Кровь, пот и чашка чая. Реальные истории из машины скорой помощи - Рейнолдс Том

Пока мы везли русского джентльмена в больницу, я заметил у дороги еще шестерых пьяных: и это только в пределах прямой видимости. Алкоголь и алкоголизм – серьезная проблема современного общества. В некоторые смены мы только и ездим на вызовы, так или иначе имеющие отношение к выпивке. Она виновна в большинстве драк; те, кто часто звонит в скорую (порой до шести раз в день), обычно оказываются алкоголиками, и количество «падений» на улицах, спровоцированных спиртным, просто огромно.

Мое личное мнение (которое Лондонская служба скорой помощи ни в коем случае не поддерживает) состоит в запрете на алкоголь и легализации марихуаны. Это значительно снизило бы нагрузку на нас, по моим подсчетам, на 60–70 %. И кроме того, ни разу человек, перебравший с травкой, не пытался на меня напасть. Любители марихуаны не склонны к насилию, обращаться с ними куда проще, и они редко устраивают скандалы. Конечно, тут есть отложенный риск для здоровья, да и те, кто плотно подсел на травку, впустую тратят свою жизнь, но то же самое можно сказать об алкоголиках.

В редких случаях когда нас вызывают к пациенту, употреблявшему траву, обычно выясняется, что это его первый раз и он испытывает странное «головокружение». Все, что от нас требуется – это похлопать его по плечу и объяснить, что так и должно быть, после чего пациент, как правило, успокаивается и редко настаивает на поездке в больницу. Из-за того, что эффект интоксикации от марихуаны ограничивает ее употребление, передозировки случаются крайне редко, в отличие от алкоголя (после которого люди валятся с ног прямо на улице).

Правда, с травкой есть одна проблема – я вечно не знаю, как ее лучше называть, потому что на сленге существует слишком много вариантов: шмаль, план, зеленка, сканк и тому подобное. В то время как алкоголь – это всегда «выпивка».

А теперь еще наше правительство упростило доступ к алкоголю, увеличив часы его продажи… Да что ж такое!

Слишком быстро?

Прочитав этот пост, некоторые могут счесть меня бессердечным или слишком ленивым. Не думаю, что это так, но если вы не согласны с содержанием, добро пожаловать в мой блог – пишите в комментарии.

Сегодня нас вызвали в дом престарелых к женщине 87 лет с «затрудненным дыханием» – опять вне нашей зоны, но мы сумели доехать туда вовремя. Я уже бывал в этом заведении раньше, и оно – одно из лучших, которые мне пришлось повидать. Его пациенты всегда чистые, и за ними хорошо ухаживают. Персонал знает свое дело, держится дружелюбно и неизменно вежлив с сотрудниками скорой.

По лицам медсестер, встретивших нас, я понял, что ситуация тяжелая. Они выглядели очень озабоченными, а такое выражение всегда подразумевает серьезные проблемы. Пройдя по чисто вымытым коридорам мимо оживленной гостиной мы добрались до спален. В той, куда нас проводили, собрались три медсестры, одна из которых плакала (такого я не видел еще никогда), а в постели лежала хрупкая пожилая дама, явно на пороге смерти. Пульс у нее был слабый, нитевидный, а лицо совсем бледное. Я сразу сообщил сестрам, что пациентка действительно в тяжелом состоянии и ее надо везти в больницу, если только она не подписала отказ от реанимации. Персонал сказал, что лучше ей будет поехать в больницу. Мы положили старушку на носилки, а в лифте, по пути на первый этаж, сердцебиение и дыхание у нее прекратились.

Я не сторонник «реанимации напоказ» (которую выполняют ради проформы, зная, что пациент не выживет, только ради родственников), поэтому я приступил к активным, даже агрессивным мерам, пока напарник вез нас в больницу, до которой было не более 5 минут езды. Асистолия продолжалась (то есть сердце не билось), и в клинике врачи признали ее мертвой.

Возможно, ранее я уже упоминал об исследовании, по результатам которого «из 185 пациентов, которых доставляют в больницы с асистолией при остановке сердца, ни один не выжил и не был выписан». И мой напарник, и я, и весь персонал больницы знали, что шансов у пациентки нет и что реанимационные мероприятия мы проводим только потому, что обязаны это делать, за исключением четко оговоренных случаев.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Если бы мы приехали на вызов на пару минут позднее, пациентка уже бы скончалась. В своей постели, в окружении людей, которые заботились о ней (хоть и не родственников), и не мучилась бы от пересаживания в инвалидное кресло, а потом от реанимационных мероприятий, которые я осуществлял в ходе поездки в больницу. Пытаясь ее оживить, я заглянул в застывшие голубые глаза и извинился перед ней в надежде, что она не чувствует, что я делаю с ней.

Не знаю, было ли дело в том, что за прошедшие 38 часов я спал всего полтора, но мне вдруг стало очень жаль, что пришлось проделать над ней все эти унизительные действия, не имевшие никакого смысла. Я знаю, что протоколы защищают и нас, и наших пациентов, но иногда очень хочется сделать исключение.

А теперь, пожалуй, пойду посплю.

Я до сих пор помню ее голубые глаза, в которые заглянул тогда в скорой. Из крайности в крайность…

Итак, две ночи назад я работал с трупами, людьми, упавшими на рельсы железной дороги, молодыми мужчинами, которых рвало кровью и которые выглядели, словно живые мертвецы, и женщинами с выкидышем. Практически все, к кому мы выезжали в ночь на среду, нуждались в срочной госпитализации.

А прошлой ночью у нас были…

Один пациент с несварением (продолжавшимся два года; перед нами туда уже приехала служба немедленного реагирования, так как в вызове говорилось «боли в груди»).

Один пациент, скрывшийся с места вызова (пьяный, который позвонил 999, сообщил, что сломал руку, но ушел прежде, чем мы доехали по адресу).

Одна передозировка с «приступом агрессии»; опять же, когда мы приехали, пациента уже не было (брат отвез его в больницу на своей машине).

Одна «травма лица» (женщина, которой муж дал пощечину: никаких следов побоев, и в больницу она не хотела, а мужа еще раньше увезли в полицию).

Одна пациентка с асцитом и хроническим алкоголизмом, которую семейный врач направил в больницу (она вполне могла доехать туда на машине мужа).

Вызов в полицейский участок к арестованному, который проглотил какие-то лекарства: он все отрицал, и полицейский врач сказал, что ему ничего не угрожает.

И еще один пациент с артритом коленного сустава…

Пациентом с артритом оказался 70-летний мужчина, обратившийся к семейному врачу. Вышеупомянутый доктор диагностировал воспаление сустава и решил, что больной нуждается в госпитализации. Мы получили вызов и были вынуждены ехать за границу своей зоны, чтобы забрать его. Больница, куда мужчину определили, находилась еще дальше, вообще в другом секторе.

Когда мы приехали, сын пациента уже был на месте, и когда мы грузили его отца в скорую, сказал нам, что «поедет за нами на своей машине». Мой напарник скорчил такую кислую мину, что я расхохотался; к счастью, я находился на улице, где ни пациент, которого уже усадили в скорую, ни его сын, забравшийся в свой автомобиль, слышать меня не могли.

Не было никаких причин, по которым сын не мог сам отвезти отца, однако нам пришлось выехать за пределы своей зоны и везти еще дальше в больницу человека, который в скорой помощи вообще не нуждался.

Однако после нескольких напряженных дней приятно было ни разу за всю смену не столкнуться с действительно больным человеком, так что мы неплохо расслабились.

Мы часто оказываемся в подобных ситуациях. Я уже перестал из-за них волноваться, хоть они и означают, что скорая помощь выполняет отнюдь не неотложную работу. Просто интересно, сколько людей умирает, дожидаясь нашего прибытия, пока мы разъезжаем по такого рода вызовам.

Работа водителя в Лондонской службе скорой помощи (для чайников)

Часть 1 (Оценка)