Мастера детектива. Выпуск 8 - Луи Тома

class="p1">– Вы снова видели Шабёя?

– Не я. Наши атомы не стыкуются… я узнала от секретарши Робера, что он приезжал на фабрику. Хотел повидаться с патроном… своим другом патроном, и всего-то.

– Уж не воспылал ли он действительно страстью к игрушкам?

– К игрушкам… да, по дешевке! Приближается Рождество, а полицейские ведь тоже люди. Вы также не знаете… – Она тараторила, не переводя дыхания, словно боялась, что не успеет сказать всего, что ей надо было сказать. – Шабёй уже звонил Роберу перед самым его отъездом. И знаете, по какому поводу? Чтобы Робер подтвердил ему в сотый раз, что он действительно был в Мулене, когда вы приехали. Вам не кажется, что это уже чересчур?

– Поразительно! – сказал Филипп. – Как будто у них в полиции делать больше нечего. – Он приоткрыл дверь. – Лучше бы ловили грабителей, вместо того чтобы отравлять жизнь честным людям.

Грабителей и убийц! Дрожь пробежала по телу Люсетты – возможно, от ледяного сквозняка, хлынувшего в дверной проем. Она зябко стянула вокруг себя пальто и продолжала:

– На прошлой неделе я читала статистику в одном журнале… Кажется, половина преступлений остаются нераскрытыми! Когда я об этом думаю…

Филипп резко распахнул дверь. Она протянула ему свою руку в перчатке, мило улыбнулась.

– Половина преступлений… Представляете!

Она вышла, а на крыльце, прежде чем он успел закрыть, обернулась:

– Филипп! – Улыбка по-прежнему не сходила с ее лица. – Насчет субботы, в Мулене. Подумайте еще!

Глава 16

– Шлюха!.. О, какая шлюха! Еще чуть-чуть, и вы занялись бы здесь любовью… без всякого стыда… А я, наверху, вынуждена все это сносить!

Бледная, с полным ртом желчи, Раймонда давала волю ненависти.

– А ты! Ты божился, что между вами никогда ничего не было… Ты ее уже целовал, она сама сказала… я слышала…

Ее сотряс приступ кашля, смеха и рыданий. Филипп положил руку ей на плечо.

– Это было давно, много лет назад… Один-единственный раз, до того, как я познакомился с тобой… Впрочем, я об этом даже не помнил.

– Но она, она помнит!

Передразнивая Люсетту, Раймонда скопировала ее голос:

– Насколько я помню, вам это не было неприятно! – Она схватила журнал и с силой швырнула его через всю комнату. – Она вела себя как… как…

– Как шлюха, ты уже говорила!

Терпение, которым он вооружился, предвидя эту сцену, начинало оставлять Филиппа. Он в очередной раз сделал над собой усилие, желая сохранить примирительный тон.

– Я ставлю себя на твое место и понимаю твою реакцию. Встань ты на мое. Что я, по-твоему, мог сделать?

– Признайся, ты ее даже не одернул, как следует.

– Я обязан был ее выслушать, прежде чем выставить за дверь…

– Ты должен был сделать это сразу.

– Чтобы поссориться с ней и Робером, спасибо за совет!

– И чтобы не поссориться с братом, – ухмыльнулась Раймонда, – ты готов переспать с сестрой.

– С сестрой я спать не собираюсь. Это раз! – Он схватил ее за запястья и заставил сесть на край кровати. – И если мы все еще торчим здесь, то из-за тебя. Это два!

– Из-за меня? Вот это сказанул!

Пробежавшая по ее плечу дрожь передалась запястьям, которые он не выпускал из рук.

– Если бы ты не была такой упрямой и уехала…

– Вот-вот, скажи, – завопила она что было силы, пытаясь вырваться. – Скажи, что я тебе мешаю… Может, это меня ты хочешь выставить, чтобы иметь свободное поле действий. Ах, если бы я была сейчас в Рио…

– Пожалуйста, не драматизируй. Я и без того в большом затруднении!

– Если бы я была сейчас в Рио-де-Жанейро, – продолжала она на одном дыхании, – ты был бы в гораздо меньшем затруднении!

Сделав резкое движение спиной, она встала. В ее запястья по-прежнему впивались пальцы Филиппа, предплечья упирались в ходуном ходившую грудь, глуховатым голосом она проговорила:

– Я – твоя… Но и ты, ты принадлежишь мне, мне одной… Если ты поедешь в Мулен, я не знаю, что сделаю!

Он ослабил хватку, дабы не поддаться искушению сломать хрупкие суставы, перекатывавшиеся под его пальцами.

– Если ты перешла на такой тон, я больше не буду спорить!

Он подчеркнуто повернулся к ней спиной и подошел к окну, на котором за один угол было подвешено одеяло, снятое на день. В подвижном небе солнце играло в прятки с облаками. Оно было таким слабым, таким болезненным, что тепло его за шторами почти не ощущалось.

– Филипп! – Голос Раймонды позади него прозвучал покорно и умоляюще. – Почему ты говоришь, что это из-за меня?

Он не шелохнулся. Голос стал хнычущим.

– Выходит, это я виновата, что Люсетта кокетничает с тобой?

– То, что Люсетта кокетничает со мной, это одно. А то, что она ведет себя так, как только что себя вела, это другое, – сказал он, украдкой наблюдая за ней.

Она вновь села на кровать и принялась усердно, одно за другим, растирать запястья. Он продолжил:

– Ты не находишь это странным?

– Скорее возмутительным!

– Ладно, – бросил он ей, возвращаясь назад ровным шагом. – Сделай над собой усилие. Попытайся хоть раз быть объективной. Она позволяет себе с такой беззастенчивостью говорить о моем вдовстве…

– С цинизмом, ты хочешь сказать.

– Поступала она безотчетно или сознательно ломала комедию, а возможно, и то и другое, понять трудно. Но я сразу почуял неладное, когда она намекнула на хорошо ухоженный дом… – продолжил Филипп. – Слишком хорошо ухоженный дом для одинокого мужчины.

– Есть мужчины, которые…

– Только не я, и она меня знает! Что же до остального…

Он еще и сейчас ретроспективно испытывал ужас, в который его поочередно повергали бесстыдство, наглость и дерзость Люсетты. То, что ему показалось тогда немыслимым, даже ненормальным, высвечивалось теперь до странности разоблачающим светом.

– Сейчас ты понимаешь, что означает для нее «Пел-Мел» в пепельнице?

Она не ответила. Из-за ее пассивности он вспылил:

– Вот она, твоя вина, твоя ошибка, вернее, твои ошибки! Слишком хорошо ухоженный дом… Свет в окне в тот день… Сегодня сигарета… завтра будет что-нибудь еще.

Раймонда сбросила на пол свои туфли без задников. Забравшись с ногами на одеяло, подтянув колени к подбородку, она свернулась в позу зародыша, как будто в своем подсознании хотела вернуться к вегетативной жизни, без ответственности, без проблем. Постепенно ее агрессивность сменилась чем-то вроде прострации.

– Я буду осторожнее…

– Слишком поздно! Люсетта пришла к убеждению, что я принимаю женщину… женщину, которая ведет себя здесь, как хозяйка дома… И лишь потому, что знает, что я никогда не был безупречным мужем, что я не являюсь безутешным вдовцом, она осмелилась…

Внезапно он понял, что говорит в пустоту, и оборвал себя