Этногенез и биосфера Земли. В поисках вымышленного царства - Лев Николаевич Гумилёв

об Ади-будде — создателе мира, мироощущение остается позитивным. Но в школах созерцания и неделания преобладает негативный импульс, подобно тому как в гностических направлениях раннего христианства и в современном экзистенциализме К. Ясперса открыто выражено жизнеотрицающее мироощущение, хотя последний откровенно атеистичен. Но нас интересует не это.

Отмеченные параметры различны по значению и по характеру. Мощные импульсы пассионарных толчков, как правило, лишают отдельных людей возможности выбирать собственную линию поведения. Если такое желание у кого-либо и возникнет, то императив коллектива не даст персоне развернуться. То же самое бывает в инерционной фазе, где персону формирует традиция накопленной культуры. А в последних фазах субпассионарные особи не имеют поводов для пересмотра привычного мироощущения. Так что в потоке нормального этногенеза антисистема не может возникнуть.

Однако при совмещении двух суперэтносов, когда в зоне контакта возникает этническая химера, антисистемы развиваются со страшной силой. И ведь нельзя сказать, что к приятию негативного взгляда на мир побуждает ухудшение бытовых условий или экономические затруднения. Нет, их не больше, чем было до этого, а иной раз и меньше, ибо в зонах контактов обычно идет интенсивный обмен вещей (торговля), людей (работорговля) и идей (торговля верой). Очевидно, причина в другом.

Губительный фантом

Поставим вопрос так: что общего между исмаилитством, карматством, маркионитским павликианством, манихейством, богомильством, альбигойством и другими аналогичными системами и, в частности, с экзистенционализмом К. Ясперса? По генезису верований, догматике, эсхатологии и экзегетике — ничего. Но есть одна черта, роднящая эти системы, — жизнеотрицание, выражающаяся в том, что истина и ложь не противопоставляются, а приравниваются друг к другу. Из этого вырастает программа человекоубийства, ибо раз не существует реальной жизни, которая рассматривается либо как иллюзия (тантризм), либо как мираж в зеркальном отражении (исмаилизм), либо как творение сатаны (манихейство), то некого жалеть — ведь объекта жалости нет; и незачем жалеть — Бога не признают, значит, не перед кем держать отчет, и нельзя жалеть, потому что это значит продлевать мнимые, но болезненные страдания существа, которое на самом деле призрачно. А если так, то при отсутствии объекта ложь равна истине, и можно в своих целях использовать ту и другую.

Надо отдать должное средневековым людям: они были последовательны, и потому их речи звучали очень убедительно. Действительность подчас была столь ужасна, что люди готовы были «броситься» в любую иллюзию, особенно в такую логичную, строгую и изящную. Ведь войдя в мир фантасмагорий и заклинаний, они становились хозяевами этого мира или, что точнее, были в этом искренне убеждены. А то, что им ради ощущения свободы и власти над окружающими надо было плюнуть на крест, как тамплиерам, или разбить на части метеорит Каабы, как карматам, их совершенно не смущало. Правда, встав на этот путь, они отнюдь не обретали личной свободы. Наоборот, они теряли даже ту, которую имели в весьма ограниченных пределах, находясь в той или иной позитивной системе. В ней закон и обычаи гарантировали им некоторые права, соразмерные с несомыми обязанностями. А здесь у них никаких прав не было. Строгая дисциплина подчиняла их невидимому вождю, старцу, учителю, но зато он давал им возможность наносить максимальный вред ближним. А это было так приятно, так радостно, что можно было и жизнью пожертвовать.

И ведь не только бедствия и обиды приводили неофитов в антисистемы. Люди часто жили плохо, но не везде и не всегда. Бурные периоды сменялись спокойными, но обывательская затхлость мирной сельской жизни действовала диалектически и создавала последствия, противоположные предпосылкам. Когда пассионарного юношу кормили досыта, но запрещали ему что-либо делать или логично размышлять, он искал применения своим затаенным силам. И находил их в проповеди отрицания, не обращая внимания на то, что поставленная перед ним цель — фантазия. Сказка и миф рождались повседневно. Против них были бессильны строгие выводы науки и практические прогнозы действительности. В I тыс. они увлекали людей всех стран, кроме Руси и Сибири, где антисистемы не сложились.

Последнее легко объяснимо. Для появления устойчивой антисистемы необходимы два параметра: упадок, например момент перехода из фазы в фазу местного этногенеза, и внедрение чужого этноса. Пусть даже обе системы будут перед началом процесса положительными, творческими, как в плане экологии, так и в аспекте культуры. Совмещаясь, они порождают антисистему, явление побочное, возникающее помимо воли участников. Поскольку Сибирь и Древняя Русь были ограждены от посторонних, нежелательных воздействий до XIII в., то идеи, чуждые мировоззрению их обитателей, если и попадали в северные леса Евразии, то не могли там укорениться.

Нами была предложена концепция этноса как поля биофизических колебаний с определенной частотой или ритмом. Теперь она находит подтверждение. Когда два разных ритма накладываются друг на друга, возникает своего рода какофония, воспринимаемая людьми как нечто противоестественное, что в общем-то и правильно. Но тогда люди начинают не любить вмещающую их географическую среду, искать выхода при помощи строгой логики и оправдывать свою ненависть к миру, устроенному так неудобно.

Именно такая ситуация возникла в эллинистических государствах древности во II–I вв. до н. э. До походов Александра Македонского эллины не знали иудеев, а иудеи не обращали внимания на «явана» — ионян.[439] Зато в селевкидской Сирии и птолемеевском Египте они оказались соседями. Иудеи изучили Платона и Аристотеля, эллины — Библию в переводе на греческий язык. Оба этноса были талантливы и пассионарны, но из контакта их мироощущений возник гностицизм — грандиозная увлекательная антисистема.[440]

Столкновение эллинства с иранством породило в III в. манихейство, могучую антисистему, подвергавшуюся гонениям не только в Риме, Византии и Иране, но даже в веротерпимом Китае[441] и несколько позже во Франции[442].

В Индии, куда вторглись кушаны и саки, великий философ Нагарджуна в II в. н. э. создал мироотрицающее учение о пустоте (шуньята), причем дошел в отрицании до того, что даже собственное существование объявил иллюзией.[443]

Но самое страшное произошло в Китае, когда туда в III в. переселились хунны и сяньбийцы, вытесненные из родной степи вековой засухой. Систем и философем там не возникло, потому что три века шла жуткая резня. В этой постоянной войне погибли 27 этносов, в том числе древнекитайский (ханьский). Только пассионарный толчок, вызвавший к жизни средневековый китайский этнос (табгачский), спас погибавшую страну.

Равно пассионарный толчок рубежа нашей эры породил оригинальную позитивную систему — христианство, перекрывшую гностические фантасмагории, а новый толчок VI–VII вв., создавший ислам как мироощущение, прекратил существование антисистем Ирана — зиндиков.

Однако Халифат быстро превратился в химерную целостность, так как экзогамия, осуществлявшаяся через гаремы, внедрила в новый арабо-мусульманский этнос персов, грузин, армян, сирийцев, греков,