Конфуций. Первый учитель Поднебесной - Сигэки Каидзука

Текст, в наше время носящий название «Древние писания» (или просто «Писания»), – это собрание текстов обращений к народу, прежде всего, совершенномудрых царей Яо и Шуня, а затем разных императоров династий Ся и Инь, а также правителей и первых министров царства Чжоу (Вэнь-вана, У-вана и Чжоу-гуна). Очень вероятно, тем не менее, что фрагменты этой книги, имеющие отношение к династии Инь и к более ранним периодам, во время Конфуция еще не сложились полностью и существовали лишь части «Писаний», содержащие наставления Чжоу-гуна. Текст «Шан шу» не состоял из четырехсловных строчек, как было в случае со «Стихами», его структура не базировалась на определенной длине строк. Не было и рифмовки. Поэтому «Писания» были намного труднее для запоминания и исключительно устной передачи, чем «Стихи».

Вполне вероятно, что их и не передавали в чисто устной традиции, а записали уже на ранней стадии. Книги того времени не были бумажными; бамбуковая или какая-нибудь иная древесина нарезалась на планки или дощечки, достаточное число которых затем скреплялось кожаными ремешками. Иероглифы на них насекали. Такие документы явно было неудобно читать и хранить, и, соответственно, круг их хождения был, наверное, очень ограниченным. Архивы, вероятно, могли храниться только в канцелярии чиновника, известного как «великий историограф» или «внутренний историограф» чжоуского царского двора и столиц нескольких княжеств. Вполне возможно, что Конфуций научился читать «Писания» у такого официального архивариуса в столице Лу.

Конечно, во времена Конфуция не были еще составлены известные нам книги о ритуале, так называемые «Три ритуала» («Церемонии и ритуал», «Записи о ритуале» и «Чжоуский ритуал»). Его упоминания о «ритуале», вероятно, прежде всего относятся к информации, полученной от чиновника в звании Храмового наставника, отвечавшего за празднества в честь предков, и к традициям, касающимся правил проведения культовых церемоний, сведения о которых хранились в различных луских канцеляриях и во многих аристократических семьях.

О некоторых ритуалах Конфуций мог узнать от чиновников, осуществлявших контроль над различными церемониями, что следует из приведенной выше цитаты из «Изречений»: «Когда учитель пришел в Великий храм, он спрашивал о каждой подробности, так что это вызвало вопрос: «Может ли быть, что сын человека из Цзоу действительно знает ритуал?» – ведь он всегда спрашивает обо всем, входя в храм». Когда он впервые занял какую-то должность в Лу и стал принимать участие в службах в храме предков – основателей государства, он задавал вопросы помощникам Храмового наставника о каждой подробности ритуала, и его назвали, желая оскорбить, ученым сыном деревенщины, занимающимся ритуалом. Видимо, Конфуций научился правилам поведения в храме именно у чиновников церемониального ведомства.

Итак, молодой Конфуций, пылко стремившийся к знаниям, сначала изучил церемониал местного сообщества у ученых старейшин в деревенской школе. Затем он продолжил обучение, читая «Стихи» и «Писания» с наставниками в музыке и архивариусом в столичной Высшей школе в Лу и узнал о многих традициях, связанных с ритуалом, от церемониймейстера. Но эти достижения не удовлетворили его.

Приблизительно в ста семидесяти километрах к юго-востоку от столицы Лу (сейчас там находится уезд Таньчэн) располагалось государство Тань. В 525 году до н. э. его правитель, носивший титул виконта, явился с визитом к лускому двору. На приветственном банкете, какие обычно задавали в честь приезжавших с визитом правителей других княжеств, Шусунь Чжаоцзы, бывший в то время первым министром Лу, спросил, что означает история, согласно которой в царствование древнего императора Шао Хао все чиновники носили птичьи имена. В ответ таньский виконт рассказал, что Желтый император (Хуан-ди) давал чиновничьим должностям названия облаков, а Огненный император (Янь-ди) использовал названия должностей, связанные с огнем. Гун-гун использовал водные названия, а Да Хао – драконьи. Кроме того, виконт знал и о причине использования птичьих титулов в правление Шао Хао – ведь именно этот древний правитель считался предком-основателем княжества Тань: в начале царствования Шао Хао пары фениксов слетели с небес, и он ввел птичьи названия титулов в соответствии с этим добрым предзнаменованием. Затем виконт подробно перечислил названия всех этих должностей, совсем смутив луских сановников.

Когда Конфуций услышал об этом, он тотчас же отправился навестить виконта Тань туда, где он жил в Лу, и подробно разузнал у него о событиях правления Шао Хао. Вернувшись, Конфуций провозгласил, что правитель Чжоу не может больше эффективно контролировать своих чиновников и в центральных государствах все традиции, касающиеся этих должностей, утрачены; но они живы в варварских княжествах. Хотя Тань было варварским государством, не находящимся в родстве с домом Чжоу, в нем сохранилась память о раннем периоде истории Китая.

Формирование традиции о последовательном правлении пяти совершенномудрых императоров с Желтым императором во главе относится приблизительно к середине периода Чжаньго, когда после смерти Конфуция прошло много лет. Итак, данное таньским виконтом объяснение различий титулов чиновников во времена пяти императоров следует считать интерполяцией периода Чжаньго в текст «Цзо чжуань», где изложен вышеприведенный рассказ. Но, оставив в стороне соображения о собственном содержании доводов виконта, в истории о том, как Конфуций расспрашивал «варварского» правителя об остатках установлений древних династий, можно видеть отражение образа Конфуция, сложившегося у лусцев в период Чжаньго.

Таким образом, с кем бы ни говорил Конфуций – со скромным наставником в музыке или с князем иноземного государства, он, невзирая на общественное положение или национальность собеседника, стремился получить наставление о Пути совершенномудрых царей древности. Особенно он восхищался Чжоу-гуном, который, как полагали, был автором основных частей «Стихов» и «Писаний». Ближе к концу своей жизни, оплакивая утрату пылкости своей юношеской эмоциональной привязанности к Чжоу-гуну, Конфуций сказал: «Поистине, я опустился, ведь уже давно я не видел во сне Чжоу-гуна». В молодости ему, по-видимому, постоянно снился Чжоу-гун.

Прошлым, которым восхищался Конфуций, собственно говоря, были классические тексты – «Стихи» и «Писания», а также ритуал, вливавший в эти каноны жизнь. Он продвинулся и дальше, поскольку, постигая классические книги и восхищаясь ими, различил там образ знаменитого Чжоу-гуна. Именно Чжоу-гун был создателем мира, облик которого был отражен в канонах. Источником этого восхищения не было простое патриотическое чувство преклонения перед Чжоу-гуном как основателем княжеского дома Лу, родины Конфуция. Его любовь к ритуалу и музыке чжоуского двора, еще сохранявшимся в его время, не ограничивалась признанием их высшей красоты или сущностной правильности; скорее, он воспринимал эту красоту и правильность как проявление совершенной личности их создателя – Чжоу-гуна.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});