Автобиография - Франко Дзеффирелли

Оба погружались в свою безмолвную напряженную работу, и тогда лучше было оставить их одних, ибо мрамор начинал наполняться жизнью.

Леонардо всегда встречал меня с удовольствием, трепал по щеке или гладил по голове с особой нежностью. Я оказывал ему мелкие услуги и приносил то, что ему было нужно для работы. Вместе с двумя приятелями, тоже работавшими во дворце, мы выпрашивали у охраны (тайком, потому что это строго запрещалось) трупы только что повешенных в Барджелло преступников, которые полагалось сбрасывать со стены на съедение свиньям. Когда становилось достаточно темно, мы перевозили тела на телеге какого-нибудь грубого ремесленника в мастерскую Леонардо, который ждал нас в нетерпеливом волнении с зажженными свечами. Он крепко запирал двери и окна и возвращался к своим анатомическим изысканиям. Отлично помню движения его рук, когда он вскрывал трупы, находил что-то интересное и набрасывал со скоростью молнии свои рисунки.

Мы, мальчишки, с отвращением смотрели в другую сторону и в конце концов усаживались куда-нибудь в уголок и засыпали. А пробуждаясь при первых лучах солнца, видели, что Леонардо по-прежнему погружен в работу и не торопится прервать ее, чтобы ремесленник мог забрать тело.

Макиавелли никогда со мной об этом не говорил, и я был уверен, что он ничего не знает. Но как-то он велел эконому выдать мне денег на расходы под названием «научные изыскания за счет городской казны».

Я настолько слился с жизнью моих флорентийских друзей, что их жизнь сделалась моей. А в довершение всего я безнадежно влюбился в Клариче, младшую дочь Лоренцо Великолепного. Мы были знакомы с детства и поклялись друг другу в вечной любви. Но потом Клариче со всей семьей отправилась в изгнание, и мы много лет прожили вдали друг от друга.

Мы уже стали взрослыми (мне — восемнадцать, ей — шестнадцать), когда снова встретились в Пизе, куда Макиавелли отправил меня по делам. Я сразу понял, что никогда не переставал ее любить. Мною овладела безумная страсть, я был готов на все, даже предать родной город, лишь бы она стала моей.

Воображение помогло мне найти способ соединиться с Клариче незабываемой ночью, и плодом этой страсти, разумеется, стало дитя. Мой сын и сын Медичи! Невообразимая, невероятная история! И чем же она могла закончиться? Очень просто. В моих воспоминаниях мечта стала реальностью! Чем-то, что я прожил на самом деле…

Поверьте, очень часто воображение может дать нам гораздо больше, чем любая реальность. Значит, флорентийцы — это не выдумка? Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что это так. В любом случае это история, которая вполне имеет право на существование, она действительно могла бы произойти. Это и объясняет мое упорное возвращение к проекту, в котором я всегда поддерживал жизнь, поливая и удобряя его, как растение, в надежде, что в один прекрасный день оно зацветет.

Меня утешает мысль, что многие художественные натуры (писатели, художники, музыканты, режиссеры) пронесли через всю жизнь какую-нибудь мечту, которая сохранялась в их душе, даже если никогда не была реализована.

Джузеппе Верди, например, после «Макбета» втайне мечтал о «Короле Лире». И хотя «Король Лир» так никогда и не был написан, музыка, которую Верди в душе посвятил ему, обогатила другие его шедевры. Сколько идей из нереализованного «Короля Лира» было в его голове, когда он задумывал «Бал-маскарад», «Симона Бокканегра», «Дон Карлоса» или «Отелло»?

Думаю, у каждого есть своя тайная мечта, которая питает и поддерживает творческий процесс. Я уже рассказывал вам еще об одной такой мечте, с которой прожил сорок лет, мечте, вдохновленной воспоминаниями об английских дамах Флоренции — о фильме «Враги», которым хотел дебютировать в кино в 1953 году. Благодарю Небо за то, что моя счастливая звезда заставила меня дожидаться этого фильма сорок лет!

Случай с «Врагами» — очень убедительный пример. Подходящее время снять его пришло через сорок четыре года после того, как я начал о нем мечтать! В 1997 году он стал «Чаем с Муссолини». В тот год моя звезда встретилась со звездами необыкновенных актрис: Джоан, Мэгги, Джуди, Шер, Лили. А блестящее перо Джона Мортимера, а непревзойденные съемки Дэвида Уоткина! Какие еще могут быть сомнения?

Серьезнее некуда: мы же говорим о звездах!

Дело моих «Флорентийцев» до сих пор открыто. Оно прошло со мной через всю жизнь, через многочисленные надежды и разочарования, но мы так и не расстались окончательно. Я не теряю надежды, и если мои звезды гармонично сойдутся в нужном месте, мечта станет чем-то более конкретным — реальностью. Я готов.

С годами кажется, что к другим становишься терпимее, переживаешь то неприятное, что было в жизни, с большим вниманием и желанием понять. Ты получаешь простые ответы на вечные вопросы, миришься со старыми врагами, а обиды забываешь. В сущности, можно сказать, что чем ближе к закату, тем лучше, человечнее, сердечнее мы становимся.

Не потому ли, что хотим заслужить себе место на небесах?

После кончины моей сестры Фанни, нежнейшего существа, давшей мне любовь, в которой я нуждался, мне пришлось заниматься всем, что осталось в доме, где отец прожил несколько десятков лет и где жил и я до отъезда в Рим. В такие минуты мы вынужденно возвращаемся к прошлому и часто, увы, становимся жертвой воспоминаний.

В углу чулана я нашел женский портрет. Это была жена моего отца, Коринна, наваждение и мука моих детских лет. Портрет был парным к портрету отца, который уже давно висел у меня в кабинете. А этот так и пылился в чулане. Я решил привести его в порядок и повесить рядом с отцом: так они снова вместе и обрели мир.

Бедная женщина, ее жребий так и не позволил ей простить меня за то, что я был для нее, хоть и невольно, источником стольких страданий. Но я эту милость — простить — получил. Ведь я стал объектом ее ненависти только потому, что она очень любила отца.

Удивительно, сколько недостойных, порой ужасных дел можно совершить, когда тебя толкает на это прекраснейшее в жизни чувство — Любовь.

Я с удовольствием рассказал бы вам еще много разных вещей, которые произошли со мной или о которых я узнал за свою долгую жизнь, поговорил бы о своих планах и надеждах, о мечтах и реальности. Но боюсь, мне уже нечего добавить, по крайней мере, на сегодня.

Мне было очень приятно пообщаться с вами, но, увы, мне пора. Меня ждут в «Ла Скала» на репетицию «Аиды».

Вместо послесловия / Ненужный разговор

(Мы с детства знаем, что «какой же русский не любит быстрой езды». А с возрастом мы понимаем, что «кто же из нас не любит поговорить». Чаще о себе. Реже — о собеседнике. Мне выпала честь и радость много разговаривать с великим автором этой книжки. Я удержался и в основном говорил о нем и о том, что он думает. Но я не удержался и один разговор записал. Я даже в одном нашем журнале его опубликовал и назвал это «нужный разговор». Мне впрямь кажется, что он нужный, и не только мне. Поэтому я повторно воспользовался положением и публикую этот нужный разговор ещё раз (конечно с согласия маэстро). В общем, здесь то, что кто-то хотел и стеснялся спросить у Дзеффирелли, а я не постеснялся спросить, а он захотел ответить.)