Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

131

Коллоди — псевдоним К. Лоренцини (1826–1890). Сказочная веселая повесть о приключениях деревянного человечка Пиноккио вышла в 1880 году. Итал. Pinocchio — кедровый орех, pino — сосна, кедр. У А. Н. Толстого героя зовут Буратино, имя которого никак не связано с деревянным человечком. Итал. burattino — кукла, марионетка.

132

Замечу, что когда мой брат с семьей стал жить отдельно, то в его квартире никогда не было книжных полок, шкафов, вообще книг (от них пыль). Лидия Макаровна ничего не читала, кроме юридических кодексов и постановлений (она тоже юрист). Мурату хотелось Чехова, и он просил меня купить полное собрание, что я и сделала. Это было его единственное чтение. Чехов — очень характерен для моего брата, он ведь сам был, как чеховский герой, — «жизнь не удалась».

133

Письмо написано на следующий день после моего дня рождения. Мне — 17 лет, и я приехала в Москву, чтобы здесь закончить школу. О дальнейшем читайте ниже. Письма Махача к маме и его стихи опубликовала в виде своих воспоминаний-рассказов моя племянница (дочь Мины Алибековны) Елена Тахо-Годи. См.: «У мирного порога моего», в журнале «Звезда», 2006. № 3. С. 26–27. (Целиком воспоминания занимают с. 6–57.)

134

Семейные неприятности продолжились с известия от 18 июня 1939 года, что Мурат забрал у тети Тамары хранившуюся у нее мамину меховую шубку и подарил своей жене. Какая простота нравов у любящих родственников! Зачем матери шуба, если она в лагере? Может и не вернуться. А шуба нужна сейчас, здесь. И другая родня — все тот же путь. Тетя Валя продала все костюмы погибшего Ахмета Рзаева, мужа своей сестры — лагерницы Фатимы (она вместе с мамой). Брат моей матери, Всеволод, тоже продал костюмы моего отца, отданные ему мамой на хранение. Какие тут родственные чувства, деньги нужны сейчас же! Чего уж Мурата и Лиду осуждать?! А осуждали с восторгом дядя Сережа с супругой, те самые, что будут обкрадывать мою мать во время войны. До чего же все это противно. И зачем я вспоминаю эту гадость? В науке все факты важны. А жизнь сложнее всякой науки. Поди — разберись. Во всяком случае, написала я Мурату злое, злобное, горячее письмо — обида за мать. Все оскорбили друг друга — хорошее начало новых родственных отношений.

135

Она дочь Софьи Петровны и Казбека-Константина Тотиевых, еще в двадцатые годы купивших у Семеновых второй, слева от ворот, дом, почти в два этажа. Софью Петровну, племянницу почтенного грузинского семейства, владельцев известных кондитерских заведений, выдали замуж в годы революции за работавшего в фирме хорошего человека и талантливого мастера-осетина. Богатый кондитер отбыл в Тифлис (с его очаровательной и тонко образованной наследницей, не имевшей никакого отношения к делу своих предков, мы с Ниной по-родственному встречались в Тбилиси), а племянница с мужем тоже до поры до времени имела свою собственную кондитерскую, известную во Владикавказе. В дальнейшем Казбек работал в Интуристе, да и частным образом. Мастер был необыкновенный. Нина дважды выходила замуж. Первый муж — русский, — обиженный разводом, написал ей стихи: «О, ты, Марина Мнишек, возлезшая на трон». Второй — осетин, был отвергнут за ненадобностью и за алкоголизм. Забрав дочь Нелли, Нина вернулась к родителям. После их смерти (один брат ее жил отдельно с семьей, другой умер) она распродала весь дом по частям и сама уехала из него. Мирный дотоле и патриархальный общий двор и владение превратились в кошмар, с которым приходилось мириться моей сестре. Но это было уже в самые поздние годы.

136

Начало арии Томского о тайне трех карт, раскрытых Сен-Жерменом графине, «прекрасной Венере Московской».

137

Через годы, когда мы с Нинон бывали в Тбилиси, мы дружески посещали семью Марьи Антоновны. Сестра моя бывала там в гостях вместе со своей дочерью Леночкой. Да и Нора с Джульеттой посетили меня на Арбате при жизни Алексея Федоровича. И я подарила им книжку «Платон. Жизнеописание». Хорошие были люди.

138

Эту матроску, как я уже писала выше, мама завещала положить ей в гроб под голову вместо подушечки. Но потом она тайно зарыла матроску в мешочке под кустом в саду, похоронив тем самым любимого, погибшего неведомо где сына и боясь, что просьбу ее все равно не исполнят.

139

Когда-то мечеть возвела община осетин-мусульман в залог того, что генерал Туганов (в роду Тугановых были и православные, и мусульмане, как и вообще среди осетин) отдаст свою дочь замуж за бакинского нефтяника-миллионера. Моя мама — племянница О. З. Тугановой (о ее муже В. И. Туганове см. выше), сестры ее матери, — была на этой роскошной свадьбе. В революцию семья миллионера оказалась за границей. А. Ф. Лосев вспоминал не раз, как он со своим гимназическим классом и вместе с руководителем, батюшкой о. Василием Чернявским, посетил во Владикавказе эту мечеть (шли в Тифлис по Военно-Грузинской дороге) и как, по словам Алексея Федоровича, служитель «чуть не убил» мальчишек, пытавшихся пройти в обуви. Прошли с извинениями и без ботинок. Конечно, в упомянутом выше путеводителе по городу Орджоникидзе нет ни слова об этой мечети, хотя есть цветная картинка с подписью: «Музей краеведения». Да и весь этот так называемый исторический очерк убог и сер, как и бумага, на которой он напечатан. Одна советская тенденциозность. Бедный Леонид Петрович, который вынужден был подчиняться идеологическому нажиму. А сколько он знал и рассказывал интересного о Владикавказе и культурной среде русских и осетин, в которой вырос!

140

Тетя Веточка — вторая жена дяди Володи и его ученица. Первая, Любовь, — вся в науке (она из преданности мужу тоже стала ботаником и очень известным, профессор Любовь Раздорская в Москве). Зато вторая науку оставила и стала любящей и любимой женой, матерью двоих детей, хозяйкой солидного дома. Не везет дяде Володе. Тетя Веточка тяжело болела астмой. Пришлось бросить Владикавказ и в 1952 году уехать в среднюю Россию, в Мичуринск. Но смерть настигла бедную, как ни лечили врачи, как ни ухаживала Светочка (род. 1932), ставшая потом врачом, чтобы помогать несчастным. Так и умерла на руках юной дочери. Владимир Федорович с детьми вернулся в родной Владикавказ, опять в свой дом, откуда разлетелись его дети. Остался один, помогала ему моя мать, и благодаря ей после его смерти сохранился архив, который она передала его взрослым детям, как это часто бывает, почти забывшим отца. Теперь после смерти Светланы один старый Игорь (род. 1928) остался и живет памятью о замечательном отце и даже с сыном Алексеем (кандидатом исторических наук) ездил праздновать юбилейные дни, посвященные отцу в Сельхозинституте — там и могила Владимира Федоровича среди цветов (вот чудо!). О чем ни поговоришь с Игорем, он все вспоминает, вспоминает родителей, предков, дом, где жили во Владикавказе, былое счастливое время. Не очень-то мы все помним своих родителей при их жизни, больше доставляем им страдания.

141

Кстати сказать, нужна была метрика, доказывавшая мой возраст, а тетка куда-то ее засунула и не нашла (потом она спокойно отыскалась и цела до сих пор). Пришлось восстанавливать метрику, идти в ЗАГС, где врач, глядя на меня (было такое правило), установил мои 16 лет. Смех, да и только. А сколько переживаний перед этим! Так что у меня есть еще на русском и осетинском языках эта удивительная «восстановленная метрика». В общем — дважды родилась.

142

О судьбе Старостиных рассказала мне моя ученица по классическому отделению МГУ им. Ломоносова, преподаватель моей кафедры Наталья Андреевна Старостина, дочь одного из братьев.

143

Во 2-й строфе, в моей тетради 1941 года, стоит «тополь серебристый»:

Моему брату Махачу

Где его могилка, я того не знаю.Слышит ли он капли дробные дождя,Чувствует ли холод зимний покрывалаИз снежинок нежных сотканный любя.Обвевает ветер холмик в поле чистом,Обнесен оградой иль порос травой,Белая березка, тополь серебристый,Вы его укройте девственной листвой.Где его могила, нам никто не скажет,Будем ждать, тоскуя в снежном январе,В майский день весенний сердце вдруг подскажет,Мы найдем дорогу, выйдя на заре.

28/1–45 г. (день рождения брата Махача).

Этот вариант стихотворения переписан моей сестрой Миночкой в девичий альбом моей матери 28 января 1945 года (28 января — день рождения брата) из моего письма. В моей тетради текст другой. Видимо, я не раз возвращалась к памяти брата. Текст в тетради более ранний, 1944 года, 12 мая.