Дело отсталого мула - Эрл Гарднер

— Да, я понимаю, — ответил Терри, стараясь казаться смущенным.

— Итак, в десять тридцать мы уже знали, кто купил все эти запасы консервов, а у вас ушла бы на это целая неделя!

— И кто же их купил?

— Думаю, что сейчас я уже могу вам это сказать. Их купила Дафна Таонон.

Клейн молчал, делая вид, что очень удивлен.

— Нам известно, — продолжал Мэллоу, — что Рикардо Таонон был хорошим мужем.

— Почему был? — спросил Клейн, делая ударение на слове «был».

— Я сказал «был»? — удивился Мэллоу. — Забавно… Подсознание сыграло со мной злую шутку…

— Вы хотите сказать, что Таонон мертв?

— Он исчез… и как я вам сказал, он был хорошим мужем. Дела его были довольно запутаны, но он навел в них порядок, с тем чтобы у его жены не возникло финансовых проблем, если с ним что-нибудь случится. Он застраховал свою жизнь на очень крупную сумму.

— И вы думаете, что с ним что-то случилось?

— Я не думаю, а задаю вам вопрос. Вам ничего не известно об исчезновении Таонона?

— Нет, ничего. Как он умер?

— Я не сказал, что он умер.

— Но вы дали это понять.

— Я вам дал понять, что мы очень обеспокоены этим телефонным звонком, после которого Таонон поспешно вышел и не вернулся. Мы опросили его компаньона по компании, некоего Стейси Невиса… Вы знакомы с ним?

— Да.

— Невис сказал нам, что он не звонил Таонону, но возможно, что это сделал Глостер.

— Глостер?

— Да, потому что Глостер звонил Невису. Невис играл в покер с друзьями и выигрывал, поэтому друзья не хотели его отпускать с выигрышем, это понятно…

— Да, разумеется, — заметил Клейн, стараясь не выказывать своего интереса.

— Во время этой партии Невису звонили несколько человек, в том числе Глостер. Он был очень возбужден, так как обнаружил, что на складе кто-то живет. Он просил Невиса срочно приехать на склад, куда должен был также приехать и Таонон, которому Глостер уже успел позвонить.

— И что сделал Невис?

— А что ему было делать? Телефон стоял в соседней комнате, но дверь была открыта, и все игроки стали кричать, что, если Невис уйдет до полуночи, он заплатит пятьдесят долларов штрафа. Невис пообещал Глостеру, что приедет, поэтому чувствовал себя в затруднительном положении. Он перезвонил Глостеру и объяснил ему ситуацию. Тот сказал, что подскочит на машине к Невису.

— И он приехал?

— Да. Он просигналил, и Невис сразу спустился, чтобы поговорить с ним. После этого Невис вернулся к картам, а Глостер на склад. Это было минут за десять — пятнадцать до звонка Глостера вам. Вероятно, вернувшись на склад, Глостер застал там Рикардо Таонона, поговорил с ним, позвонил вам и вскоре после этого был убит.

— А кто, по-вашему, убийца? Кто подозреваемый номер один?

— Вы и Синтия Рентон, — спокойно сказал Мэллоу. — Либо его убил Эдвард Гарольд, когда Глостер попытался позвонить в полицию. Мои коллеги больше склоняются к версии с Гарольдом, я же нахожусь в замешательстве…

— Надеюсь, у Невиса есть свидетели, которые могли бы подтвердить все то, о чем вы рассказали?

— Целый стол свидетелей, Клейн. Пятеро, у которых он выиграл!

— А в котором часу закончилась эта партия?

— В три часа утра.

— И Невис до утра выигрывал?

Мэллоу прыснул.

— Он продулся до нитки! Нет, Клейн, поистине напрасно вы продолжаете разыгрывать из себя сыщика.

Разумеется, я отдаю долг вашим талантам, вам только что удалось остановить кровопролитие с Гарольдом… Но я вынужден тем не менее задержать вас.

— Инспектор, скажите мне, пожалуйста, одну вещь…

— Что именно?

— На складе, на бюваре, было четыре четких отпечатка. Кому они принадлежат? Таонону? Гарольду?

— Нет, это были отпечатки Глостера.

— Глостера?!

— Да, отпечатки четырех пальцев его левой руки.

— Насколько я помню, отпечатки указательного и среднего пальцев были четкими, а мизинца — почти незаметными.

— Именно так.

— Можно подумать, что Глостер склонился над столом, опираясь левой рукой таким образом, что давление пришлось на большой, средний и указательный пальцы.

— Но отпечатка большого пальца не было.

— Признайте, инспектор, что практически невозможно опереться на средний и указательный пальцы, не опираясь при этом на большой.

— Я вовсе не сказал, что большой палец не касался бювара, я только сказал, что нет отпечатка большого пальца.

— Почему два других пальца были испачканы в пыли, а большой нет?

— Право, не знаю, мистер Клейн. Дедукцию мы оставляем для сыщиков-любителей. А сейчас, мистер Клейн, к моему великому сожалению, я должен вас задержать по подозрению в соучастии. Надеюсь, вы не будете на меня сердиться?

Терри ничего не ответил. Его лицо оставалось непроницаемым, словно он впал в гипнотический транс.

Глава 17

Запах хлорки, которым была наполнена камера, пропитал одежду и руки Клейна.

Помимо Клейна в камере находился также Эдвард Гарольд. Он первым нарушил молчание.

— Они не имели права сажать вас сюда. Против вас еще не выдвинуто никакого обвинения.

— Имели они на это право или нет, но факт остается фактом — я здесь.

— Вы собираетесь что-нибудь предпринять?

— Думаю, что да.

Гарольд сел на один из двух табуретов; он был очень подавлен.

— Я предпочел бы смерть!

Клейн оставил реплику без комментария, и Гарольд продолжал:

— Я решил умереть в схватке с полицией. Я не хочу кончить свои дни, как крыса, дожидаясь, когда меня отведут в газовую камеру.

— Хорошо, что вы не оказали сопротивления при задержании.

Гарольд пожал плечами. Клейн продолжал:

— У вас было бы больше шансов, если бы вы сами сдались в руки полиции. Но и в данном случае Верховный суд может спокойно пересмотреть ваше дело. До сих пор против вас было только то, что вы отрицали тот факт, что снова вернулись к Фарнсворсу. Но это еще само по себе не является доказательством того, что убийство совершили вы. Это лишь означает, что вы солгали.

Гарольд опустил голову и уставился в пол камеры.

Наступило долгое молчание, сопровождаемое почти физическим ощущением течения времени. Здесь молчание и бездействие естественны, их можно нарушить разговором или хождением по комнате из угла в угол, но это тщетные попытки, так как через некоторое время они воцаряются снова.

— Вы знаете, — начал Гарольд, — было время, когда вы почти не существовали для меня, но потом я вас возненавидел.

Клейн ничего не отвечал, и Гарольд, еще ниже опустив голову, продолжал:

— Да, я возненавидел вас, потому что вы встали между мной и Синтией. Вы оказали на нее такое сильное влияние, что она так и не смогла забыть вас. Время и расстояние ничего не изменили, вы оба связаны навеки.

— Иными словами, вы ревнуете, а ревность мешает вам трезво оценить ситуацию.

— Да, ревную… Вернее, ревновал. У мертвого человека не может быть женщины.

— Вы еще не умерли.

— В глазах правосудия почти что.

— Будет вам!

Снова воцарилось молчание. Наступила ночь, и на потолке камеры зажглась лампочка, которую вскоре заменит ночник.

— Я признаю, что действовал наобум и плохо построил свою защиту, — сказал Гарольд. — Самое идиотское — это то, что я солгал своему адвокату. И все это из-за вас.

— Из-за меня?! — переспросил Клейн, совершенно ошеломленный.

— Да. Помните статуэтку, которую вы подарили Синтии? Китайца верхом на муле?

— Ну и?..

— Синтия рассказала мне о заключенной в ней символике. Я постоянно думал об этом, пока не… Короче, мне казалось, что эта философия способна удовлетворить потребности души. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю. Наверное, потому, что вы — последний человек, которого я вижу. Способный понять то, что я пытаюсь выразить… несмотря на то, что я вас ненавижу!

— У вас нет для этого никаких причин.

— Увы, есть! Вы преуспели там, где я потерпел фиаско. Я считал, что Синтия любит меня, пока не понял, что она любит только вас.

— Думаю, что вы ошибаетесь.

— А я уверен в обратном!

— Я слишком хорошо знаю Синтию.

— Ах так? Вы в этом уверены? Сколько лет вы не видели ее?

— Три года.

— Вот видите! Вы посеяли семя, и во время вашего отсутствия оно проросло. У меня было время узнать Синтию, и я знаю, что говорю.

Клейн ничего не ответил, и Гарольд, как бы не замечая этого, продолжал:

— Хотите верьте, хотите нет, но я очень симпатизировал Фарнсворсу, так как это был необыкновенный человек, умеющий понимать такие вещи, которые ускользают от большинства смертных. В тот день, когда его убили, я был у него. Он был чем-то озабочен. Я видел, что он хотел поделиться со мной своими мыслями, но не решался на это. Я спросил его, в чем дело, может быть, речь идет о деньгах, которые ему доверила Синтия и которые он, возможно, потерял в одной из спекуляций. Он ответил, что дело не в этом, просто он находится в отчаянном положении, почти безвыходном. Больше я ничего не смог от него добиться, но я видел, что он почти на грани и может решиться на самоубийство.