У ночи длинная тень. Экстремальный роман - Olga Koreneva

- Да у Козла. Так его все зовут. Второй дом Козловых, справа.

- Что ж, могу и слетать, - повторил он и нырнул.

- Ой лапонька, сейчас, только бидон сполосну… - крикнула в ответ Лариса. И удивленно завертела головой в разные стороны: «лапоньки» нигде не было видно. Река была пуста. Мухин дельфинным ходом шел под водой и не спешил выныривать – хватит! Он хотел вдоволь накупаться, он жаждал свободы перед тем, как идти выполнять свой обычный оброк для Ларисы!

… Мухин бойко шагал по заливному лугу, в руке его побренькивал да позванивал пустой бидон.

Трава около берега была только что скошена. Пахло плотным, как борщ, запахом созревших трав и молодого сена. Мухин взбежал на взгорок – весь в колкой щетине стерни, как стриженый затылок допризывника. Оттуда открывалось поле, где травы были еще не скошены, и качались пучки самых разнообразных цветов: зонтики, корзинки, кружева разных ромашек и хвощей, а вокруг телеграфных столбов – розовые струистые лианы иван-чая.

Столбы через поле шагали вдаль стометровыми шагами. И каждый столб, окруженный иван-чаем, напоминал ногу в ботфорте. Или в болотном сапоге, только коротком. Над столбами гудело, когда Мухин проходил мимо них. Провод где-то провис, а в одном месте столб покосился, вероятно от грозы; но столб не падал, опущенным проводом упираясь в землю, как споткнувшийся человек – рукой.

Вдали в травах на холме стояла корова. Она стояла в солнечном нимбе, словно обведенная по контуру кисточкой сияющего белого цвета. От этого она казалась чудовищной и фантастической. Голова была опущена в траву, а громоздкое ее тело – когда Мухин подошел ближе – напоминало палатку, изнутри распяленную на кольях.

Мухин шел по горячей тропке между овсами. Его обдавало жаром хлебов. Вдали синела опушка, там шумел прохладный, как море, лес. Так думалось о лесе издали. Оттуда налетел ветер…

Березовый листок прилип Мухину к руке, как билет на вход в лесную прохладу.

Сразу за опушкой, в наилучшем сосновом месте, начинался дачный поселок, который потом постепенно переходил в пыльную, паршивую, обыкновенную деревеньку Редькино.

Около опушки, слева, вился жгутик ручейка, впадающего ниже в реку. Когда-то здесь было большое русло, ныне оно затравенело, по местам образовались глиняные оползни, крутые и желтые, как срезанные гигантской стамеской. В них чернели дыры ласточкиных гнезд.

Ласточки вились и хлопотали над обрывом, и вдруг то одна, то другая пропадала в дыре, как шар в лузе. Одна из них, подхваченная ветром, взлетела высоко, потом снова упала, и заметалась. Своим мельканьем она штриховала небо над Мухиным. Он остановился и долго глядел на нее. Судорожная, полоумная. «А что, - подумал он, - раз не только люди, но и животные бывают с различной психикой (вспомнилось, как бабушка рассуждала о «разном интеллекте» ее и соседского котов), то и среди птиц могут быть свои ненормальные и несчастные. Недаром говорят: белая ворона. Нормальными бывают только инженеры».

Мухин вошел в лес. Вот и поселок дачный, с одинаковыми какими-то фанерными домиками, крашенными под более дорогой материал. Цветники, кусты смородины, ветвистые вишни и сливы и столики под ними, гамаки, душевые кабинки. Вроде как бы западные виллы, только усеченные и адаптированные, советский вариант, пародия. Мухин шел по узкой прямой улочке, посыпанной серым песком, как будто двигался в трубе. С обеих сторон были дачные домики, убийственно однотипные, участки лепились друг к другу как соты, с фанерными уборными, крашеными в голубой цвет, одну уборную от другой отделял только забор. Соседи вполне могли бы, сидя в них, обсуждать последние известия. Был полдень. Из уборных, из кухонек в садиках, с крылечек веранд появлялись плотные дамы. В гамаках покачивались девицы в коротких сарафанчиках, бабушки в легких льняных платьях, мужчины с газетами в руках. На велосипедах между клумбами катались малыши, похожие на Ларисиных Сашка и Сережку. Молодые женщины, издали напоминавшие ему Ларису, занимались хозяйством. «Я совсем уже, зациклился на ней, везде ее вижу», с ужасом подумал он, «всюду она мерещится, и ее чада». Он снова кинул взгляд за забор. «Уж не рехнулся ли я? Башку, наверно, напекло».

Вдоль всей улицы с обеих сторон, у каждой калитки, сидело по длинношеему мордастому псу. Псы были таких дорогих пород, что даже не лаяли на чужого Мухина, не снисходили до вульгарного лая, а только поворачивали вслед ему коробчатые мохнатые головы.

Мухин ускорил шаги, ему стало не по себе. Он шагал мимо домиков-кабинок, мимо шеренги неподвижных псов, похожих на идолов с острова пасхи. Они, как по команде, поворачивали головы и смотрели ему вслед.

Дачный поселок он миновал. Роща, вот и она стала редеть. Пошли места захудалые, сараи и свинарники, и началась деревня. В начале деревни встретился мужик, здоровенный, черноволосый с проседью, в пестрой трикотажной майке навыпуск. Рожа его показалась Мухину зверской, опереточно-разбойничьей. Все дело в том, что мужик был рябой, его красное лицо было усеяно оспинами, как стенка в тире.

- Не скажете, - спросил Мухин, - где тут Козел живет?

- Я Козел, а чего? – ответил мужик.

Он заулыбался, и его «зверская рожа» оказалась довольно симпатичным, добродушным лицом дядьки-балагура.

- Ты чего, ко мне, что ль? – спросил мужик.

- Да я за молоком, - Мухин кивнул на бидон, - мне сказали, у Козловых есть, дом Козловых… - он смущенно мямлил, стараясь исправить свою невольную бестактность.

- Ой, браток, а у нас сегодня, кажись, и нет, гости приехали. Родня, понимаешь. А знаешь что, вон второй дом, спроси у хозяйки.

- Ага, ага, спасибо! – заторопился Мухин.

Козел размашисто пошел дальше. Потом обернулся и крикнул издали:

- Если хозяйки нет… там дочка… У нее спроси… Жми дальше, браток!

«Ну и рожа, как стенка в тире. А славный дядька», - подумал Мухин, и стал «жать дальше».

Потом он откинул калитку и вошел во двор. Его облаял черный лохматый пес: выкатился из яблоневого сада и бросился к Мухину.

- Назад, Цыган, ко мне! – раздалось с крыльца. - Тихо, Цыган! Да вы не бойтесь, он смирный.

На верхней ступеньке крыльца сидела девушка и глядела на Мухина. С огородов, из дальнего конца деревни, слышалось пенье:

«И с плеча-а ее бросает в набежа-авшую волну-у…»

- А сегодня что, деревенский праздник какой-то? – спросил он.

- Праздник вчера был, - ответила девушка. – Яблочный Спас. А это гости наши поют, дядька мой приехал, к родне пошел.

Девушка послюнила палец, провела по пушистым серым бровям, потом пригладила волосы на висках. Рядом с ней на ступеньке стояло прямоугольное зеркало и лежал гребешок. Как видно, она тоже собиралась в гости. Она спросила:

- А вы к нам?

- А я к Козлу за молоком пришел, - сострил Оскар и сам по-глупому рассмеялся. Тут, рядом с этой простецкой девчонкой, он сразу освоился и чувствовал себя свободно. Словно он сам заразился от только что встреченного мужика его добродушием и балагурством. А может, в этом доме сам дух был такой – веселый, простой и дружеский, и он сразу же охватил Мухина. Однако его шутка – «к козлу за молоком», - он сам почувствовал, была действительно глуповата, но девушка, казалось, этого не заметила.

- Да? – она взглянула на него и вздохнула. – А вы знаете, у нас сегодня нет молока. Все ушло на еду. Да вы садитесь, - она подвинулась на ступеньке. – Может, чего придумаем.

Оскар сел рядом. Девушка протянула ему зеркало, а сама взяла расческу.

- Подержите вот так, ага?

Оскар приподнял зеркало, а девушка стала, глядя в него, причесываться.

- Да не так, повыше, повыше! Вот теперь так. – Она отвела его руку немного влево и вверх.

Ладонь ее была жестковатая и теплая. От волос и нежной здоровой шеи пахло парным молоком и сеном.

Она поплевала на гребень и принялась начесывать волосы.

- Ну вот так, спасибо! – взяла из рук Мухина зеркало, отложила его и расческу в сторону, и протянула ему ладошку. – Познакомимся?

- Мухин. Ося.

- Галя… А вас как… Вася? Ой, я не расслышала.

- О-ся… В общем, Оскар, - передернул плечами Мухин. – Такое имя…

С девчонкой было хорошо. Она разговаривала весело, удивляла Мухина простодушием. Чистое скуластенькое ее лицо все время вспыхивало улыбкой.

- Вы всегда здесь живете? – спросил он.

- Раньше жила, а теперь я в городе, в общежитии, - она широко заулыбалась. – Я в техникуме учусь.

- В каком?

- В строительном. Сейчас я на практике.

- Где, на стройке? – не сразу сообразил он.

- Прям, на стройке! Тут наш лагерь недалёко, в лесу. Мож, видали?

- А, видел, знаю, - соврал Мухин. Лагеря он не видел.

- Ну и вот. У нас танцы там каждый вечер, дачники приходят. А вы чего не приходите? – она глянула ему в лицо и расширила глаза.

Он усмехнулся:

- А вы откуда знаете, что не прихожу?

- Чего-то я вас не помню.