Бешеный прапощимк части 1-9 - Дмитрий Зурков

Артур Федорович покидал передовую не в самое легкое время для Русской армии. Его корпус громил австрияков, тысячи пленных солдат, десятки офицеров, орудия и пулеметы — вот далеко не полный список боевых трофеев «келлеровцев», как гордо именовали себя его бойцы. Героический порыв охватил всех: от нижних чинов до офицеров. Келлеровцы дрались не щадя ни себя, ни врагов. Георгиевские кресты стали заслуженной наградой и для нижних чинов и для самого командира корпуса. Казалось, что еще немного, еще чуть-чуть и тактический успех перерастет в стратегический. Но 8 апреля ситуация резко изменилась — началось мощное наступление германских войск под Горлицей. Чтобы избежать окружения на этом участке фронта Русской армии пришлось отступать. Но она отступала, а не бежала, огрызалась яростными контратаками и штыковыми ударами, гибла под ураганными артобстрелами, но сбивала германцам темп, заставляя дорого платить за каждую пройденную версту.

И в эти дни приходится уезжать в тыл. Если бы не раны, полученные в апреле и мае, да травма при падении, то Федор Артурович ни за что не оставил бы свой корпус, но все имеет свой предел прочности. Последней каплей, подточившей силы уже далеко не молодого генерала стало известие о смерти родного брата, умершего в Кисловодске от последствий тяжелой контузии всего лишь день назад. И было еще одно обстоятельство, которое генерал Келлер тщательно скрывал от окружающих. Это была своеобразная борьба, которую он вел сам с собой двадцать четыре часа в сутки, начиная еще с конца февраля. Федор Артурович хорошо запомнил ту ночь, когда поднятый на ноги генеральским воплем: «Молчать, ефрейтор, убирайся, мерзавец, вон!!!» денщик с обнаженным клинком ворвался в спальню к своему командиру и не нашел никого, кроме самого генерала. Тогда удалось все списать на усталость и ночной кошмар, но позднее многие окружающие отметили, что их начдив стал весьма болезненно морщиться при виде ефрейторских знаков различия и иной раз, при наличии повода, мог устроить жесткий разнос любому их носителю.

До недавнего времени об этой тайне не знал никто, так как Федор Артурович не хотел, что бы его сочли сумасшедшим или одержимым бесами. Первые дни, генерал считал, что это последствия контузии, которую получил десяток лет назад, исполняя обязанности Калишского генерал-губернатора, от взрыва бомбы, брошенной в него террористами. Но видения не исчезали.

После растерянных криков: «Где я?! Мама, доктор, что со мною?!», требований позвать каких-то ФСБ-шников, в голове возник сплошной сумбур из отрывков странных песен, непривычных военных команд, образы девиц одетых, или скорее раздетых так, что их не взяли бы даже в самый захудалый кафешантан. А иногда появлялись и откровенно страшные видения, в которых фигурировал расстрел человека, разительно похожего на императора Николая Александровича. Периодически некто, называвший себя Сашкой Александровым, пытался навязать своё «Я», и лишь железная воля генерала Келлера позволяла пресечь все эти попытки и загнать незваного гостя куда-то на задворки сознания. Тогда тот сменил свою тактику: несколько анекдотов о разбитном гусарском поручике Ржевском заставили генерала улыбнуться, а однажды даже тривиально заржать, как жеребцу. Причем все это происходило при совершенно не располагающей к смеху обстановке. К поручику добавился некий Вовочка. Чуть позже, Федор Артурович поймал себя на том, что иногда напевает очень навязчивую песенку: «Как хорошо быть генералом». Все-таки, хотелось верить, что ситуация находится под контролем, но с появлением Зиночки Можаровой все полетело кувырком.

Молоденькая сестра милосердия из смолянок откровенно влюбилась в боевого генерала еще тогда, когда он командовал 10-й кавалерийской дивизией. Федору Артуровичу, как каждому настоящему мужчине, льстило внимание со стороны женщины, которая по возрасту годилась ему в дочери, и он с удовольствием проводил часы досуга в ее обществе. До некоторых пор все было невинно, но Зинаида Александровна в свои двадцать два года уже успела выйти замуж и не собиралась ограничивать свои отношения с генералом всего лишь музицированием и исполнением русских романсов и французских песенок под аккомпанемент рояля. Тем более, что про смолянок ходили весьма пикантные истории, а Зиночка, явно относилась к той категории институток, которые знали «на зубок» последний том классика еще на первом курсе. В один из вечеров, она сменила привычный костюм сестры милосердия на вечернее платье, которое по канонам начала двадцатого века должно было буквально «падать с плеч». Обнажённые плечи, глубокий заострённый вырез на спине, декольте на груди. Удерживали лиф лишь «косточки», придававшие ему жёсткую форму. А если добавить к этому пьянящий аромат «Любимого букета императрицы»…

Федор Артурович понял, что у него остается лишь два варианта действий: немедленно уйти или… Но в этот момент в его голове что-то щелкнуло и почти явно прозвучали слова: «Бежать вздумали, Ваше превосходительство? Не выйдет!!!». Последнее, что успел сделать генерал — повернуть ключ в двери, а далее понеслось… Как будто с его плеч свалился груз нескольких десятков лет, и он снова был вольнопером драгунского полка, а рядом была, актриса бродячего театра. Ураган страстей бушевал с небольшим перерывом почти час. К счастью мебель тех времен была сделана, как говорится, на века и последовательно: стол, рояль и кровать достойно выдержали испытание страстью. Келлер взял в себя в руки, лишь, когда в голове и наяву почти в унисон прозвучали фразы на немецком и французском языках: «es ist fantastisch» и «C'est tres bien, mon general».

И этот вечер был не последним. Ушло затмевающее разум сумасшествие, но осталась любовь между мужчиной и женщиной, разделенных десятилетиями, судьбой и людьми, но сумевших найти друг друга на войне. «Что эта девочка нашла во мне? — чуть слышно шептал Федор Артурович, — и, я тоже — хорош, старый хрыч. Правду говорят: седина в висок — бес под ребро». Мгновенно бес, или кто иной, поселившейся в его сознании напомнил о себе. И опять, сделал это очень тонко. Генерал даже сам не заметил, когда горечь в его словах сменилась стихами:

  «Почему ж ты мне не встретилась,  Юная, нежная,  В те года мои далекие,  В те года вешние?…..  Видно, нам встреч не праздновать!  У нас судьбы разные!  Ты любовь моя последняя, Боль моя».

Но, как оказалось, что он не заметил, не только это. После последних слов, в комнате прозвучало:

— Боже, как это прекрасно, Тэодор, но я никогда не слышала эти строки. Хотя, какая же я глупая, ведь это Вы написали о нас?! Но почему так трагично? Вы вернетесь, и мы снова будем рядом, вместе. Ну, распрямите плечи и встряхнитесь, mon chevalier!

Зиночка грациозно, как это могла только она, подошла к столу, бережно, обеими руками обняла генерала и прижалась щекой к его плечу. Поистине, в ней было какая — то магия. Из тела уходила усталость, а из сердца — боль. И именно сейчас Федор Артурович решился рассказать хотя бы часть правды о том грузе, который свалился на его плечи.

— Зина, мне, действительно, очень нелегко. Наши штабные «маркони» передали тяжелую весть — вчера в Кисловодске умер мой брат. А ведь ему не было и 50!.. Проклятая контузия свела его в могилу, а ведь и я, тоже, был контужен. Это случилось давно, но теперь мне кажется, что я слышу в голове чей-то голос, и… просто боюсь сойти с ума. Ты единственная, кому могу довериться. Я не знаю, что мне делать?! К кому обратиться за помощью?! Я не могу с этим жить, иногда просто хочется взять шашку в руки и броситься в рукопашную на австрияков. Если суждено погибнуть, то в бою, а не в доме для умалишенных.

— Я тоже заметила, что с Вами не все ладно, Тэодор, но, кажется, знаю, кто сможет помочь, — Мажарова присела рядом и, положив свою маленькую ручку поверх богатырской длани Келлера, начала свой рассказ:

— На курсах сестер милосердия с нами проводил занятия один замечательный доктор — Михаил Николаевич Голубев. Могу признаться, что все слушательницы были в него немножко влюблены, даже я, — Зиночка чуть покраснела и кокетливо стрельнула глазками в сторону Федора Артуровича. — Так вот этот врач, искал и смог найти способ лечения контузий. А недавно я просматривала подшивку газет, и, представляете, нашла о нем самые свежие вести. Оказывается, сам академик Павлов аплодировал ему на Пироговском съезде, когда доктор выступил с резкой речью в защиту Государя и Государыни от доморощенных якобинцев. Теперь Михаил Николаевич работает в Подмосковье и, вместе с профессором Ижевским творит чудеса исцеления. А патронирует им лично знакомый Вам принц Александр Петрович Ольденбумргский. Я уверена, что они смогут Вам помочь.

Этот «сеанс психотерапии» продолжался еще час, хотя Федор Артурович и не возражал бы и против большего срока «А если, перенести отъезд на завтра? Тогда сегодня вечером можно…» — всплыла в голове генерала провокационная мысль, но ее вспугнули два обстоятельства — явное одобрение и поддакивание зашевелившегося в подсознании «беса» и деликатный стук в дверь с последующим докладом вошедшего адъютанта: «Автомобиль готов, ваше превосходительство, пора выезжать — до отхода поезда остался час».