Сезон долгов - Елена Хорватова

На телеграфе тоже никак не могли понять, зачем нужно отправлять телеграмму с распоряжениями в банк, который находится на соседней улице, – проще туда зайти и распорядиться на месте. Когда же оказалось, что князю требуется еще и заверенная копия его телеграммы, телеграфист решил, что эта какая-то необъяснимая барская причуда, и безропотно выполнил все просьбы князя.

Визит в дом земского начальника Колычев решил перенести на завтра – для такого сложного дела, как получение неофициальных свидетельских показаний, ему нужен был настрой и кураж.

– Как ты думаешь, Митя, мне следует зайти к Заплатину и сказать, чтобы он не рассчитывал больше ни на какие деньги? – осторожно спросил Феликс, когда они покончили с делами.

– Полагаю, это лишнее. Сделаем ему сюрприз.

– А если он сам заявится ко мне в имение?

– Вышлешь к нему лакея со словами: «Его сиятельство сегодня не принимают». Заплатину услышать такое будет особенно горько, и мы укрепим его революционный дух.

– Все тебе шуточки! А мне вот как-то не по себе...

В усадьбе князя Рахманова поджидал судебный следователь. Они сразу же уединились в кабинете Феликса и долго разговаривали за закрытой дверью. Княгиня волновалась, комкала в пальцах платочек, мерила шагами террасу, расхаживая из угла в угол, и все время спрашивала Колычева:

– Как вы полагаете, Митя, удобно ли пригласить следователя к обеду? Все-таки человек с дороги... Но, с другой стороны, как он воспримет мое приглашение? А вдруг откажется? Но тогда ему придется обедать в каком-нибудь здешнем трактире... Я не могу не накормить гостя, с чем бы он ни пришел. Как вы думаете, о чем они так долго беседуют?

От обеда следователь не отказался и был за столом весьма любезен, если не сказать – мил, развлекая княгиню различными интересными историями из собственной следственной практики. Но Феликс сидел мрачнее тучи и сразу же после обеда ушел к себе.

Колычев вызвался проводить следователя в город на пристань в княжеском экипаже. Дорогой разговор, естественно, коснулся расследования убийства княгини Веры.

– Вам удалось опросить проводника и попутчиков покойной княгини? – поинтересовался Дмитрий.

– Разумеется, с этого пришлось начинать. Но, увы, никаких особо дельных сведений никто из них не предоставил. Проводник сказал, что ночь была спокойной и только под утро к нему подходила горничная одной из пассажирок попросить стакан воды для своей барыни. Это, я полагаю, отношения к делу не имеет. Интереснее другое – кое-кто из пассажиров утверждает, что неизвестный человек стучался в двери их купе и при этом спрашивал: «Вера, ты здесь?»

– Голос был мужской или женский?

– Естественно, мужской, – ответил следователь.

Колычев с трудом удержал на языке вопрос: «Почему – естественно?» и продолжал слушать.

– Некто явно искал княгиню, – продолжал следователь. – Некто, достаточно близкий, чтобы называть княгиню по имени и на «ты». Некто, кто знал, что она едет в этом поезде, но не знал номер ее места. Одна из пассажирок, возмущенная подобной бесцеремонностью, встала с постели, выглянула из купе и увидела удаляющегося по вагонному коридору мужчину.

– И эта дама сможет его опознать?

– Увы, освещение в коридоре по ночному времени было скудным, да и видела она этого человека только со спины, не гнаться же было за ним. Единственное, что ей запомнилось – светлая легкая шляпа фасона «панама».

– Не густо, – вздохнул Дмитрий, про себя подумав: «Наверняка, эта въедливая дама и есть супруга земского начальника».

– Можно предположить, что кто-либо из петербургских знакомых княгини, узнав о ее отъезде в южное имение мужа, отправился тем же поездом и искал ее для разговора или объяснения. Только непонятно, почему нужно было тянуть с этим разговором чуть ли не до прибытия поезда на конечную станцию – по дороге из Петербурга вполне можно было успеть разыскать княгиню и побеседовать с ней. Однако эту версию надлежит проверить, и я, ваш покорный слуга, отправляюсь через пару дней в столицу проверять петербургские связи покойной княгини. Что ж, служебная поездка в Петербург – не самое плохое, что может случиться в ходе расследования.

Вернувшись в усадьбу, Колычев кинулся к столу и записал по свежей памяти разговор со следователем, прибавив еще пару листов в свою папку с «делом».

«Господи, кому довелось побывать судейским чиновником, тот чиновником и помрет, – подумал он. – Даже приехав к морю отдохнуть и подлечиться после ранения, я ухитрился заняться дознанием по уголовному делу. Неужели иной формы проведения досуга для судейских сухарей не бывает?»

Спустившись в сад, Колычев нашел там Феликса, сидевшего в одиночестве в открытой беседке. Ладонью он поглаживал свое раненое предплечье. Неподвижный взгляд молодого князя был устремлен куда-то в далекую морскую синеву, но казалось, что Феликс ничего не видит, погрузившись в свои мрачные думы. Дмитрий присел рядом с ним. Рахманов по-прежнему молчал.

– Рана болит? – спросил Колычев.

– Что? – очнулся Феликс. – Рана? Нет... Душа у меня болит. А рана уже затянулась.

– Можно узнать, о чем вы сегодня говорили со следователем?

– Да так... В основном о Петербурге и о жизни Веры в столице. Дотошный субъект, этот следователь, всю душу измотал... Как-то, знаешь, вспомнилось все, – Феликс смахнул слезу. – Я только теперь понимаю, как был перед ней виноват. Встретил юную прекрасную девушку и испортил ей жизнь! Какой я подлец, Митя...

– Успокойся.

– Да как тут успокоишься? Ведь главное – Веры уже нет, и теперь ничего нельзя исправить! А этот следователь ухитрился расковырять все мои душевные раны. Он даже кое-какие личные письма, написанные Верой из Петербурга, забрал. А там, между прочим, были строки, адресованные мне и никому больше.

– Феликс, перед лицом смерти всякая щепетильность отступает. Следователь едет в Петербург, и письма Веры нужны ему для дела.

– Ах, так он уезжает? Слава Богу! Наконец можно будет отдохнуть от этого зануды. На редкость утомительный тип. То задаст сотню вопросов о подругах и покойной тетушке Веры (какое это имеет отношение к убийству?), а то вдруг и вообще заговорит о сущей ерунде. Например, ни с того, ни с сего стал расспрашивать, ношу ли я летние шляпы фасона «панама». Я, естественно, их ношу, и в моем гардеробе штук пять таких шляп, но почему я должен обсуждать детали своей одежды со следователем? Или он вообразил себя моим приятелем, которому я буду хвалиться обновками? Это так действует мне на нервы, я еле сдерживался, чтобы не наговорить этому остолопу колкостей!

Глава 12

К вечеру в усадьбу приехал Заплатин. Феликс, по совету Колычева, отказался его принять, и Дмитрию пришлось самому выйти к нежеланному гостю.

– Что, наше сиятельство от меня прячется? – спросил Заплатин наглым тоном. – Передай князиньке, что у меня важное дело.

– Феликс к тебе не выйдет, – отрезал Колычев. – А о важном деле можешь поговорить со мной, тем более что я оказался в курсе, какого характера дело привело тебя сюда.

– Ах вот даже как! – фыркнул Заплатин. – Душка Рахманов постарался укрыться за твою спину? Поражаюсь, как этот слизняк всегда умеет найти чью-то широкую спину, чтобы угнездиться за ней! С младых ногтей привык на ком-нибудь паразитировать. Ладно, раз ты принял на себя обязанности посредника, придется прибегнуть к твоей помощи. Передай своему титулованному другу, чтобы он не шутил с огнем. Деньги, которые я прошу, нужны мне не для себя, а для общего дела...

– Благородно, весьма благородно! – не удержался Колычев.

– Тебе этого все равно не понять. А дорвавшегося до кормушки молодого князя такая сумма не разорит. Если же Феликс решил идти на конфликт, это его дело. Но пусть прежде просчитает все последствия! Если я поменяю показания и все мои приятели заявят, что князя на нашей вечеринке не было и что он заплатил нам три тысячи за ложное алиби, не думаю, что Рахманов много выиграет...

– Позволь напомнить тебе, что лжесвидетельство – дело уголовно наказуемое, – заметил Дмитрий.

Но урезонить Заплатина не удалось.

– Наказание за лжесвидетельство не сравнится с наказанием за убийство, – заявил он. – Пусть Феликс прикинет, понравится ли ему на каторге. Кстати, за убийство супруги его наверняка лишат всех прав состояния. И, боясь потерять малую толику своих богатств, он скоро лишится всего. Всего! И поедет из своего утопающего в розах замка в сибирские рудники! Да не поедет, а пойдет. По этапу! Гремя кандалами, прости за банальность.

– «И шли вы, гремя кандалами...» Мне кажется, ты уже все сказал, что хотел? – перебил его Колычев. – Литературные красоты вроде гремящих кандалов в подобной речи излишни. Они хороши лишь в выступлениях на революционных митингах да в подпольных изданиях. Все, Алексей. Позволь мне откланяться. Я передам князю суть твоих требований.