Сирены - Эрик Ластбадер

Мария превзошла себя, приготовив холодную курицу в кисло-сладком соусе, по мнению Дайны, скорее в традициях китайской, нежели мексиканской кухни, маисовые лепешки, эпчилади и салат из помидоров и лука, заправленный маслом и базиликом. К этому она приготовила свежеиспеченную французскую булку, обильно посыпанную кунжутовыми семенами, как любила Дайна, и бутылку крепкого сухого итальянского вина.

Они взошли вместе на капитанский мостик и стали по очереди управлять судном, перебрасываясь короткими, незначительными фразами, болтали о разных пустяках. Потом Рубенс спустился в каюту вздремнуть ненадолго, доверив штурвал умелым рукам Дайны. Он появился на палубе в сумерках, одетый в темно-синие морские штаны из чистого хлопка, вязаную рубашку с короткими рукавами и потрепанные эспадрильи.[27]

— Мы сядем есть через час, — сказал он. Он бросил якорь, оставив включенными ходовые огни, и они пошли вниз. За обедом он небрежно заметил:

— У меня есть сюрприз для тебя.

Дайна смотрела на него, внимательно изучая каждую черту его лица по очереди: темные, бездонные глаза, ястребиный нос, выразительный рот — и удивлялась тому, как она могла когда-то испытывать страх перед этим человеком.

— Какой?

В его глазах прыгали веселые огоньки.

— Подарок, — сказал он, эффектно и слегка напыщенно, как фокусник, объявляющий очередной номер. — Любой, какой ты только пожелаешь.

Разумеется, она не приняла его слова всерьез.

— Все, что угодно? Ну что ж, поглядим. Как насчет Тадж-Махала?

— Дай мне неделю, — в его голосе не было ни малейшего намека на розыгрыш. — Если ты говоришь всерьез, то стало быть на том и порешим.

— Тадж — это пустяк, — заметила она. До нее вдруг дошло, что она чего-то не понимает. — Ты что, не шутишь?

— Нет. — Он взял ее руку. — Я хочу подарить тебе то, чего ты хочешь больше всего на свете. Нечто, чего никто другой не смог бы дать тебе. Чего ты хочешь?

"В самом деле, чего? — подумала она, чувствуя как у нее закружилась голова. — Меха, одежду, украшения. Кругосветное путешествие. Автомобили: «Ролле Гранд Корниш», «Лотус» из «Формулы-1». Картины: произведения старых и модерновых мастеров. Скажем, Рембрандта — это было бы здорово — или Пикассо. Она всегда любила Моне. Чего бы она только не отдала, чтобы иметь своего Моне! Она сидела не в силах вымолвить и слова. Предложение Рубенса ослепило ее. «Я могу обождать с выбором, — подумала она. — По крайней мере, до завтра». Рубенс с пониманием отнесся к ее решению, хотя и выглядел разочарованным.

В ту ночь они долго и томно занимались любовью. Ленивое покачивание корабля как нельзя лучше гармонировало с их спокойными и нежными ласками. Однако погружаясь в сон, повиснув на тончайшей эфемерной нити, протянутой между двумя мирами. Дайна почувствовала, как волокнистые щупальца беспокойства зашевелились в ее груди. Она попыталась отыскать внутри себя источник этого беспокойства, но сон уже овладел ее существом.

Она пробудилась ото сна во сне — так во всяком случае ей показалось. Она гуляла по улицам европейского города. Она знала, что он расположен на берегу моря, хотя не могла понять, какого именно. Солнце грело ее плечи. Плитка на тротуаре под ее ногами гармонировала по цвету с протянувшейся слева от нее цепью живописных желто-коричневых холмов. Почувствовав жажду, она остановилась под полосатой, слегка потертой и выцветшей крышей-зонтиком кафе и попросила «Американо». Когда ей принесли стакан, Дайна поднесла его к губам и почувствовала такой соленый вкус, что не смогла сделать ни глотка. Она принялась звать официанта, безуспешно стараясь привлечь его внимание. Она звала, звала...

Зов разбудил ее. Или то был другой звук, весьма похожий на него. Она лежала возле спящего Рубенса и ждала, когда этот звук повторится. Она знала, что это произойдет. Тем временем она размышляла над своим сном. Она наверняка бывала в том городе: все, увиденное во сне, выглядело таким знакомым. Она крепко задумалась. На берегу моря, скорее всего Средиземного. Ладно, тогда какой... Неаполь! Конечно же! Ей снился Неаполь. Последний раз она была там, лет десять назад. Почему не Неаполь?..

Вдруг она ни с того, ни с сего вспомнила книгу Булфинга «Мифология». Давным-давно в одно жаркое лето она, не отрываясь, прочитала ее от корки до корки, а потом начала заново. Неаполь.

Наконец, она ухватилась за кончик нити. В одной из легенд речь шла о Сирене по имени Парфенона, которая до того обезумела после неудачной попытки завлечь Одиссея в западню, что бросилась в морскую пучину. Однако, ока не утонула: волны, подхватив ее, выбросили на берег там, где теперь стоит Неаполь. Дайна вспомнила «Американо», заказанный ею в кафе, и его соленый вкус. Это был вкус морской воды. Она вздрогнула.

В тот же миг она услышала звук, разбудивший ее: тихий зов, доносившийся, казалось, сразу отовсюду. Он даже заставлял слабо вибрировать корпус корабля. Сев в постели, Дайна стала озираться по сторонам. Звук тянулся очень долго, грустный, почти гипнотизирующий.

Встав с постели, она натянула джинсы и свитер и вышла на палубу. Уже рассвело. Туман исчез, и вокруг насколько хватало глаз, куда ни кинь взор, простирался океан. Ветра не было вовсе, и поверхность воды казалось гладкой, как стекло. Ни единая морщина не прорезала кожу, чей возраст исчислялся миллионами лет.

Подойдя к гакаборту. Дайна оперлась на него локтями и с наслаждением вдохнула всей грудью полный аромата воздух. Он напомнил ей о промозглой погоде, плеске черной и липкой из-за копоти воды в сточных канавах, длинных темных улицах, наводненных сверкающими лицами и ревущими радиоприемниками, голосом Джеймса Брауна, взрывающих вечерний воздух, заросшие бурьяном дворы, груды мусора перед подъездами разоренных домов, тошнотворные подземные испарения.

Да, в ее воображении возникла картина преисподней, находившейся по ту сторону Стикса, за пограничной заставой «Занзи Бара». Черные сверкающие лица, белозубые и желтоглазые; враждебные взгляды, прикованные к ней, чужестранке, увлекаемой ее поводырем в глубь гетто. Воспоминания былого времени.

Сердце бухало в груди Дайны, когда она вновь услышала жалобный вой, несущийся под необъятным лоном океана, точно он сам взывал к ней. Светлый пушок на руках Дайны вдруг поднялся дыбом. Внезапно мысли, копошившиеся в ее голове, вдруг потеряли всякое значение. Все, кроме одной, неистово крутившейся в ее голове, подобно ослепительно сверкающему мечу с золотым клинком. «Однажды я пыталась, — думала она, — но тогда я была всего лишь ребенком, рассчитывавшим на помощь магии. Ну что ж, теперь я выросла. И я обладаю властью и силой».

Рубенс вдруг очутился возле нее с чашками дымящегося кофе в руках. Дайна взяла одну из них и стала жадно поглощать черную, обжигающую жидкость, прижимая озябшие пальцы и ладони к горячей керамике.

Она знала, что ей нужно сказать ему, но комок в горле мешал ей говорить. Выждав паузу, она вновь открыла рот и произнесла хриплым, чужим голосом.

— Есть один человек. Человек в Нью-Йорке. Я знала его... когда-то очень давно.

— Он убил моего... друга, которого я любила. Вломился в его квартиру и застрелил его, словно животное. — У нее кружилась голова, желудок завязался в тугой узел. То, о чем она говорила сейчас, не было известно никому, кроме убийцы и ее. — Он не знал, что я была там и видела, как он это сделал. — Как тогда сказал Бобби? Нельзя забывать старых друзей. Никогда. О нет, ни за что.

Она подняла глаза и посмотрела на Рубенса. В ее ушах продолжал звучать зов моря, подобный сладкоголосому, неудержимо влекущему к себе, пению Сирен.

— То, что произошло с Эшли... — Рубенс как-то особенно посмотрел на нее. Его глаза еще больше потемнели от мгновенного приступа гнева. — Ты спрашивал, что я хочу больше всего на свете. Так вот, я хочу, чтобы то же самое случилось с этим человеком.

Рубенс обнял ее за плечи одной рукой, и они вместе направились к мостику. Он нажал на рычаг, поднимая якорь. Они были готовы тронуться с места, когда он вдруг сказал:

— Прислушайся. Ты сможешь разобрать голоса китов, зовущих друг друга. Послушай их долгую, одинокую песню. Он повернул штурвал, беря курс к дому.

Когда они вернулись домой, Дайна сообщила Рубенсу имя человека: Аурелио Окасио. Как странно оно звучало у нее на языке. Уже много лет она не произносила его вслух, и теперь оно казалось ей совершенно незнакомым.

Рубенс направился к телефону, а она пересекла гостиную и открыла дверь в сад. Вода в бассейне сверкала и переливалась на солнце, как бриллиантовое зеркало. «Если я нырну туда, — подумала она, — то наверняка сломаю себе шею».

Она вышла наружу, и солнечные лучи обрушились на нее с такой силой, что она пошатнулась. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и ее стошнит. Оступившись, она ухватилась за металлический верх ближайшего шезлонга. Ее ноги тряслись; пот выступил на лбу и подмышками. «Боже мой, — думала она. — Я мечтала об этом дне с той минуты, когда увидела Окасио, стоящего над телом Бэба. Я хотела его смерти. Я ненавидела его так же, как и отца, когда тот умер, оставив меня вдвоем с матерью».