Антропология права. Статьи, исследования - Виктор Бочаров

Поэтому современная антропология права продолжает тесно взаимодействовать как с историко-юридическими, так и с собственно антропологическими дисциплинами. Помимо истории права данная дисциплина активно сотрудничает с социологией права. Традиционно социология исследует общественные процессы в индустриальных (постиндустриальных) обществах. Социология права ориентируется на изучение реального состояния правовой материи именно в этих обществах, т. е. соотношения между целью, поставленной законодателем, и конкретным полученным результатом. Предполагается, что эти результаты должны использоваться для дальнейшего развития и совершенствования нормативной базы права (Лившиц). Данное соотношение определяется в том числе тем, в какой степени было учтено законодателем традиционное правосознание народа. Социология может констатировать наличие такого разрыва, но не всегда способна объяснить его происхождение. Последнее может быть раскрыто в процессе антропологических исследований, посвященных изучению традиционной правовой культуры социума, его обычного права, а также закономерностей, связанных с воспроизводством и функционированием этнокультурной информации в условиях воздействия на социум иной, т. е. западной, правовой культуры. Социология права и антропология права наиболее продуктивно взаимодействуют при изучении правового бытия в развивающихся государствах. Здесь разрыв между государственным законодательством, ориентированным в большинстве случаев на копирование западных правовых систем, и реальным правосознанием людей, мотивированным преимущественно традиционными ценностями, наиболее очевиден.

Из антропологических дисциплин антропология права наиболее тесно взаимодействует с политической антропологией, другой самостоятельной субдисциплиной, сформировавшейся в рамках антропологии. Последняя традиционно связана с изучением отношений власти в доиндустриальных обществах. Основой их взаимодействия является ключевое понятие «общественная норма», которое имеет принципиальное значение как для феномена власти, так и для права. Содержанием правогенеза является последовательная дифференциация правовых норм, которая невозможна без дифференциации отношений власти.

Антропология права неотделима от этнографии. Этнография – изначальная историческая ипостась науки антропологии. Этнограф, изучающий культуру какого-либо народа, автоматически является исследователем его обычного права. Обычно-правовая материя конкретного социума всегда этнична. Она представлена в обычаях, ритуалах, символах, фольклоре. Этнографические исследования являются начальной стадией исследования обычного права субкультур в современном обществе. Поэтому антрополог, изучающий обычное право какой-либо субкультуры, обречен начинать с ее этнографического описания: обычаев, мифов, символов, ритуалов и т. д.

Этнографическое изучение права предполагает не только полевую работу, с использованием метода включенного наблюдения, но и этноисторические исследования правовой культуры этноса на более ранних стадиях его эволюции. Народная культура всегда существует относительно автономно от культуры «верхов», с которыми имеет дело историк, изучая политико-правовые документы. Для получения информации об этой части правовой культуры могут быть использованы записи и описания быта и обычаев путешественников, миссионеров, очевидцев тех или иных событий, судебные материалы, произведения литературы и искусства и т. д. Этноисторические исследования связаны прежде всего с разработкой проблемы этничности государственного права.

Литература

Александров В. А. Обычное право крепостной деревни России XVIII – начало XIX в. М.: Наука, 1984.

Бобровников В. О. Колхозная метаморфоза адатов у дагестанских горцев // Homo Juridicus. M., 1997.

Бочаров В. В. Власть. Традиции. Управление. М., 1992.

Бромлей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973.

Бфименко А. Я. Исследования народной жизни. Вып. 1. М., 1884.

Загоскин И. История права русского народа. Т. 1. Казань, 1899.

Ковалевский M. М. Современный обычай. Древний закон: в 2 т. СПб., 1886.

Кудрявцев В. Н., Казимирчук В. П. Современная социология права. М., 1995.

Лившиц Р. 3. Теория права. М., 1994.

Мейер Д. Русское гражданское право. СПб., 1861.

Мэн Г. Древнее право. СПб., 1873.

Мэн Г. Древний закон и обычай. М., 1884.

Павлов A.C. Первоначальный славяно-русский Номоканон. Казань, 1869.

Туманов В. Вступительная статья // Карбонье Ж. Юридическая социология. М., 1986.

Malinovskii В. Crime and Custom in savage society. London, 1926.

Wilson M. Religion and Transformation of Society, Cambr., 1971.

M. Ковалевский: антропология права и правовой плюрализм в России[6]

Имя М. М. Ковалевского теснейшим образом связано не только с юриспруденцией, социологией, этнографией, но и с антропологией права (юридической антропологией), одним из основателей которой он является. Зачисление Ковалевского в «отцы-основатели» данной дисциплины отнюдь не является «исторической натяжкой». Подобная оценка его вклада справедлива как по существу, так и с формальной точки зрения.

Во-первых, М. Ковалевский один из самых заметных представителей сравнительно-исторической школы в юриспруденции, из которой берет начало эта наука (Бочаров 1999: 23-30).

Во-вторых, его научная деятельность протекала в личном контакте с Г. Дж. Самнер-Мэном, который после выхода в свет его работ «Древнее право» (1861), «Древнейшая история учреждений» (1875) и «Древний закон и обычай» почитается западными антропологами как «подлинный основатель юридической антропологии» (Рулан 1999: 26). Б. А. Калоев, исследовавший творческую биографию ученого, отмечает: «Именно по совету Г. Мэна Ковалевским был написан „Очерк истории распадения общинного землевладения в кантоне Ваадт“, вышедший в Лондоне на русском языке в 1876 г. и переведенный тогда же на немецкий… в „Журнале истории швейцарского права“. Г. Мэну M. М. Ковалевский обязан получением доступа в библиотеку «Индийского управления», в которой он собирал материал для своей работы об общинном землевладении в Индии (Калоев 1979: 10).

О многом говорит и список наиболее значимых работ русского ученого в данной области, который почти зеркально отражает круг проблем, поднятых в своих трудах Г. Мэном: «Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении» в 2 т. (1886), «Закон и обычай на Кавказе» в 2 т. (1894), «Происхождение общественных институтов и общественной жизни» (1914).

Отметим также, что исследования М. Ковалевского – это серьезный шаг в области «антропологизации» данной дисциплины. В отличие от работ Г. Мэна, построенных в основном на сравнительном анализе письменных юридических источников – древних кодексов (индусских, греческих, римских и др.), средневековых европейских «варварских» правд, труды М. Ковалевского в значительной степени опираются на собственные этнографические материалы, собранные им в полевых условиях.

Именно это, как представляется, позволило исследователю посмотреть на обычное право кавказских народов не только как на свод юридических норм (обычаев), но и как на элемент культуры, который может быть раскрыт только в связи с другими ее компонентами.

Действительно, антрополог изучает любое общественное явление прежде всего как факт культуры, т. е. в его частной форме, которая тем не менее во многом определяет содержание данного явления. Культура всегда этнична, и именно в ней общественный феномен обретает свое уникальное воплощение. Если общество как система социальных институтов детерминировано преимущественно социально-экономическими факторами, то культура – еще и факторами экологическими, демографическими, а также традициями. В конечном счете она проявляется в эмоционально-интеллектуальной деятельности своих носителей, выраженной в поведенческих, идеологических и мировоззренческих символах.

Поэтому исследовать любое общественное явление как факт культуры означает раскрыть его через эмоциональные и интеллектуальные переживания ее представителей, реализуемые в данных символах, которые сформировались в конкретных условиях жизнедеятельности данного социума. Например, говоря о прикосновении подозреваемого в преступлении осетина к очажной цепи при произнесении клятвы, являвшейся доказательством его невиновности, M. Ковалевский раскрывает центральное место очага в представлениях культа предков, которые, в свою очередь, отражают взгляды осетин на проблему жизни и смерти. В соответствии с ними предки (умершие родственники) неотвратимо карали за ложь не только самого подозреваемого, но и его родственников и потомков. Через комплекс идеологических представлений, связанных с культом предков, воплощенным в очажной цепи, он также трактует юридический обычай, по которому жилище являлось своего рода убежищем для преступника, так как он автоматически попадал под покровительство предков хозяина дома и т. д. (Ковалевский 1886: 78).