в душе каждого из нас растет и охватывает все существо давно не испытанное чувство бесконечного умиления…

Молебен кончился. Плавно пронеслись и растаяли в тихом вечернем воздухе последние слова молитвы…

– Накройсь. Смирно!

Отрывистым, несколько хриплым, но громким голосом генерал Ренненкампф говорит с войсками. Он поздравляет их с давно жданным наступлением, благодарит за усердную службу, выражает уверенность в дальнейшей доблести…

– Державному вождю русской армии Государю Императору громкое русское ура! – кончает свою речь генерал.

– Ура! Урра!.. – неудержимо, стихийно, будя эхо в далеких полях и отладках гор, несется по долине, и в этом общем крике тысячи грудей сливаются воедино, неразрывно соединяются чувства и помышления всех нас.

– Командующему армией генерал-адъютанту Куропаткину ура! – снова гремит голос генерала. И вновь, будя горное эхо и вспугивая укрывшихся на ночлег в расщелинах скал птиц, несется громкое могучее «ура», и кажется, что перед этим громким русским «ура» не устоит и обратится вспять коварный и ненавистный враг…

II

22 сентября началось общее наступление частей восточного отряда. Отряд генерала Ренненкампфа начал движение несколькими колоннами правым берегом реки Тайдзихэ по направлению к дер. Бенсиху. Для охранения левого фланга генерала Ренненкампфа был выделен отдельный конный отряд из трех аргунских, двух нерчинских сотен, охотничьей команды Сретенского полка и взвода конно-горной артиллерии под общим начальством генерал-майора Любавина. Генерал Любавин должен был, переправившись через р. Тайдзихэ у дер. Сандзядза, двигаться далее левым берегом реки, согласуя свое движение с наступлением главных сил отряда генерала Ренненкампфа и наблюдая район к югу и юго-востоку. Три сотни нашего 2-го Аргунского казачьего полка вошли в состав конного отряда генерала Любавина, а я назначен был к генералу ординарцем.

Мы выступили в 7 часов утра и, двигаясь давно знакомыми местами, перешли в этот день в деревню Гаолиндзы, где и остановились на ночлег. В дер. Гаолиндзы мы стояли довольно долго еще летом и отошли отсюда после лаоянских боев. Китайцы, особенно чуткие к переменной фортуне войны и неизменно стоящие на стороне сильнейшего, особенно подобострастно встречали нас, шумно выражая свои восторги и заверяя в своей непреложной дружбе:

– Шанго капитана, та-таде капитана. Шибко знакома.

Переночевав в дер. Гаолиндзы, мы на следующий день достигли р. Тайдзихэ у дер. Сандзядза и здесь простояли до 25 сентября, давая подтянуться главным силам отряда. 25-го в 8 часов утра мы переправились через Тайдзихэ и, бросив на юг и юго-восток серию разъездов, двинулись левым берегом реки, поддерживая связь с левой колонной отряда генерала Ренненкампфа, наступавшей под начальством генерала Петерева правым берегом реки из дер. Уянынь.

Мы двигались шагом, часто останавливаясь. Несмотря на то что солнце уже давно встало, было сыро и холодно. Густой туман стоял над рекой, стлался белой пеленой по горным долинам. В десяти шагах уже трудно было различить что-либо, конные фигуры впереди идущих казаков расплывались, точно таяли в этой молочной мгле. От высланных вперед разъездов сведений о присутствии неприятеля не поступало. Пройдя верст пять берегом реки, дорога несколько сворачивала в сторону, углубляясь в долину, отделенную от реки тянущейся вдаль холмистой грядой. К одиннадцати часам туман постепенно рассеялся, и теперь ясно были видны черные конные фигуры следующих по сторонам колонны по гребню холмистой гряды наших дозоров. По вьющейся змеей горной дороге справа по три вытянулся наш отряд; мелко переступая по каменистой дороге, двигаются мохнатые разномастные забайкалки, неуклюжие и маленькие под крупными серыми фигурами казаков. Кое-где пестреют над колонной разноцветные значки сотенных командиров. На правом берегу реки все тихо…

Но вот вдали резко протрещали первые выстрелы, стукнув по нервам и заставив насторожиться каждого человека… Перестрелка усиливается, отдельные выстрелы сливаются в общую трескотню – видно, что там, у генерала Петерева, завязывается дело. Мы ускоряем шаг, дорога вновь поворачивает к реке, и вскоре показываются быстро несущиеся сверкающие воды Тайдзихэ. Впереди трещат выстрелы… Нерчинская сотня графа Келлера, развернув лаву, переправляется вброд к виднеющейся вдали деревушке под выстрелами занявших на противоположном берегу скалистый гребень японцев. Колонна останавливается. Переправившись, сотня спешивается и, заняв деревушку, завязывает с японцами оживленную перестрелку. Изредка излетные пули долетают до нас, жалобно воя в воздухе, или гулко щелкают в мокрую глину размытого откоса горы.

– Переправьтесь через реку и отыщите на том берегу генерала Петерева. Доложите, что я здесь и занял переправу, – приказывает генерал Любавин.

Толкаю коня и вместе с вестовым переправляюсь на противоположный берег; быстро несутся скорые, но неглубокие воды реки, едва доходя до брюха лошади. Резко просвистели в воздухе несколько пуль и звонко плюхнулись в воду, взметнув блестящие брызги. Мы на правом берегу реки…

Японцы, заняв высокий скалистый гребень, обстреливают окраину деревни Уянынь, занятую нашими пехотными цепями. У маленькой полуразвалившейся кумирни расположился генерал Петерев со штабом и в бинокль следит за ходом боя; я являюсь ему и передаю приказание.

– Поезжайте обратно, – приказывает мне генерал, – и попросите генерала Любавина поддержать меня артиллерией; у японцев там на гребне окопы, и их очень трудно выбить.

Поворачиваю лошадь и возвращаюсь к генералу Любавину, который, выслушав мой доклад, отдает приказание орудиям открыть огонь. Быстро сворачивают с дороги орудия, выезжают на скошенное гаоляновое поле и снимаются с передков…

– Первое, – раздается команда. «Буух», – громыхает орудие, и через несколько секунд над занятым японцами скалистым гребнем вспыхивает белый дымок шрапнельного разрыва.

– Второе. – «Буух-буух», – гремят выстрелы…

Генерал Любавин переправляется на правый берег реки и вместе с генералом Петеревым, стоя близ кумирни, следит за ходом боя. Наши пехотные цепи перебежками наступают по гаоляновому полю. По дороге мимо нас тянутся раненые. Вот четверо несут тяжелораненого: загорелое молодое лицо его со слипшимися на лбу желтыми волосами как-то посерело, он хрипло стонет, мотает головой и отплевывается кровью. Вот двое других ведут, поддерживая, раненого товарища; разутая, с засученными выше колена шароварами нога обмотана розовой марлей перевязочного пакетика. А вот легкораненый – он идет один, хромая и опираясь на приклад ружья; поравнявшись с нами, он останавливается и тяжело переводит дух; ему неудержимо хочется поделиться с кем бы то ни было только что пережитыми сильными и непривычно разнообразными впечатлениями.

– Ишь ты, как его жарит… – не обращаясь ни к кому в отдельности, вслух произносит он, – да и больно неспособно по