Кирза и лира - Владислав Вишневский

Звонко клацнулся над столом в решительном соединении тонкий хрусталь. Тоже выдержал!

— За нас — дембелей!

— За всех дембелей! — поправил Генка.

— Да, ребята, за всех!

— И за нас! — Опять уточнил Генка. — «Шир-рока страна моя родна-ая», чуваки!.. — Куда-то в песню вдруг шутливо ударился Генка. — «Много в…

— Стоп-стоп! Ты что, Генка, уже, того? Хорош, выдрючиваться, закусывай, давай.

— Настоящие мужчины после первой не закусывают.

— Закусывайте, Генаша, закусывайте, я разрешаю. А то не успеете!

— Вот, это другое дело: если женщина приказывает… Кстати, Оля, открою вам свою страшную военную тайну — на дембель вёз, но вам скажу: обогнать меня можно везде, но только не за столом, и не… в любви. Вот.

— Ой, Гена, вы наверное большой хвастун, да?

— Генка, закусывай давай, не трепись.

— Вот так всегда с ними, Оля!.. Если б вы знали, моя госпожа, — жалуясь, вдруг запричитал Генка обиженным голосом. — Как они, эти страшные мучители-воспитатели, мне надоели за целых три года! И спать мне вволю не давали, и голодом морили, и били, меня, маленького, непрерывно и всё по кумполу. Вот сюда. Смотрите, светлейшая, до сих пор, тут и тут, шишки остались! Видите? Вот, вот и вот. — Генка дурашливо крутит головой, показывая мифические шишки. — А это, хотенчики!.. — Демонстрирует теперь лицо. — Уже мало осталось. Скоро совсем их не будет.

— Генка!.. Докрутишься сейчас… посуду уронишь.

— Пусть Пашка тогда слово скажет. Скажите, товарищ старший сержант, тост.

Тосты, конечно, говорить я не умею. С чего бы это, и вообще! Я отрицательно заёрзал на стуле…

— Да, Паша, скажи тост. — Вдруг поддержала Оля. — Скажи.

— Давай, Пашка, говори. — Потребовал и Артур. — Генка, наливай быстрей.

Пришлось встать. На меня, снизу вверх, вопросительно, с интересом глядели двое моих близких друзей и любимая женщина, с очень-очень грустными глазами. Нужно было настроиться на мудрый, какой-то бодро-оптимистический застольный лад. А на душе было и радостно и глубоко грустно. Грусти было гораздо больше сейчас, она была перемешана с горькой тоской. Мысли, поэтому, путались, и сбивались. За целый день сегодня столько много разных патриотических лозунгов сквозь меня прошло, как сквозь мишень… И эти вот глаза! Очень грустные глаза!.. Очень…

— Гхы… — прокашливаюсь, в горле першит. Что говорить? — Оля! Ребята! За дружбу! За любовь!

— Вот, точно, Пашка! Коротко и классно сказал: за нашу дружбу! И за любовь!

— За любовь!

— Пьём стоя! — потребовал Генка. — За любовь, мужики, только стоя!

Потом выпили и за наших мам, родителей, и за хозяйку дома — красивую, хлебосольную, добрую.

— А можно мне сказать? — Спрашивает Артур, поднимаясь. Оглядывает всех, выпятив грудь, торжественно набирает воздух. — Товарищи! Нет, это, судари! То есть… Вот чёрт, совсем запутался, как это сказать-то. В смысле, как обратиться-то теперь ко всем вам… нам, гражданским, а? — И сбившись, весело, заливисто, хохочет над собой. — Ха-ха-ха! Обмишулился!

— Ара, — подсказывает Генка, — говори просто, как Ленин: граждане России, мол, к вам обращаюсь я, ваш великий дедушка.

— Ага, дедушка! Ты что, какой я дедушка, я еще молодой. Я еще не женат, Оля. Можно сказать не целованный ещё.

— Знаем, какой ты не целованный. — Мстительно перебивает Генка.

— Ой, Оля, вы только не слушайте их, они врут всё. Это поклёп, поклёп! Вот честное пионерское, Оля, гадом буду, ещё — стыдно сказать — почти девственник. Да!

— Кхы, кхы! — некстати вроде бы закашлялся Генка, подавившись от такого нахального заявления. — Да у него, Оля, гхы-ы, если хотите знать, в каждом пос…

В четыре руки быстренько выбиваем из Генкиной спины кашель, всключая подробности.

— А сам-то, сам-то!

— Ладно, мальчики, — смеется нашей шутке Оля. — Ладно! Я понимаю вас, вы все молодцы, и очень хорошие ребята. Я очень рада, что познакомилась с вами.

— Ааа! Вспомнил это слово! — Обрадовавшись находке, перебивая, восклицает Артур, — нашел, братцы, вспомнил! Хорошее слово нашел — «друзья». Да, друзья!.. Умный, я, однако, да?! Так вот, гхэ-гхым… друзья! Оленька! Слушайте мой скромный тост. — Мы замерли. Артур, прищурив глазки, весело и с задором оглядывая нас всех, играя голосом, чуть философски, начал. — Солдатом можешь ты не быть — стрелять научим всё равно, но… — Артур многозначительно поднял указательный палец вверх, и важно, со значением закончил:

— Но, музыкантом быть обязан! — Эту фразу мы, с Генкой, уже орём вместе с ним, хором, как девиз.

— От винта! — А это уже кричим дружно и весело — вчетвером, с Олей. Этот фильм, «В бой идут одни старики» полюбился нам с первой своей секунды, с первого своего кадра. «Рас-куд-рявый клен зеленый лист резной, я смущенный и влюбленный пред тобой!..»

В подтверждение сказанного, Ара быстро достает гитару, я выуживаю из футляра баян, Генка — вооружается ложкой с вилкой — ударные инструменты, значит. Оля, замерев, смотрит на нас восхищенными глазами. Ара кивает мне: ля минор. Понятное дело! И… под аккомпанемент гитары и барабанной дроби Генкиных столовых приборов, играю четыре такта вступления, в конце которого, в третьей октаве, изображаю тревожный сигнал армейской трубы. Всё, как по нотам, как учили. Ара, склонив голову, глубоким баритоном задумчиво, но твёрдо начинает петь:

Мы так давно, мы так давно не отдыхалиНам было просто не до отдыха с тобойМы пол Европы по пластунски пропахалиА завтра… завтра, наконец, последний бой

Дружно, на три голоса, как в ансамбле, подхватываем с Генкой:

Еще немного, еще чуть-чуть…Последний бой он трудный самый…

Теперь даём солисту высказаться. У Артура здорово звучит следующая фраза — проникновенно, как снаряд из гранатомета:

А я в Россию, домой хочуЯ так давно не видел маму!

Как бы подтвержая это, вступаем мы, «хор», с Генкой:

А я в Россию, домой хочуЯ так давно не видел маму.

Вплетаю тревожный сигнал трубы:…Ту-ту-туру-ту-ту!

Не вытирая слез, Оля плачет.

Артур, резко обрывает песню, начинает другую:

Охрипшая, усталая, хмельнаяОрала песни каждая теплушкаИ называлась «Голубым Дунаем»Любая привокзальная пивнушка…

Голосом Владимира Мулявина, нашего кумира, из репертуара «Песняров», не голосом, сердцем поёт Артур. Красиво исполняя на концах фраз «вкусные» вокальные форшлаги, драматично варьируя тембром голоса, с большим чувством и настроением, Артур точно передает дух песни: великую радость и торжество воинов освободителей «от звонка до звонка» прошедших весь боевой путь дорогами страшной и тяжелой войны. До краев, с лихвой, полной солдатской каской хлебнувших горечь отступлений, боль поражений и потерь, познавших радость больших и малых побед. Гордость, великая солдатская гордость, за успешно выполненную солдатскую работу, прячется сейчас за понятной, многолетней солдатской усталостью, пьяной похмельной раздумчивости за жизнь: как же теперь дальше-то, братцы, а? Велика цена победы, непомерно велика!

Там наливали чашки, кружки, плошкиДавай, солдат! Мы видывали виды…И сыпали частушками гармошкиИ даром угощались инвалиды…

Припев поём дружно, застольно-громко:

Выпьем за Родину,Выпьем за СталинаВыпьем и снова нальем…Ла, ла-ла-ла-ла, ла, ла, ла…

Песня летит широко, свободно, как и подобает песне русского солдата с победой возвращающегося домой, к жене, детям, к матери своей, к родителям… К руинам прошлой жизни, к новым трудностям, к новым делам, к новому счастью. Именно к новому счастью!

Наше дембельское состояние сейчас, здесь, — конечно же, не сравить с чувствами возвращающихся с победой солдат Великой Отечественной… Это не возможно… Даже стыдно сравнивать. И близко схожего нет. Кроме, может, условного братства, потных гимнастёрок, и дикой тоски по-дому. Как возвращение из длительной командировки или, может, из своеобразного условного длительного содержания пацанов за высоким забором. И не учёба, и не подготовка, и не закалка. Хотя, по-своему всё это есть, но… Игра, условность, трата времени. Армейская атрибутика. Главная проблема — забор, коллективное проживание. Казарма, строй, пища из одного котла. Беготня, организованная суета. Политподготовка, некоторые элементы военной подготовки. И что? Мы — бойцы? Мы — солдаты? Нет, конечно. В лучшем случае — целлулоидные мишени. Для страны — трата средств и, наверное, отчётность. Если это главное — тогда, всё в порядке. Спокойно спи, Родина!