Час нетопыря - Роберт Стреттон

— Майор Штам, объявляю вам выговор, — сквозь зубы цедит генерал. — Кажется, я ясно запретил прерывать? Капитан Шелер, продолжайте доклад.

— Что касается исчезновения унтер-офицера Паушке, оно действительно наводит на размышления, — продолжает офицер контрразведки. — С одной стороны, есть данные, что Паушке вел огонь по нападавшим. Но, с другой стороны, тонкая полоска крови внезапно обрывается неподалеку от главного въезда, а метров через шестьдесят появляется снова. Напрашивается вывод: или это кровь одного из участников налета, что нами еще не установлено, или тяжело раненного Паушке несли до какой-то машины целых шестьдесят метров, что представляется маловероятным. Если до вечера дело удастся сохранить в тайне, мы с большей точностью восстановим случившееся. Наконец, последнее: из того, что пока удалось установить, следует, что главная система была выведена из строя посредством какого-то неизвестного электронного устройства, изготовить которое — дело необычайно сложное и дорогостоящее. Это аргумент против предположения насчет террористов, так как, насколько нам известно, среди них нет лиц со столь выдающимся конструкторским талантом и столь обширными профессиональными знаниями. Я кончил, господин генерал.

— Кто следующий? — спрашивает Зеверинг. — У нас есть еще десять минут.

— Разрешите, господин генерал? — спрашивает майор Штам, не смущаясь полученным выговором. — Я хотел бы изложить свою версию событий.

— Ваши версии, Штам, меня не интересуют, меня интересуют факты. Пожалуйста, капитан фон Горальски.

— Я хотел бы доложить, — неуверенно начинает командир комендантской роты, — что сразу же, как была получена информация о случившемся на базе, я принял все необходимые меры для обеспечения безопасности штаба и командования дивизии. К сожалению, я обнаружил много нарушений и не вполне понятных, на мой взгляд, упущений. Например, отсутствие на своих местах нескольких офицеров, а также необоснованный вызов водителей дивизионных машин. Впрочем, не знаю, уместно ли сейчас докладывать об этих происшествиях…

— Нет, — прерывает его генерал. — У нас нет времени. Позже явитесь ко мне с докладом. Кто еще?

Молчание.

— В таком случае совещание закончено. Не могу сказать, что я, господа, много от вас узнал. Надеюсь, вы будете разговорчивее, когда генеральный инспектор пришлет сюда следственную комиссию, а за ней явится специальная комиссия бундестага, чего, вероятно, следует ожидать. Не думаю, что кто-нибудь из нас долго продержится на своей должности. Вы, господа, видимо, еще не понимаете, что произошло в дивизии.

В эту минуту дверь открывается и вступает — не входит, а именно вступает — инспектор Главного командования. Окинув недружелюбным взглядом собравшихся офицеров, он иронически ухмыляется:

— Приветствую героев дня. Кроме всех возможных вопросов, какие будут заданы, у меня к вам, господа, есть еще один, довольно существенный. Неужели никто из вас не помнит, что мы являемся членами НАТО? И никому не пришло в голову после налета немедленно известить дежурного офицера в штаб-квартире пакта?

— Прошу прощения, — громко говорит начальник штаба дивизии. — Я лично передал сообщение в восемь часов сорок пять минут, но его там не приняли.

— Как это не приняли? Что это, армия или игра в испорченный телефон?

— Похоже, второе. У телефона сидел дежурный офицер штаб-квартиры, некто капитан Резо. Вероятно, бельгиец, потому что по-английски говорил ужасно, а по-немецки не знал ни слова. Так как я, естественно, включил демодулятор, чтобы нас не подслушивали, на линии появились какие-то помехи, и пришлось говорить очень громко. Когда я ему сообщил, что совершен налет на базу и похищены нейтронные боеголовки, он расхохотался и сказал… простите, но я вынужден это повторить… он сказал, что немцы обзавелись наконец чувством юмора и что это самый лучший анекдот из всех, которые он слышал. Потом спросил, есть ли в штабе нашей дивизии психиатр. Я его оборвал и предупредил, что ответственность за задержку информации целиком ложится на него и что я доложу командиру дивизии, дабы он мог обратиться с жалобой к главнокомандующему. Бельгиец хохотал во все горло, а потом спросил, неужели я действительно настаиваю на том, чтобы он пошел к главнокомандующему и доложил, что в Федеративной Республике украдены нейтронные боеголовки. Я решил, что продолжать разговор бесполезно.

— Господа, — пожимает плечами инспектор, — это же цирк, а не армия! Ваш ответ напомнил мне номер из гамбургского кабаре с коммунистическим душком. Представляю себе, что вы мне скажете дальше…

VII

Пятница, 12 июня, 10 часов 05 минут. На столе начальника секретариата федерального канцлера Лютнера раздается приглушенный сигнал из небольшого ящичка цвета замороженных помидоров, без диска и без трубки. Сетью, абсолютно защищенной от подслушивания и от помех, пользуются всего восемь абонентов.

— Секретариат канцлера. Говорит Пфейфер, начальник Ведомства по охране конституции. В ближайшие десять минут я должен увидеться с канцлером.

— Господин доктор, — отвечает начальник секретариата, — боюсь, что это невозможно. Канцлер беседует сейчас с британским послом, затем он примет министра фрау Швелленберг, после этого у него делегация молодежи из Майнца, в одиннадцать — заседание правительства…

— Исключено, — заявляет доктор Пфейфер, — это дело такой важности и срочности, что я не могу ждать ни минуты. Прошу доложить канцлеру, что я буду через десять минут.

Действительно, ровно в 10 часов 15 минут доктор Пфейфер, рослый, медлительный, некрасивый, входит в секретариат канцлера, столкнувшись в дверях с фрау Швелленберг.

— Я как раз иду к канцлеру, — говорит она.

— Дамы проходят первыми, — сквозь зубы цедит Пфейфер, — но на этот раз я не могу уступить, фрау министр. Это я пойду к канцлеру.

— Но я договорилась с канцлером, жду этой беседы уже две недели!

— Мне очень жаль, фрау министр. Но бывают ситуации, когда все другие дела…

— А что случилось? — восклицает фрау Швелленберг и тут же понимает, как неуместен этот вопрос. Уж кто-кто, а доктор Пфейфер не из болтливых.

Канцлер Дагоберт Лютнер встает из-за громадного письменного стола и подает Пфейферу руку.

— Что вас привело ко мне, доктор? И к тому же так внезапно, что вы ломаете мне весь распорядок дня?

— Прошу прощения, господин канцлер. Но дело, которое меня к вам привело, представляется настолько важным, что я позволил себе нарушить ход ваших занятий. Особенно в связи с тем, что можно ожидать непредвиденных международных осложнений, кто знает, может быть, и войны.

Канцлер Лютнер хмурит брови и вместе с креслом отодвигается от стола. Он занимает свой пост всего полтора года, но уже успел усвоить, что слова доктора Пфейфера надо слушать, каждое из них мысленно опровергая.

— Вы это всерьез, господин доктор? — спрашивает он, с недоверием глядя на Пфейфера. — С каких пор Ведомство по охране конституции информирует меня о вещах, которыми всегда интересовались военные?

Усилием воли Лютнер подавляет приступ гнева. Он никогда не доверял людям из этого ведомства и подозревал, что рано или поздно они втянут его в какую-нибудь историю. Ну и дождался наконец.

— Сегодня утром, — спокойно говорит Пфейфер, — в маленьком городке Майергоф, неподалеку от французской границы, наши люди нашли брошенный фургон с французским номерным знаком. В кузове оказался тяжело раненный унтер-офицер Виллиберт Паушке, сын Арнима Паушке. Сейчас он находится в больнице под строгим наблюдением, но в сознание еще не пришел. Однако — что гораздо важнее — в фургоне обнаружена нейтронная боеголовка мощностью в полкилотонны.

— Что такое?! — Лютнер выскакивает из-за стола. — Что за боеголовка? Откуда она?

— К сожалению, мы еще не знаем. Номер на ракете стерт, и поэтому нельзя спросить у американцев, где эта боеголовка находилась и американского ли она производства. К тому же, господин канцлер, я не могу обратиться по такому вопросу к американцам без вашего разрешения.

— А вы, доктор, что об этом думаете?

— У нас нет пока никакой версии, которая бы это объясняла. Но думаю, что в конце дня я смогу вам представить более подробный доклад.

— А этот Паушке может иметь отношение к перевозке боеголовки?

— Безусловно. Он служил в охране одной секретной базы, где хранятся нейтронные боеголовки.

— Представляю себе, что начнется, когда об этом узнает пресса. А откуда вы знаете, что это нейтронная боеголовка?

— Во-первых, на броне есть полустертая надпись на английском языке. Во-вторых, один наш сотрудник, который служил когда-то в ракетных войсках, установил это по внешнему виду.

— Вы уже связывались с министерством обороны?