Плоть - Жулиу Рибейру

Насколько отвратительны почва и климат в Сантусе, настолько восхитительна рыба, а тем более человек: плохие условия дают хорошие результаты. Парадоксально, но факт – никуда от этого не денешься.

Народ в Сантусе вежливый, учтивый, любезный, искренний. Богатство, доставляемое ему коммерцией в городе, делает его благородным и даже щедрым. А еще этот народ энергичен и смел – лишь он, как мне кажется, способен совершить революцию в этой мирной провинции. Когда начались перебои с водоснабжением, он себя показал...

В Сантусе мне очень по душе и рыба, и люди.

Нужно лишь немного поучиться, чтобы не утратить наших обычаев, чтобы вернуться к нашему marrote, то есть к своим корням.

Бразильское побережье, как нередко замечает граф Лаур в своем сочинении о нашей стране, от острова Мараньян до Санта-Катарины имеет отличительное свойство: на всем протяжении оно ограждено двумя высокими рифами, как естественной дамбой, от волн, поднимающихся во время южноамериканского атлантического шторма.

Один из этих рифов, ближайший к берегу, подобен поясу из скал, опоясывающему побережье. Кое-где он прерывается, уходя под воду; кое-где возвышается, но не достигает поверхности, и лишь местами с нею сравнивается; а кое-где сильно поднимается над уровнем моря.

Это обломки скалистой гряды, которые образуют все фарватеры, все бухты, все порты, все гавани бразильского побережья.

Другой риф, подобный, в отличие от первого, башенным зубцам, находится на расстоянии от восьми до сорока километров от берега – как правило, на небольшой глубине.

Выступающие из воды участки образуют острова, порой довольно возвышенные. Острова Кеймадас, Алкатразес, Монте-де-Тригу – это части внешнего рифа, а острова Энгуa-Гуасy или Сантус, Гуаибе или Санту Амару, Моэла, очаровательный остров Палмас – части внутренней гряды.

Эти два каменных пояса – не что иное, как начало Южно-Атлантического хребта, который здесь называют Кубатан или Паранапиакаба. Этот хребет возникает из океанских бездн, появляется, показывается, резко возвышается, закрывает горизонт своим гордым обличьем, которое виднеется в глубине, подобно покрытым облаками зубцам гигантского замка.

Поразмыслим немного – пусть разум дополнит то, что остается недоступно чувствам за короткую человеческую жизнь.

Давным-давно море омывало подножие горного хребта, и вольные ветры, проникая в промежутки между горами, вызывали сильнейшие приливы на равнинах, где ныне, тяжело дыша, мчится паровоз.

Наводнения, сбегающие с гор потоки, земляные наносы, горы гальки, борясь с океанскими приливами и цунами, производили отложения, накапливая продукты распада и гниения вокруг скалистых гор Гуаибе и Монсеррат. На протяжении тысяч веков дно поднималось, волны мельчали, и у основания горной цепи образовались равнины. Рыхлый ил стал превращаться в топи, болота, потом эти равнины начали покрываться болотной растительностью, а несколько позже – и более благородными растениями. Так возникла твердая земля, изрезанная множеством речек.

Равнина в провинции Сантус, как и на всем бразильском побережье, обязана своим рождением горной цепи.

И формирование этой равнины незаметно продолжается – днем и ночью, ежечасно и ежесекундно. Процесс этот невидим для глаза, но длится бесконечно – в борьбе земли с морем перемирий нет.

Берега речек все больше сближаются друг с другом, ибо дно поднимается. По проливу Бертиога проплывал когда-то флот Мартина Афонсу, еще недавно проходил пароход «Итамбе», а теперь это удается разве что небольшому буксирчику «Порша», да и тот ежеминутно рискует сесть на мель.

В Сантусе, рядом с городом, нет моря в строгом смысле слова – есть лишь широкое устье реки с солоноватой водой, которое с каждым днем уменьшается и мелеет. Препятствовать этому ни к чему. Пресловутая набережная, которую уже долго строят и все никак достроить не могут, улучшит работу порта на пару лет, а потом станет бесполезной. Дно одерживает победу за победой и когда-нибудь победит окончательно – прошлое определяет будущее. Тщетно теснимый океан сосредоточивает силы и атакует Сан-Висенте. Его победа на самом деле мнимая. Одолев старый город Мартина Афонсу, он посягает на новый. Но там-то и окопался его враг – гора, которая задержит и отразит его лавинами камней и илистыми дюнами.

И тому есть недавние примеры в географии Старого Света: французский король Людовик IX дважды отплывал из Эг-Мора в крестовый поход – в 1248 и 1269 годах. Эг-Мор расположен ныне в шести километрах от моря. Город Адрия на канале Бьянко, отведенном от реки По, ныне отстоит на тридцать километров от Адриатического моря, а когда-то стоял на его берегу и даже дал ему имя.

В таких условиях не вызывают удивления ни норд-вест, ни жара в Сантусе.

Вольный юго-восточный ветер проникает между хребтами Санту-Амару и Монсеррат, овевает равнину, возвращается к хребту и оттуда, отраженный, отброшенный, возвращается, но не один. Он соединяется, смешивается с горячим ветром внутренней зоны, нагревшимся на восточном красноземе, на обширном плато Пиратининга. Это и есть знаменитый, внушающий страх и ужас норд-вест.

Если еще добавить химическое тепло, производимое брожением неисчислимых масс органических отходов на обширнейшей равнине, ограниченной, почти что замкнутой горами; если принять во внимание, что это тепло лишь в минимальной степени поглощается горными склонами, что оно отражается и концентрируется в Сантусе; если учесть, что соседство моря всегда повышает температуру воздуха, то станет ясно, почему это одна из самых жарких точек земного шара, уступающая лишь Абиссинии, Калькутте, Ямайке и Сенегалу.

Сантус – очень интересный город. Он неповторим.

Почти все строения каменные, с порогами и наличниками из обработанного гранита.

Воздух, насыщенный морскими испарениями, разъедает и подтачивает камень. Нигде невозможно найти гладких поверхностей – все шершавое, потрескавшееся, облупленное.

Над большинством крыш раскинулись мощные, радостные купы высоких деревьев.

Если смотреть на город с моря, с устья реки, то он кажется черным. Англичане прозвали его black town[10] .

Огромные немецкие трансатлантические лайнеры, диковинные, пузатые австрийские сухогрузы, безобразные английские и американские барки с бортами, окрашенными белой краской, тысячи судов из разных стран входят в реку, приближаются к берегу, чуть не садятся на мель, увязают килями в черном иле, кишащем устричными раковинами, костями, битой посудой, бутылками, консервными банками, железным ломом – всевозможными отбросами, извергаемыми городом. С судов на берег сходят по гладким доскам или специально оборудованным сходням.

На улицах снуют, встречаются, сталкиваются люди всех классов и разных цветов кожи и таскают с собой квитанции, счета, чеки, страховые полисы, баночки с образцами товаров. Громадные четырехколесные колымаги, запряженные сильными мулами, везут с железнодорожного вокзала на склады, а оттуда – на пристань холщовые мешки, до отказа набитые кофе. Портовые грузчики, силачи, большею частью португальцы, несут их на борт на головах – иногда поодиночке, иногда вдвоем,– передвигаясь быстрым шагом, часто под ритмичную, монотонную песню, которая служит сигналом к началу работ, словно звук горна.

На цементном полу складов, орудуя изношенными деревянные лопатами, просеивают кофе, складывают его в кучи и при этом тоже поют.

Не лишена какого-то дикого изящества их манера повязывать на голову пустой мешок наподобие тюрбана – видимо, это своеобразный атавизм, осознание арабских корней.

На самом берегу, в нескольких метрах от воды – нечто вроде городского рынка. На крепких мраморных столах аккуратно разложена отливающая сталью, серебром и золотом восхитительная морская и речная рыба: жирные тупорылые кефали; другие кефали, помельче; плоские бурые скаты; тонкие, изящные морские петухи; зубастые, толстогубые лещи; огромные, золотистые глубоководные мерланы; тонкие, косоглазые морские языки; громадные, плоские, мягкие камбалы; окуни цвета ржавчины, с вытаращенными глазами – изысканнейший деликатес; небольшие белые, серебристые мерланы, украшенные зеленовато-желтой полосой по бокам; гладкие, безобразные, пучеглазые сомы; белые и розоватые длинноусые креветки, разложенные кругами в корзинах из ивовых прутьев; голые, медлительные крабы, ударяющие друг друга клешнями по звонкому панцирю; синеватые рачки.

Вокруг дома, в тени под крышей, под матерчатыми навесами на свежем воздухе – горы апельсинов, ананасов, арбузов, гуав, кокосов, связки бананов, тысяча разновидностей фруктов в навязчивом, удручающем изобилии, издающих тошнотворный запах перезрелости; крупы, зелень, овощи, корешки, пряности, помидоры, перец; птицы и четвероногие, домашние и дикие, поросята, индюки, туканы; ракушки, морские улитки, циновки, веревки, скобяные изделия – настоящая вавилонская башня, сложенная из старого хлама.