Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

Сталин не писал мемуаров, но очевидно, что, хотя он и не подал вида, – он был шокирован импульсивным жестом англичанина, и Черчилль почувствовал это. «Затем наступило долгое молчание, – вспоминает он. – Исписанный карандашом листок бумаги (сиротливо. – К. Р. ) лежал в центре стола. Наконец я сказал: «Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку». «Нет, оставьте ее себе», – сказал Сталин».

И все же даже на исходе жизни Черчилль не понял той ошибки, которую он допустил своим непродуманным жестом. Заканчивалась огромная и страшная война, которая унесла жизни миллионов людей, а еще большему количеству принесла огромные невыносимые страдания. Конечной целью этого величайшего сражения было уничтожение еще укрывшегося в «берлоге неубитого зверя». Рыцарское благородство союзников в этот исторический момент заключалось в том, что освобожденные от нацистского ига народы обретали долгожданный и выстраданный мир. Сталин глубоко чувствовал это.

Осознание своей роли как лидеров освобождения, объединителей и созидателей мира должно было возвышать глав антинацистской коалиции. Оно логически могло проявиться во взаимном сближении союзников и выразиться в подчеркивании доверия и даже взаимных уступок двух государственных деятелей, находящихся уже далеко не в молодом возрасте. И Сталин пойдет на эти уступки, в частности в вопросе с Австрией, считая, что свою «судьбу должны решать сами народы».

Само предложение британским премьером тезиса о разграничении сфер влияния заключалось даже не в цинизме по отношению к народам стран, чью судьбу так поспешно пытался разрешить Черчилль. Своим дележом он подчеркнул наличие своих непримиримых интересов. Он как бы призвал к «разводу по-британски», неосторожно продемонстрировав, что в его подсознании живет не чувство союзнического товарищества, а психология мелкого колониального лавочника.

Такие или подобные мысли появились в момент двух пауз, которые выдержал Сталин. «Галочка», поставленная Сталиным, вовсе не свидетельствовала о выражении им согласия с Черчиллем. Это был символ, означавший, что он ознакомлен с документом, а фраза «оставьте ее себе» – почти укоряющий жест разочарования в отношении оппонента.

По существу, Черчилль неосмотрительно продемонстрировал Сталину тот камень, который он держал за пазухой. Сталин не намеревался делить Европу; его прямые государственные интересы не распространялись дальше граничащей с СССР Польши. Но, в отличие от троцкистов, Сталин не собирался и экспортировать революции. Более того, похоже, что к этому периоду он вообще пересмотрел некоторые воззрения на революции.

Как свидетельствует М. Джилас, мысль о том, что «в социализме возникли новые явления, социализм теперь достигается другими методами, чем в прошлом», Сталин позже выскажет в беседе с Тито. «Сегодня социализм, – сказал он, – возможен даже в условиях английской монархии. Революция теперь не должна происходить повсюду. Совсем недавно у нас была делегация британских лейбористов, мы среди прочего обсуждали и это. Да, появилось много нового. Да, социализм возможен даже при английской монархии».

Пожалуй, можно доверять этим утверждениям Джиласа, этому смыслу бесед с югославскими лидерами. Сталин был не из тех людей, которым можно было подсказывать или навязывать мнения, но он был достаточно искушен в искусстве мировой политики и подготовлен к изменению ее неписаных правил.

«Эта война, – сказал он в разговоре с Тито, – не такая, как войны в прошлом; кто оккупирует территорию, тот навязывает свою собственную социальную систему. Каждый навязывает свою собственную систему настолько далеко, насколько может продвигаться его собственная армия. По-другому быть не может». И сами шаги истории подтверждали правильность оценок Сталина.

Советская Прибалтика была освобождена в результате ряда последовательных операций четырех фронтов – трех Прибалтийских и Ленинградского. К 1 сентября группа «Север» располагала в Прибалтике мощной системой рубежей – «Танненберг», «Валга», «Цесис», «Сигулда» и другие. Их защищали 56 дивизий, в том числе 5 танковых, 2 моторизованных, 3 моторизованных бригады численностью 700 тыс. человек. Группа имела 1216 танков и штурмовых орудий, около 7 тыс. орудий и минометов, 400 самолетов.

Тем не менее, когда 14 сентября началось наступление войск всех трех Прибалтийских фронтов, командующий группой армий «Север» Шренер доложил в германскую ставку, что его войска не могут выдержать продолжительное оборонительное сражение, у них осталась одна возможность – уйти. Немцы действительно решили отвести свои войска по всей линии от Финского залива до Западной Двины. Но, отходя, противник наносил контрудары.

Советский Таллин был освобожден к 14 часам дня 22 сентября Ленинградским фронтом, а 26-го в руках советских войск оказалось все западное побережье Эстонии. Сталин внимательно следил за подготовкой каждой из операций и регулярно корректировал действия командующих фронтами подробными директивами.

Штеменко вспоминал: «К Мемельской операции И. В. Сталин проявил повышенное внимание. Он лично вел переговоры с А.М. Василевским по всем вопросам, связанным с нею: определял состав потребных сил, порядок перегруппировок, заботился о скрытности маневра». Мемельская операция началась 5 октября. Вечером 10 октября Сталин позвонил первому секретарю ЦК ВКП(б) Литвы А. Снечкусу.

– Как на литовском языке называется Мемель? – спросил он.

– Это город Клайпеда, – ответил Снечкус.

– Так вот, готовьтесь поднять над Клайпедой литовское знамя, с чем вас и поздравляю, – сказал Сталин. Это означало, что Клайпеда и Клайпедская область будут включены в состав Литвы. 13 октября войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов взяли правобережную часть Риги.

С начала освободительного похода по Европе политике Сталина присуща многовариантность, определявшаяся особенностями складывающейся ситуации. Если он не торопил события в Румынии, то после вступления на территорию Венгрии в ответ на предложения о перемирии от регента Венгрии Миклоша Хорти вечером 14 октября 1944 года Сталин продиктовал ультимативное представление. В нем требовались: отвод венгерских войск с территории Румынии, Югославии, Чехословакии и начало боевых действий против Германии. Одновременно указывалось: «Верховное главнокомандование советских войск требует от венгерского правительства в течение 48 часов с момента получения настоящего представления выполнять все взятые на себя обязательства по предварительным условиям перемирия».

Однако в результате прогерманского переворота, ареста немцами Хорти и установления фашистской диктатуры Салаши переговоры были сорваны. 29 октября началось развитие Будапештской операции. Но немцы перебросили к столице Венгрии танковый корпус, и взять город с ходу не удалось.

Сталин решил приостановить операцию. Он указал, что атака на Будапешт силами двух механизированных корпусов с незначительным количеством пехоты приведет к неоправданным потерям. Он приказал вывести из боев 7-ю гвардейскую, 53-ю, 27-ю и 40-ю армии на западный берег Тисы. И хотя 23 декабря войска 3-го Украинского фронта, разгромив противника между Дунаем и Веленце, завершили окружение будапештской группировки, процесс в этом регионе не получил позитивного развития. Бои с немецкими и венгерскими войсками прекратились только в начале апреля 1945 года.

Война с Германией входила в стадию завершения, и Сталин уже составлял новые планы. После продолжительной паузы он решил вновь вернуть Жукова к непосредственному командованию войсками.

Этим он дал ему шанс: все-таки действительно отличиться в качестве «полководца», а не на «адъютантской» работе в качестве своего информатора. 12 ноября он назначил его командующим 1-м Белорусским фронтом. Рокоссовского Верховный перевел на 2-й Белорусский фронт. Он сообщил об этом маршалу вечером этого же дня. Для Рокоссовского это решение было неожиданным, и он спросил:

«За что такая немилость, что меня с главного направления переводят на второстепенный участок?»

Рокоссовский пишет: «Сталин ответил, что я ошибаюсь: тот участок, на который меня переводят, входит в общее западное направление, и на нем будут действовать войска трех фронтов – 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронта.

– Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков», – сказал Сталин.

Советская столица, уже несколько лет приковывающая взоры всего мира, продолжала оставаться в центре внимания. В последний месяц 1944 года в Москву прибыл председатель временного правительства Французской республики генерал Шарль де Голль. Как утверждает один из биографов президента Франции, генерал во время ответственных переговоров предпочитал говорить как можно меньше, предоставляя эту привилегию партнерам. Но запись его переговоров со Сталиным свидетельствует, что на этот раз он изменил своим привычкам.