Удивление перед жизнью - Виктор Розов

— Посмотрите, господин Розов, сколько среди них распущенных, невоспитанных.

— Так что ж вы хотите,'ваши дедушки и папы сами силой не давали им развиваться. Главная ваша беда— несовместимость двух образовавшихся культур. И вина, извините, лежит на вас. За грехи отцов. Замаливайте их. Делайте все, чтобы негры не чувствовали себя париями в вашем обществе. И помните: это общество столько же их общество, как и ваше.

Побывав в США, я был потрясен драматической сложностью этого вопроса и его неразрешимостью. Решаться он будет еще долгие — долгие годы, может быть, века. Слишком тяжел был грех отцов.

Дорогой Поль! Я понял или, может быть, хотя бы почувствовал трагизм вопроса. Правовой, юридический и даже социальный аспекты его могут быть решены. Но у вас ранена душа, и она кричит. Когда уйдет двухсторонняя злоба, станет легче. Право на первородство злобы — у вас, но злобой, к сожалению, мало что можно сделать, она всегда рождает ответную злобу, и возникает порочный круг. Ум и воля могут сделать больше.

А теперь что‑нибудь веселенькое.

Страна Диснея

Я проснулся в отеле «Шеритон» в Сан — Франциско и в первое мгновение ощутил радость. В окна бил золотой солнечный свет. Мне часто бывало достаточно его одного, чтобы стать счастливым без всякого дополнительного повода, а тут и дополнительный повод, и такой необычный: с утра мы едем в город Диснея, в царство игрушек и сказок, а я уже признавался в своей неизменной любви к ним.

Небо было сплошной голубизны, солнце резало глаза, но дул сильный ледяной ветер, невероятно ледяной. Мы мчались по прерии и действительно подъехали как бы к отдельному городу.

Деловые американцы восхищались не столько режиссерским талантом Диснея, сколько его финансовым гением. «Вы подумайте, — говорили они нам, — когда он затеял это игрушечное предприятие и выпустил акции, никто не хотел их покупать и по два доллара, а теперь они стоят по восемьдесят семь. Каково?» Я скромно ахнул, хотя арифметика никогда не была моей любимой наукой, а в курсе акций я разбираюсь примерно столько же, сколько в алхимии. И для меня Уолтер Дисней совсем не миллионер, не человек бизнеса, а создатель драгоценных «Бэмби», «Веселых пингвинов», «Трех поросят», «Белоснежки и гномов» — всего, что делало мою жизнь радостной и заставляло верить в «добро и мира совершенство». Для меня Дисней — некий бог, вдохнувший душу в дотоле мертвое, хотя и вертлявое тело мультипликации. В его руках она ожила, а значит, ее можно было полюбить, а полюбить — это восхищаться и плакать. Тронул струны души. Тронул. Струны. Души. Банально, а хорошо. Но когда я своими глазами увидел царство этого волшебника, то совсем преклонился перед ним. Снял шапку и согнулся до самой земли в поклоне. Дисней был тогда жив, но мы с ним не встречались, и шапку я снял, разумеется, фигурально. Но снял. И сейчас низко кланяюсь его тени.

Сказочники — это, пожалуй, самые великие люди на свете, даже более великие, нежели философы. Философ строит конструкцию мира и страшно сердится, если обыкновенные люди, не философы, не принимают этой конструкции, да еще ругается с другими философами, у которых свое мироустройство. Так они бранятся между собой, что готовы дойти до драки.

Сказочники всех народов удивительно мирно сосуществуют во все времена, сколько бы разной чепухи они ни сочинили о жизни. Выдумывают живую и мертвую воду, Коньков — Горбунков, Снежную королеву, которая уносит детей, русалок, Иван — царевичей, Карлсонов, которые почему‑то живут на крыше, Питеров Пэнов, Bypai ино, и поразительным образом вся эта чепуха чепуховская, с которой мамы и папы, тетушки и дядюшки, воспитательницы в детских садиках знакомят маленьких мальчиков и девочек, на веки вечные остается в детских душах как заряд какой‑то особой динамической энергии, толкающей все вперед и вперед. И возникает ковер — самолет, на котором повзрослевшие мальчики куда‑то летят, и ставится в углу дома золотое блюдечко с наливным яблочком, и ты видишь в этом блюдечке другие страны, неведомые лица, события, кинокартины и прочее. И вечно летит куда‑то ввысь твой дух.

У истоков развития человечества стояли мифы. Можно ли современным практическим людям, которым кажется, что вот — вот они узнают все и поставят точку, — можно ли этим людям жить без мифов? Нет, нельзя. Миф, как солнце, освещает жизнь. Без мифов люди живут в тени. Конечно, можно существовать и в тени, но почему же мы так радуемся солнцу? Миф должен быть красивым и благородным, полным величия, прекраснодушия и бескорыстия. Прометей, Асклепий, Геракл, Икар, а уж потом рожденные ими Жанна д’Арк, Муций Сцевола, декабристы.

И, несмотря на резкий ледяной ветер, несмотря на то что «Диснейленд» далеко в степи, народу у входа уйма. Покупаем билеты, переступаем порог, и мы на перроне железнодорожного вокзала конца прошлого века. Девятнадцатый век перед нами. Страна сказок началась.

Майн — стрит — это, так сказать, первая ее часть и в то же время путешествие назад, в конец прошлого века. Пыхтит маленький новый паровозик, самая последняя модель, чудо прошлого века. Бежит запряженная лошадками конка. Катят старинные велосипеды, кабриолеты. Торжественно со скоростью пять километров в час движется величественный первый двухэтажный автобус с матерчатым тентом вместо крыши. Всюду люди — взрослые и дети — едут в колясках, омнибусах, вагончиках, смеются, все разглядывают. А кругом старинные дома, лавки, мастерские, бары. Вот ресторан «Плаза» — одноэтажное здание. Точеные белые колонны, кружево деревянной отделки, черепичная крыша. Таков он был в 1890 году. И внутри все как было. Это старая, очень старая Америка. Отель «Плаза», построенный в Нью — Йорке уже в начале этого века, — домина в восемнадцать этажей, но и он теперь скорее историческая реликвия, чем необходимость. В этой «Плазе» мне довелось ужинать…

Кстати, очередной зигзаг в сторону. Извините, дунул ветерок памяти, и мой челн — а он, если вы помните, без руля — понесло.

В 1932 году я учился в Костромском индустриальном техникуме, а вечерами работал в ТРАМе. Летом наш любительский театр гастролировал по разным домам отдыха, развлекая усталый отдыхающий люд. Плата нам всем вместе была сто рублей (в современном исчислении десять рублей) плюс кормежка досыта. Вторая часть вознаграждения была для нас куда существеннее, гак как г олод в тот год стоял сильный, — я уже писал об этом. Однажды осенью (начало фразы прямо из рассказа Горького!) нашу бригаду занесло в Гаврилов — Ям — есть такой крошечный городишко между Ярославлем и Ростовом Великим. Гаврилов — Ям от магистральной железной дороги в стороне, и добираться к нему надо было по узкоколейке. По этой узкоколейке тащил пару вагончиков паровоз — «кукушка», такой ветхий и фантастический, что, если бы его сохранить до наших времен и поставить в «Диснейленде», детишки веселились бы до упаду.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});