Разгон - Павел Загребельный

Если бы так легко можно было подчиниться лишь здравому смыслу и никогда не прислушиваться к голосу крови! К сожалению, рано или поздно, убеждаешься, что и ты, как другие, жаждешь посвятить свою жизнь какому-то мужчине, и только одному-единственному, ибо две тысячи лет христианства упорно живут в твоей крови и ты не терпишь жизни разъединенной, расщепленной, разрозненной. Происходит это всегда неосознанно, в нарушение всех твоих привычек, вопреки любым закономерностям. Когда впервые увидела Карналя, он не затронул даже краешка ее внимания, затем, униженная не так им, как его окружающими, возненавидела академика, еще некоторое время спустя - забыла о его существовании, чтобы потом в отчаянии, поздней ночью нежданно-негаданно просить у него помощи, а около моря не удивиться неожиданной встрече и спокойно истолковать ее как неминуемо закономерную, как увенчание всех тех немногих дней, на протяжении которых Анастасия все больше узнавала Карналя и когда, как ей казалось, благодаря этому знанию и его жизнь, и весь он как бы пребывали под ее своеобразной охраной. Охрана любви - вот что это такое!

Мир подсознания у женщины богаче и активнее, чем у мужчины, он живет, действует постоянно, даже во сне, жизнь из-за этого двоится иногда несносно, с интуицией, инстинктами легче всего дружат нежность и простота (даже до примитивизма) чувств, считается, что женщины хитры, но это только их месть за мужские хитрости, ибо ведь мужчины всегда домогаются от женщин наивысших ценностей, жертвуя взамен мертвые блестки и всяческую тщету, которыми никогда не заменишь жизнь.

Одни женщины умеют быть женщинами до конца, иные становятся копиями мужчин, третьи остаются где-то посредине, не умеют принять ни ту, ни другую сторону, ведут жизнь серую и странную, достойную сожаления. Мужчина был философом, психологом, историком, геометром, он изобрел душу и государство. Женщины вынуждены были принять мужской образ мышления, лишиться коего не смогли даже в упорной борьбе за свое освобождение и равноправие. Умственный альпинизм, высоты абстракций, утешения неимоверными теориями, холодный дух платоновских диалогов и декартовского "Размышления о методе" - и только время от времени посещения теплой земли, где царит женщина, где можно согреться от озноба вечно холодного мира идей.

А женщины, как бы задавшись целью занять оставленное мужчинами место, рвутся туда, вступают в великое состязание с мужским миром, часто даже одолевая его. Какие были великие женщины? Клеопатра, Жанна Д'Арк, Леся Украинка? А наша Валентина Терешкова? Были ли среди женщин великие изобретатели? И если нет, то почему? Какие великие теории принадлежат женщинам? Как умеют они соединять тончайшую интуицию с жесточайшей (или с ограниченнейшей) реальностью?

Человеку дано лишь два пути. Один - вверх, другой - вниз. Испокон века низ принадлежал телу, верх - духу. Сочетания были кратковременны, мучительны, а то и преступно грязны. А так война, ожесточенная, вечная, беспощадная. Миротворцем суждено было стать женщине, для этого она должна была обладать особенной силой и силу ту находила в красоте, но не только в своей собственной, а и в красоте всего сущего, и главным образом рукотворного, собирая во все века щедрые дары на этот наивысший алтарь человеческого предназначения. Анастасия с горечью вынуждена была признать, что ее алтарь - пуст, заброшен, а виновата в этом - она сама.

Ах, какой смысл был в этих раздумьях и что Анастасии до всего на свете? Ничего не было, и ничего не вернешь. Прощать могут только женщины, ибо они снисходительны и добры сердцем, а мужчины не прощают ни единого недостатка, ни единого проступка.

Она сидела и думала только о Карнале, упорно, до самоотречения, почему-то казалось ей: не порвалось еще то невидимое, что соединяло ее с этим удивительным и недостижимым человеком. Думала о нем, как об Эрмитаже, симфонии Шостаковича или об уманской Софиевке. У него погибли дорогие люди. У нее - идеалы.

Озарило ее неожиданное: Карналь похож на ее отца. Чем и как, не могла постичь, но поклялась бы, что похож. Может, объединяла их некая внутренняя идея? Если бы отец был жив, исповедалась бы ему во всем, наплакалась, а он бы успокоил. Перед матерью - не хотелось. Станет причитать: ох да ах, да как же так, да как это ты? Не подвернулся бы Совинский в Кривом Роге - ничего бы и не было... Но он все время попадается ей на пути. Неуклюжие и неповоротливые как бы созданы, чтобы путаться под ногами, выбирают для этого самые неподходящие моменты. Сами никогда не умеют устроить свое счастье и мешают другим.

Собственно, о Совинском думать не хотелось. Он еще большая жертва, чем она. Потому что для мужчины быть отвергнутым и пренебреженным женщиной трагичнейшая роль. Иван пренебрежен Людмилой, теперь - ею... Довольно о нем!.. Телеграмма. Еще раз повторила себе текст телеграммы, посланной Карналю. Если допустить - один шанс на миллион, как в спортлото, - что он даже не прочитает ее (пришла после всех, попросту говоря, уже ненужная), то что произойдет? Телеграмма - мертвый набор букв и слов. Не передаст ни ее крика, ни шепота, ничего. Нужно слово произнесенное, живое, мучительно искреннее.

Анастасия как бы впервые увидела у себя на коленях телефон. Позвонить! Услышать его усталый голос и сказать, все ему сказать! Отчаянно набрала номер, боялась прижать к уху трубку, держала ее на расстоянии. Голос откликнулся почти мгновенно, но не голос Карналя, а Алексея Кирилловича. Она в волнении своем перепутала номера и набрала не тот! А может, так оно и лучше?

- Алло, Алексей Кириллович! - почти обрадованно отозвалась Анастасия. Это вы?

Он узнал Анастасию с первых же звуков голоса. Кажется, обрадовался, как и она.

- Анастасия Порфирьевна, рад слышать ваш голос.

- У вас же не радость - горе.

- Да. Были трагичные дни.

- Петр Андреевич долго был возле отца? Какая-то тяжелая болезнь?

- Да нет. Все произошло неожиданно. Петр Андреевич ничего не... Он был во Франции на международной встрече ученых...

- Во Франции?.. Но ведь... Я встретила его у моря...

- Правда? Я не знал... Он не говорил... Да, собственно, такие дни...

- Я не совсем точно выразилась... Встреча случайная и... Я даже не могу сказать толком. Утром увидела его... Мы с друзьями плыли на лодке... Петр Андреевич обещал вечером прийти нас встретить - и исчез. Я даже испугалась.

- Это, наверное, в тот самый день, когда Кучмиенко "выкрал" его из пансионата, а я уже ждал в Симферопольском аэропорту с билетами на Москву...

Это было открытие, которое своим ужасом превышало даже те траурные четырехугольники в газетах. Анастасия сидела оцепенело, не могла вымолвить ни слова, только сжимала трубку побелевшими от боли пальцами, почти безумно поводила глазами. Что делать, что?

- Алло, Анастасия Порфирьена, алло! - звал Алексей Кириллович. - Где вы? Алло!

Наконец она отозвалась. Не могла - хоть убейся! - придать голосу бодрости. Алексей Кириллович испугался еще больше:

- Что с вами? Может, вам нужна какая-нибудь помощь?

- Могла бы я с вами увидеться сегодня?

- Ну, конечно... Минуточку... Сейчас Петр Андреевич пошел в цеха. Будет до обеда. Кажется, уже не вернется больше. Сами понимаете... Я уже до конца работы посижу на телефонах. А потом можно. Скажем, в семь. Как вам удобнее, так и сделаю...

- Хорошо, в семь.

- А где?

Она ничего не могла придумать.

- Ну... Я просто не в состоянии.

- Может, там, где мы когда-то уже встречались?

- Когда-то? Ах да, да... Но где? Совсем вылетело...

- Дом моделей. Напротив театра.

- Напротив театра? Прекрасно! Благодарю вас, Алексей Кириллович, вы так добры.

- Есть добрее...

- Нету, нету и не может быть!

Положив трубку, Анастасия с удивлением глянула на телефон, мягким котенком умостившийся у нее на коленях. Зачем он тут? К чему? Небрежно сдвинула аппарат на пол, умостилась теплее и удобнее, накрыла ноги клетчатым пледом и неожиданно для самой себя заснула. Приснилась себе маленькой-маленькой. Будто стоит на краю освещенной солнцем пологой поляны среди могучих дубов. На поляне, в густой зеленой траве, растут какие-то высокие белые цветы, над ними неутомимо кружатся маленькие белые мотыльки, а выше, над мотыльками и цветами, сизо черкают крыльями ласточки. Они ловят нечто невидимое, не мотыльков, кричат радостно и в то же время угрожающе и мечутся как сизые молнии. Мотыльки осторожно трепыхают крылышками под защитой высоких белых цветов, как бы желая выказать покорность перед грозным криком ласточек. Но иногда появляются мотыльки непокорные, им становится тесно меж высоких цветов, и они пробуют прорваться выше, в вольный мир ласточек. Властительницы вольного простора должны были бы немедленно скосить дерзающих своими острыми крылами, но - о чудо! - не трогают их, пренебрежительно не замечая, вместо этого к нарушителям устоявшегося уклада изо всех сил спешит мотыльковая служба порядка, мотыльковые няни и тети, торопливо помахивая крылышками, и, как ни упираются нарушители, снова гонят их книзу. "А где бы тебе хотелось летать?" - спрашивает маленькую Анастасию голос с высокого зеленого дуба, голос знакомый-знакомый, но она не успевает его распознать, ответить тоже не успевает, потому что просыпается...