Принц приливов - Пэт Конрой

Пока шло соединение, я успел сделать еще один глоток бурбона. В трубке раздался длинный гудок. В далеком Чарлстоне зазвонил телефон.

— Алло, — послышался голос матери.

— Привет, мам. Это Том.

— Ой, Том, дорогой. Как там Саванна?

— Она у нас молодец. Уверен, все будет в полном порядке.

— Я тут читала об удивительных открытиях в области лечения душевных болезней. Я пришлю тебе вырезки. Обязательно покажи их психиатру.

— Хорошо, мама.

— И пусть она читает их в твоем присутствии. Внимательно, а не пробегая по строчкам. Я могу поговорить с Саванной?

— Думаю, в скором времени сможешь. Когда именно — это зависит не от меня.

— Том, почему ты застрял в Нью-Йорке? Так и лето пролетит. Мне уже начинает казаться, что ты просто избегаешь жены и детей.

— В общем-то, ты права. Есть такой момент. Но я скоро приеду… Мам, я беспокою тебя по другой причине. Я собираюсь рассказать психиатру о том дне на острове.

— В тот день ничего не случилось, — твердым спокойным голосом отчеканила мать. — Том, ты ведь давал обещание. Надеюсь, ты останешься ему верен.

— Это была дурацкая идея, мама. Те события будоражат Саванну. Если я о них расскажу, это поможет и ей, и ее психиатру. Я не собираюсь молоть языком направо и налево. И потом, это же дела давно минувших дней.

— Я не хочу, чтобы ты даже заикался о них.

— Мам, я догадывался, какие слова от тебя услышу. И не должен был звонить. Я мог бы просто ввести доктора Лоуэнстайн в курс дела, и этим бы все кончилось. Но я думал, что, если мы наконец вытащим эту историю на поверхность, нам всем станет легче. В том числе и тебе.

— Нет! — закричала в трубку мать. — Ты не посмеешь! Те события почти разрушили жизнь каждого из нас.

— Разрушили, но лишь часть жизни. Я существую под гнетом своего обещания. Я не мог открыться даже жене. Люк молчал. Саванна — та вообще забыла. Но воспоминания все равно сидят у нас глубоко внутри. Жуткие, отвратительные. Настало время вырвать их из себя.

— Я запрещаю тебе это делать.

— Мама, ты меня не переубедишь.

Воцарилась тишина. Мать собирала силы для атаки. Когда ее голос зазвучал снова, я услышал в нем знакомые угрожающие нотки и весь сжался, приготовившись обороняться.

— Том, тогда и я поделюсь с тобой новостью. Противно, что именно мне приходится говорить сыну такие вещи, но и скрывать я не могу… Салли завела весьма предосудительные отношения с врачом из больницы. Весь Чарлстон об этом судачит.

— А мне кажется, тебе очень нравится, что именно ты мне об этом сообщаешь. Спасибо, мамочка, за приятную и пикантную подробность. Но Салли мне уже рассказала. Тебя, наверное, интересует, как я к этому отношусь? Видишь ли, мы с Салли — современная пара. Любим горячие ванны, китайскую еду, иностранные фильмы и секс на стороне. И потом, мама, это личное дело Салли. Тебя оно не касается.

— Возможно. Но то, что ты хочешь выставить на всеобщее обозрение, меня касается. Пойми, Том, если все всплывет, Саванна рано или поздно напишет об этом.

— Вот что тебя волнует!

— Нет, — возразила мать. — Меня волнует, что откроются новые ужасные раны. Я забыла обо всем. Я вообще не думаю о прошлом. И ты обещал никогда не вспоминать о том дне.

— Мой рассказ никому не повредит.

— Еще как повредит. Я могу потерять все, что у меня есть. Я могу потерять мужа, если он вдруг узнает. На твоем месте, Том, я бы постыдилась говорить о подобных вещах. Ведь тебе придется упомянуть и о том, что было тогда с тобой.

— Обязательно… Рад, что мы поняли друг друга. А теперь ответь, как там девочки? Ты их давно видела?

— С ними все в порядке, если такое определение подходит трем милым созданиям, брошенным обоими родителями. Хочешь, я встречусь с Салли и намекну, до чего мне противно ее поведение?

— Ради бога, не надо. Это самое скверное, что ты можешь сделать. Пусть события развиваются естественным путем. В последние два года я отнюдь не был заботливым и любящим мужем.

— Ты точная копия своего отца.

— В переводе на обычный язык — никчемное дерьмо. И все же я буду тебе очень признателен, если ты не станешь заводить с Салли никаких бесед.

— Мы могли бы заключить с тобой сделку, — предложила мать. — Если ты будешь молчать там, я ничего не скажу здесь.

— Мама, я это делаю ради Саванны. Конечно, ты мне не веришь. Ты считаешь, что я просто хочу в очередной раз досадить тебе, но это не так.

— Мои дети настолько часто делали мне больно, что их нежности и любезности всегда подозрительны. Постоянно думаешь: что еще они затеяли? Как еще они решили меня предать? Если бы я знала, в кого вы все превратитесь, я бы задушила вас прямо в колыбели.

— Учитывая наше детство, пожалуй, это было бы актом милосердия, — заявил я.

У меня кровь стучала в висках. Я пытался сдерживать свой язык и, как всегда, не мог.

— Мам, давай остановимся, пока мы действительно не начали проливать кровь. Я позвонил только потому, что посчитал нужным поставить тебя в известность. Это произошло почти двадцать лет назад. Те события никоим образом не бросают на нас тень. Они случились по воле Бога.

— Скорее, по воле дьявола, — заметила мать. — И все же советую тебе жить так, словно этого вообще не было. И для Саванны так будет лучше, учитывая болезненное состояние ее ума.

— Откуда ты выкопала свою теорию? — кипятился я. — Откуда у тебя эта идея? По-твоему, стоит сделать вид, что чего-то никогда не было, и это что-то моментально потеряет власть над тобой?

— Это не теория, а обычный здравый смысл. На твоем месте, Том, я бы поменьше оглядывалась назад. Я бы смотрела в будущее. Я так и делаю. За эти два года, например, я ни разу не вспомнила о твоем отце.

— Но ты более тридцати лет была за ним замужем, — произнес я. — Он наверняка появляется в твоих кошмарных снах в облике графа Дракулы или иного злодея.

— Он мне ни разу не приснился, — сообщила мать. — Когда я прощаюсь с прошлым, то закрываю туда дверь и забываю, что это было в моей жизни.

— Мам, а как насчет Люка?

— Что? — насторожилась она.

— Ты когда-нибудь думаешь о Люке? — спросил я и тут же пожалел о неприкрытой безжалостности своих слов, но они уже вылетели и понеслись к Чарлстону.

— Жестокий ты человек, Том, — дрогнувшим голосом сказала мать и тихо положила трубку.

Я подумал, не позвонить ли ей еще раз, но между нами пульсировало слишком много событий, которые мы оба так и не переварили. Возрождение материнской доброжелательности представлялось мне весьма тяжелым делом, требующим деликатности и такта. Такие разговоры не для телефона. Дружеские отношения между мной и матерью были давно утрачены. Я уже не помню, когда просто слушал ее слова, не пытаясь истолковать каждое из них как хитрый стратегический ход, имеющий целью застать меня врасплох и атаковать. В моей ненависти к матери таилось какое-то скованное уважение и восхищение. Не понимая мать, я на всех женщин мира смотрел как на чуждых и враждебных существ. Не сумев оценить ее порывистой и вероломной любви ко мне, я не смог принять чувств ни одной женщины, не испытав при этом глубокого ужаса. Красоту и нежность приходящей ко мне любви я всегда воспринимал как отвлекающие уловки.