Библейский культурно-исторический комментарий. Часть 2. Новый Завет - Кинер Крейг

Фессалоника была в этот период крупнейшим портом Македонии и столицей второй из ее древних областей, где находилась резиденция римского правителя провинции.

17:2,3. Среди чужеземных религий, получивших распространение в Фессалонике, был не только иудаизм, но и египетский культ Сераписа и Исиды. Павел оставался здесь довольно долго, получая материальную поддержку из Филипп (Флп. 4:15,16), расположенных в 100 милях от Фессалоники; но позднее, когда ему удалось открыть мастерскую на агоре, он стал обеспечивать себя сам (1 Фес. 2:9).

17:4. Македонские женщины издавна славились независимостью и сильным характером. Перед знатными женщинами, выступавшими в роли *патронесс *церкви или синагоги, открывались более широкие возможности, чем те, что предоставляло в то время общество представительницам слабого пола. Таким образом, социальные условия способствовали тому, что знатные женщины охотнее, чем мужчины, обращались в веру.

17:5. Праздную толпу на рыночной площади было нетрудно привести в возбуждение, что подтверждают другие исторические примеры. Евреи составляли меньшинство среди населения Фессалоники, поэтому тем иудеям, которых Павел не сумел убедить (ст. 4), требовалась дополнительная поддержка, чтобы эффективно противостоять ему. Под «толпой» здесь подразумевается народное собрание; в «свободном городе» Фессалонике собрание граждан осуществляло судебные функции.

17:6. «Иасон» — обычное греческое имя, встречавшееся, как явствует из надписей и деловых документов, и у эллинизированных евреев. Он, вероятно, был хозяином дома, в которого остановились Павел и Сила. По римскому закону для возбуждения дела требовались обвинители (delatores). 17:7. Римляне могли рассматривать провозглашение другого царя (т. е. * Мессию — ст. 3) как измену императору; возможно, они восприняли упоминание о знамениях, указывающих на пришествие этого нового правителя (см.: 1 Фес. и 2 Фес.), как предсказание о низложении нынешнего императора, а такие пророчества нарушали императорские эдикты. То, что Иисус был распят по обвинению в призыве к мятежу, служило лишним подтверждением правильности обвинений, выдвинутых против Павла и его помощников. Горожане, которые поклялись в верности кесарю, были обязаны докладывать властям о возможной измене. Как и Иоанн, Лука не прочь подчеркнуть глупость противников *Евангелия; ср.: 17:18. 17:8. Лука использует точный термин (в оригинале) для определения фессалоникийских властей («начальников», как и в ст. 6), — «политархи», термин, практически ограниченный пределами Македонии; их было пятеро или шестеро во времена Павла. Рим предоставил им действовать по своему усмотрению, хотя в случае нарушений они должны были отвечать перед центральной властью. Имеются данные, указывающие на то, что местные власти в восточном Средиземноморье были обязаны принуждать население хранить верность императору.

В Афинах. 17:16–21

17:9. Как приютивший миссионеров хозяин (ст. 6), Иасон нес ответственность за их действия, потому от него требуют внести за них залог, как если бы они были его домочадцами. Штраф был самым мягким наказанием, налагавшимся римским судом. Но если бы по этому серьезному обвинению (ст. 7) был задержан сам Павел, он бы не отделался так легко. Решение «политар-хов» оставалось в силе на протяжении всего срока их пребывания на этом посту (ср.: 1 Фес. 2:18).

17:10–15 Отклик в Верии

17:10. Виа-Игнациа продолжалась далее на запад, но южная дорога, которая вела в Грецию, проходила через Верию, расположенную в 60 милях к западу от Фессалоники. 17:11. Иудаизм благоволил к тем, кто все сверял с Писанием и прилежно внимал учителям; греческие философы тоже одобряли внимательных слушателей.

17:12. О том, почему упоминаются женщины (причем в первую очередь), см. в ком-мент. к 17:4.

17:13. Фессалоникские иудеи не имели законного права проводить агитацию в Верии, но толпа не склонна принимать во внимание закон.

17:14,15. Вестники редко путешествовали поодиночке; путники предпочитали собираться группами: путешествовать в компании знакомых людей было гораздо безопаснее. Ср.: 1 Фес. 3:1.

17:16–21 В Афинах

Слава Афин покоилась на их прошлых достижениях; даже заслуженно принадлежавшая этому философскому центру пальма первенства оспаривалась такими городами Востока, как, например, Александрия и Таре. Но в общественном мнении Афины по-прежнему оставались символом философского величия, и даже позднейшие *раввины любили рассказывать истории о своих предшественниках, побеждавших в споре афинских философов. В своей речи Павел выступает в защиту *Евангелия перед греческими интеллектуалами.

17:16. Улицы греческих городов украшались целыми вереницами статуй, а в Афинах особой популярностью пользовались гермы — колонны, увенчанные головой Гермеса; многие путешественники писали об этих свидетельствах афинского благочестия. В архитектуре и монументальной скульптуре Афины не знали себе равных, но Павла интересовала не эстетическая сторона вопроса, а пагубное влияние идолов на человеческую жизнь.

17:17. Надписи показывают, что в Афинах существовала небольшая еврейская община.

17:18. *Эпикурейцы пользовались влиянием только в среде образованных представителей высшего класса, и их представление о Боге было сродни деизму (Бог отстранился от Вселенной и ни во что не вмешивается); если боги и существуют, то лишь такие, которые могут быть познаны посредством ощущений, как звезды или планеты. Цель жизни заключается в наслаждении — отсутствии физической боли и душевного беспокойства. *Стоики, не признававшие наслаждение целью жизни, были более популярны и критиковали эпикурейцев (хотя не столь резко, как в прежние времена). Здесь, как и в 23:6, Павел использует принцип «разделяй и властвуй»: речь в 17:22–29 рассчитана на сторонников стоицизма, но Павел и эпикурейцы имеют мало общего друг с другом.

Несмотря на то что стоики верили в существование богов, философов часто считали неблагочестивыми, так как они ставили под сомнение древние традиции, находя их поучительными только для непросвещенных масс. Обвинение, выдвинутое против Павла как проповедника «чужих божеств», могло напоминать греческим читателям обвинение в нечестивости, выдвинутое против Сократа (ср.: 17:19,20). За много веков до этих событий по такому же обвинению была насмерть забита камнями одна жрица, и в дни Павла эта трагедия все еще вызывала у афинян угрызения совести.

Отметив, что афиняне назвали Павла «суесловом», Лука в том же стихе предоставляет этим критикам возможность продемонстрировать собственную глупость: они полагают, что Павел проповедует о божествах (во множественном числе), поскольку он благовествовал Иисуса и *воскресение, а «воскресение» (Анастасис) было также и женским именем.

17:19,20. Несколько веков назад Сократа тоже «привели» в ареопаг, о чем всем было хорошо известно. Сократ был идеальным философом, и, возможно, Лука хочет, чтобы его греческая аудитория увидела в Павле нового Сократа; учитывая, к какому результату привела речь Сократа (который, как и Стефан, спровоцировал своих слушателей казнить его), этот намек способствует нагнетанию напряжения.

Ареопаг здесь — сам совет, а не место, где ранее происходило его заседание («холм Ареса»). В этот период совет мог собираться в базилике Стоа, на агоре, где Павел уже проповедовал (ст. 17). Некоторые исследователи полагают, что этот совет был официальным органом, экзаменующим публичных ораторов; так это или нет, неизвестно, но ясно одно: они были наделены определенными официальными полномочиями, и речь Павла имеет здесь принципиальное значение.

17:21–31 Перед ареопагом

Павел не разделяет воззрений *стоиков, но старается подчеркнуть точки соприкосновения, даже если сходство проявляется только на уровне слов (напр., Павел верил, что Бог присутствует повсюду, но не в том смысле, который вкладывали в это понятие стоики, обожествлявшие само творение), — вплоть до кульминационного момента своей проповеди. Апологеты иудаизма на протяжении столетий старались придать своей религии философскую респектабельность, и здесь, как и в посланиях, Павел опирается на аргументы своих иудейских предшественников. 17:21. Любопытство афинян вошло в поговорку. В1 в. стремление жителей Афин к развлечениям и зрелищам распространилось и на гладиаторские бои, что вызвало протест и резкое осуждение со стороны некоторых известных моралистов.