FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит - Фрэнк Партной

Если First Boston оказывался прав, вы безмятежно получали свои железные 11,25%, даже не подозревая, что попали в самый «глаз» урагана. Но если тайский центральный банк делал шаг влево, когда вы думали, что он шагнет вправо, ураганный вихрь подхватывал вас и вышвыривал прочь. Таким образом, эта сделка была построена на тактике, кратко сформулированной одним циничным продавцом из ВТ: «Замани дурачка посулами, а там можно раздеть его вчистую». (Безмятежность испарилась в июле 1997 года, когда инвесторы с ужасом узнали, что центральный банк Таиланда снял регулирование, — после чего бат и связанные с ним производные тут же рухнули.)

Вам, наверное, любопытно узнать, кто же покупал такие бумаги и почему? Надеялись ли эти люди только на удачу или действительно верили, что First Boston раскрыл заветную формулу? В конце концов, если эта ставка была почти беспроигрышной, почему банк продавал риск, а не шел на него сам? А может, First Boston играл против или как-то страховал свои риски? Почему в этой сделке участвовали правительственные конторы США, выпускавшие странные облигации по тайской валюте? И самое важное: сколько делал First Boston на этих производных?

Эти вопросы я задал одному продавцу и прежде всего спросил, кто же все-таки покупает такие штуки.

Ответом было молчание. Мне пришло в голову, что покупателями могли быть хеджинговые фонды, этакие сумасбродные головорезы, которые делают огромные и головоломные ставки почти на всех рынках. Я припомнил самые крупные частные хеджинговые фонды — Quantum, Tiger или Gordian Knot — и решил мучить продавца дальше.

— Это Quantum?

Quantum, основанный Джорджем Соросом, был теперь крупнейшим хеджинговым фондом в мире; спекулируя на курсах валют, Quantum и Сорос делали, но и теряли, миллиарды.

— Конечно, нет. Детский вопрос!

Вопрос и впрямь был наивным: акулы хеджингового бизнеса — слишком искушенные игроки, чтобы покупать подобные продукты в First Boston. Они вполне могли делать их сами и никому не платить комиссионных. Что же оставалось?

— Другие инвестиционные банки?

— Да нет же.

Еще одна глупость: банки вроде Morgan Stanley или Goldman Sachs, конечно, скорее стали бы продавать такие вещи, чем покупать.

— А как насчет взаимных фондов?

Я знал, что крупные фонды играют на производных с возникающих рынков. Может, это Fidelity или Templeton?

— Не попал.

— Коммерческие банки?

— Опять мимо.

Я уже не знал, что спрашивать, и попросил хотя бы намекнуть, кто же мог покупать тайские облигации.

— Парень, имен ты все равно не дождешься, но ты отвалишь, если назову основные категории?

— О'кей.

Имена я собирался вытянуть из него потом.

— Пенсионные фонды штатов и страховые компании.

— Не может быть! Он только ухмыльнулся.

— Точно?

Я не мог поверить: пенсионные фонды штатов и страховые компании!? Он кивнул и сказал, что пенсионные фонды вообще входят в число крупнейших покупателей структурированных облигаций, а «тайские» — так, проходной эпизод. В списке покупателей фигурируют, например, штат Висконсин и несколько калифорнийских округов, в частности Ориндж. По поводу «тайских» продавец еще раз заметил, что это случай мелкий и не вполне типичный, а обычно пенсионные фонды и страховые компании берут другие виды структурированных бумаг.

Штат Висконсин? Округ Ориндж? Да быть этого не может! Зачем им производные с такими рисками? Оставалось только ждать, что следом за ними он объявит крупным покупателем кого-нибудь вроде Procter & Gamble.

— Но причем тут страховые? Они же всего боятся. К чему им структурированные облигации?

Он посмотрел на меня как на идиота:

— Подумай: облигации выпущены правительственной конторой, имеют рейтинг ААА или АА. Разве страховщики найдут лучшую лазейку, чтобы поиграть с валютой? Ясно?

Что «ясно»? Я попробовал представить, какие виды ценных бумаг могла бы купить страховая компания. Такие конторы собственной тени боятся, да к тому же их инвестиционная деятельность жестко регламентируется сверху. Национальная ассоциация страховых уполномоченных (National Association of Insurance Commissioners, NAIC), ведущая строгий учет инвестиционных операций, классифицирует их по рейтингам риска от 1 до 5 и устанавливает, сколько операций какого вида разрешено той или иной страховой компании. Как тут можно изловчиться провернуть дико сомнительную спекуляцию с тайскими батами и «корзиной» прочего добра, если для большинства страховых компаний даже акции считаются чересчур рискованными? И разве правительственное происхождение бумаг может что-нибудь значить? Такие облигации лишь выглядят более надежными, но ведь рискованной сути сделки это не меняет? И если риски рассчитываются по сложной формуле, привязанной к тайскому бату, разве это не дойдет до надзорных инстанций?

Как ни удивительно, можно было ответить «нет». Именно в этом-то и был смысл правительственного прикрытия бумага. Когда органы надзора будут разбираться в сделке, они не увидят слова «Таиланд»; они увидят только «бат». Они не заметят ни сложной формулы, ни «корзины», ни хитрых графиков. Все, что сможет уяснить инспекция, сведется к следующему: годичная облигация рейтинга AAA, выпущенная правительственным агентством.

Эти облигации просто поразили меня наглой спекуляцией на доверии к правительству США. Казначейство США занимало деньги непосредственно, под казначейские облигации. Кроме того, разные федеральные агентства («Джинни Мэй», «Фанни Мэй», «Салли Мэй» и «Фредди Мак») имели право привлекать деньги под обязательства того же Казначейства.

Покупателю структурированных облигаций все равно, чем занимаются эти конторы — сбором студенческих кредитов или ипотечными операциями. А органы надзора следят только за тем, чтобы гарантом по этим обязательствам выступало Казначейство США. Поэтому никому даже и в голову не может прийти, что облигация, выпущенная федеральной конторой, то есть под гарантии Казначейства, связана с каким-то риском. Замечательная ирония этой схемы заключается вот в чем: поскольку покупатели структурированных облигаций готовы заплатить больше, чтобы разместить свои ставки через правительственные агентства, эти последние могут привлекать деньги под меньший процент, чем само Казначейство.

Итак, мне стало ясно: при первом взгляде регулирующие инстанции не обнаружат никакого риска, не заметят взрывоопасной тайской ставки, замаскированной под «красные, белые и синие фишки», — разве что много позже и лишь в том случае, если покупатель потеряет деньги. Я не мог прийти в себя: Уолл-стрит кишела игроками, а инвестиционные банки часто сравнивали с казино — теми, которых так много на юг от Манхэттена, как раз по дороге в Атлантик-Сити, — но эти-то игры по крайней мере были законны! И вот выясняется, что инвестиционные банки ведут грязную игру, сродни той, что процветала в Атлантик-Сити еще до легализации. За дверью с табличкой «Правительственное агентство» играли краплеными картами.

Morgan Stanley тоже вел свою игру, и весьма прибыльную. Но прежде чем меня допустили до нее, боссы из

ГПП потребовали, чтобы я прошел очистительную процедуру. Дело тут вот в чем: если вы переходите из одного банка в другой, новое учреждение обычно подвергает вас предварительной проверке — вроде той дезинфекции, которая обязательна для человека, входящего в реальную космическую лабораторию.

Мне предстояло два «допроса». На первом меня пытала группа юристов фирмы. Они сразу предупредили, что категорически запрещено обсуждать еще не совершённые сделки. Если я вынес какие-то документы из First Boston, их нужно уничтожить. Я должен предупреждать, если буду общаться с клиентами, которых знаю по прежнему месту работы. И у Morgan Stanley, и у First Boston бывали проблемы в связи с перебежчиками, и потому Morgan Stanley относился к этому вопросу особенно внимательно. Вместе с тем меня удивило, что никто из юристов не завел речи о конфиденциальных документах банка. Переходя в другой банк, продавцы и трейдеры обычно не упускали случая захватить с собой документы, компьютерные программы и клиентов. Я помнил об одном особенно неприятном случае, когда одного менеджера, которого в First Boston считали порядочной сволочью (а раньше его считали такой же сволочью в Morgan Stanley), обвинили в краже клиентов и служебной информации после перехода из Morgan Stanley в First Boston.

Я заверил юристов, что ничего не стащил из First Boston и что они могут быть совершенно спокойны. Они сидели с такой кислой миной, будто я нагло вру. Я опять сказал, что отвечаю за свои слова, но им было уже все равно: процедура завершилась, и с ритуальной точки зрения я был «чист».

Потом я встретился с четырьмя менеджерами ГПП в Нью-Йорке; им вскоре предстояло стать моими боссами, личной «бандой четырех». Они задавали примерно те же вопросы, что и юристы, но совсем с другой целью. Их совершенно не интересовало, брал ли я документы или программы; они хотели знать, что у меня есть, а точнее, когда они могут получить копии: «Что вам известно об этих клиентах? Есть ли у вас список клиентов, и кто в нем? Чьи дела вы перетянули с собой?»