BRONZA - Ли Майерс

Виктор узнал, наконец, в чем дело. Так получилось, что в тот день он улетел рейсом раньше, но ничего не знавшая об этом Инна услышала в новостях о разбившемся самолете – его самолете, – и у нее не выдержало сердце. Инфаркт. Чай они пили в перекрестье взаимно-изучающих друг друга взглядов, молча.

– Если ты влез в Инкину жизнь, чтобы разбить ей сердце, то сейчас самое время исчезнуть… Все равно она считает тебя мертвым… – первой нарушив затянувшееся молчание, Лялька скребанула его по лицу жестким взглядом, а по сердцу колючим инеем жестоко прозвучавших слов.

Виктор спокойно выдержал этот сверлящий насквозь инквизиторский взгляд, как и вспышку открытого недоверия. Отступать он не собирался.

– Не из робких… – все с той же мужской усмешкой, хмыкнула она. – Хорошо, поехали! Отвезу тебя к ней в больницу. Дело в том, как нам сообщить Инке о твоем чудесном воскрешении!

Он догадался, что получил «добро».

Ехать пришлось долго, застряли в пробке на Садовом.

– Заметила твое недоумение по поводу отсутствия ремонта в квартире, но Инка тут не при чем, – курила Лялька за рулем. – Это квартира моей тетки, – ее голос потеплел. – Она в нашем семействе последняя коммунистка, вот и мотается начальницей партии с бородатыми мужиками-геологами по всей Сибири. Следить за квартирой некогда. В Москве бывает наездами, останавливается у нас, чтобы не стеснять Инку. С ее щепетильностью, та сразу начинает совать тетке деньги за свое проживание, да еще обижается, если мы отказываемся брать. После приходится незаметно рассовывать их в доме по разным углам. Хорошо, Инка забывчивая, радуется, когда находит деньги, думает, сама спрятала.

«Так вот почему Инна зовет подругу Хозяйкой Медной Горы!» – с уважением подумал Виктор. Новая знакомая была из того же теста, что и Родион. Хищницей.

Оба – эгоисты и собственники, тем не менее, они умели оберегать то, что было им дорого. Серебристый кабриолет Ляльки, застрявший в плотном потоке машин, двигался черепашьим шагом, а он слушал ее неторопливый рассказ.

Подруги дружили с первого класса. Инкина мама преподавала в школе английский язык. Полиглот, она свободно разговаривала еще на нескольких языках. Очень увлекалась историей и культурой древнего Китая. И была влюблена в эпоху Семицарствия со страстью, достойной любви к мужчине. Может, поэтому, не выдержав конкуренции с подобным «любовником», отец Инки взял и ушел из семьи. Совсем, как отрезал.

Инка тоже полиглот, школу окончила с медалью. Ей бы в гуманитарный или иняз, но она потащила ее с собой за компанию в Плешку. А дальше случилось то, что случилось. На третьем курсе у Инки умерла мама. Легла спать вечером, а утром уже не проснулась. Врачи говорили, тромб оторвался… – Лялька пожала плечами так, будто сомневалась, возможно ли такое, – Инка осталась совсем одна в пустой двухкомнатной квартире. Сначала притихла, забилась в свою раковину, но потом (откуда он только взялся) в ее жизни появился этот провинциальный Аполлон. Выпускник милицейской школы. Красавец, конечно, но видно же было, что за глянцевой суперобложкой ничего нет – одни лишь пустые страницы голого самомнения. Но влюбившись в него до полной одури, Инка ничего не замечала. Слепая…

Не забывая следить за дорогой, Лялька глянула на Виктора.

– А любовь, как известно, зла… Однажды, среди ночи, Инка оказалась перед нашей дверью в одном плаще, босая, с закутанной в кофту годовалой Аришкой на руках. Попросила заплатить ждущему внизу таксисту, переступила порог и сползла по стене на пол. Я могу только догадываться… Инка так ничего и не рассказала… – взгляд темных Лялькиных глаз стал прожигающим насквозь. – Но полагаю, произошло то, что некоторые двуногие считают своим правом делать, доказывая, кто в доме хозяин.

Она со злостью выбросила окурок в окно. Неожиданно мерс взревел мотором. Сиреной заставив ползущую впереди машину испуганно подпрыгнуть, Лялька вырулила из длинной очереди к светофору (тот опять загорелся красным) за сплошную линию и пошла по встречной полосе, создавая аварийную ситуацию. Едущие навстречу машины, шарахаясь от нее, жались друг к другу, уступая дорогу вдруг взбесившемуся, будто идущему на таран, серебристому кабриолету. Виктор особо не переживал. Он и сам готов был сейчас выйти и набить кому-нибудь морду. До больницы они добрались без единой царапины.

Счастье, если оно огромное, тоже убивает. Только после обстоятельной беседы, выдавая информацию «пипеткой», убедившись, что его посещение не причинит здоровью пациентки никакого вреда, лечащий врач разрешил Виктору войти в палату. Инна сидела на кровати, откинувшись на подушки. Исхудавшая, бледная, с темными кругами под глазами, выступающие скулы, обветренные губы. Некрасивая. Почти дурнушка. Резким спазмом в желудке сознание кольнула пугающая мысль, как это страшно – жить, зная, что уже никогда бы не увидел ее, если бы она умерла. «Никогда больше, господи, не пугай меня так…» – он присел на кровать. Инна слабо улыбнулась. Видимо желая убедиться в его реальности, потянулась к нему, ладонями, ледяными пальцами ощупала лицо. Глаза ее наполнились светом. Она радовалась, но не за встречу с ним – радовалась, что живой, – понял Виктор. Улыбнувшись в ответ, осторожно сжал тонкие, совсем прозрачные пальцы, мягко привлек Инну к себе, обнял. До этого момента он не был уверен, что тоже любим.

С хорошей скоростью джип гнал по свободному в этот час Ленинградскому шоссе, наматывая на колеса темнеющую в предутренней зыбкой мгле мокрую ленту асфальта. Виктору приходилось теперь разрываться между работой в Москве и дачей родителей под Питером. Родион, мотнувшись до неблагодарных шведов, как он любил выражаться, привез те самые, нужные лекарства, что и мертвого на ноги поставят. Лялька оказалась права. Инна выкарабкалась.

Выписав ее из больницы под свою ответственность, он отвез Инну к родителям на дачу. Здесь, под наблюдением трех самых лучших врачей на свете, с его точки зрения, ей был обеспечен самый лучший реабилитационный период. Конечно, со своей интеллигентной щепетильностью она сначала отнекивалась и отказывалась ехать, не желая доставлять лишних хлопот занятым людям. Но тут у него неожиданно появился союзник. Дочь Инны.

Аришка оказалась на удивление мудрым ребенком. Она приняла его сразу, без всяких там ревнивых детских капризов «мама моя и больше ничья». Словно сговорившись с Родионом, стала звать его Вик, правда немного растягивала окончание, отчего слышалось «Вика». Но если честно, зови она его хоть королевой Викторией, ему было бы все равно – радовало, что смог найти с девочкой общий язык. До этого общаться с детьми у него не очень-то получалось. И тому был пример: сын Родиона.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});